Женщины у колодца - Кнут Гамсун

— Не можешь ли ты оказать мне услугу и осмотреть мой громоотвод? Я боюсь, что попортил его, когда поправлял на крыше черепицы.

— Разве ты так торопишься? — спросил тот.

— Да. Будь так добр и пойди со мой сейчас. Ведь начинается гроза и я боюсь, что в дом ударит молния.

— Да, — сказал он Оливеру, осмотрев громоотвод. — Если бы случилось несчастье, то ты сам был бы виноват в этом.

— Как так?

— Бог мой, ведь громоотвод-то у тебя разломан! Он доходит до крыши и там прекращается. Если б ударила молния, то прямо бы попала в очаг.

— Теперь я вижу, как хорошо, что моя мать как раз в это время пошла в гости. Несчастье поразило бы только одного меня.

Когда всё было исправлено, то Оливер спросил, что он должен за работу.

— Ничего, — получил он в ответ.

— Всё-таки я хочу заплатить за это.

— Да, но торопиться нечего. Если ты поймаешь когда-нибудь лишнюю навагу, то можешь принести её мне.

— О, я принесу тебе целую связку! — сказал Оливер.

Он говорил нарочно громко и развязно, чтобы все проходящие слышали его. Как раз Петра проходила мимо. Пусть она слышит, что он предлагал заплатить за работу и даже хотел хорошо заплатить.

Петра пошла дальше, вероятно, к новому дому Маттиса. Ведь он будет её домом! Оливер жалел, что у него нет новой соломенной шляпы. Тогда он мог бы поклониться девушке как следует. Но у него ровно ничего не было!..

Мать не вернулась. Что же такое случилось с нею? В самом деле, не пошла ли она действительно просить подаяния?

Оливер возобновил свои посещения мелочных лавок. Он довольно долго не делал этого и теперь везде находился для него какой-нибудь ящик, на котором он мог отдохнуть во время своего визита, и, и придачу, он ещё получал морской сухарь, который грыз с большим удовольствием. Посмотрите-ка, он грызёт эти твёрдые, как камень, сухари, делая это только ради собственного удовольствия, просто ради шутки! Никто не удивлялся, что бывшему матросу всё ещё приходятся по вкусу корабельные сухари. Притом же у него были такие чудесные зубы!

Обойдя молочные лавочки, он отправился дальше, на холм, к старому рыбаку Мартину, и там его угостили чашкой кофе, да ещё с белым хлебом. Он разговаривал с хозяином о погоде, а женщинам рассказал о своём лежании в госпитале и, конечно, о больничной сиделке. Да, он был дураком, что не взял её, говорил он. Но ведь дело в том, что ему не хотелось менять религии. Ведь надо жить и умереть, исповедуя ту религию, которой учился с самого раннего детства. Притом же, на родине у него оставалась девушка, с которой он был помолвлен.

— Разве между тобой и Петрой всё уже кончено? — спрашивали его женщины.

— Ах, лучше не говорите мне об этом! — ответил он.

Он заковылял к новому дому, который был только что построен, присел на несколько минут и начал разговаривать. Да, это стоит хороших денег, такая постройка! Дом, ещё куда ни шло, но двери и окна! Просто голова кружится, когда подумаешь, как дорого это стоит!

— Если вам понадобятся ещё две двери, — сказал он, — то я могу вам предложить их. У меня как раз есть две двери, особенно хорошие.

С холма Оливер направился к столяру Маттису. Столяр был, как всегда, за работой, но, увидав Оливера, тотчас же отложил рубанок в сторону, смахнул со стула пыль и предложил калеке сесть. Они стали говорить о буре, которая без конца продолжалась на море и на суше. Оливер жаловался, что не может выйти и заработать что-нибудь для себя. Впрочем, и другие рыбаки находятся в таком же положении. Ни Иёрген, ни Мартин тоже не могут выйти в море.

— Будь у меня моя трубочка, я бы тебе подарил её, — сказал Оливер.

— Нет, зачем? Ты не должен отдавать её.

— Отчего же нет? Но я отдал её Иёргену!

— Ах, вот что! Иёрген получил её?

— Да, это была совсем новая трубочка. Я купил её где-то за границей. Впрочем, что я хотел сказать? Когда же ты намерен жениться?

— Да, видишь ли, — отвечал Маттис, как будто сконфузившись. — Я хотел бы очень скоро обвенчаться.

— Вот как!

Оливер проговорил это совершенно спокойно. Он понимал всё и покорялся неизбежному. Столяр чувствовал сострадание к нему. Ведь это, всё-таки, был Наполеон! Оливер сидел, потупив взор. Одно мгновение ему стало грустно и он даже почти закрыл глаза. Потом вдруг он словно очнулся и, не поднимая глаз, указал костылем куда-то и проговорил.

— Вон те двери, я бы хотел получить их обратно.

Маттис широко раскрыл глаза от удивления.

— Что такое? — спросил он.

— Я хочу получить обратно вон те двери.

— Двери? Вот что!

Оливер поднял глаза и взглянул на него.

— Ты можешь отдать их мне назад? — сказал он.

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Наконец Маттис проговорил:

— Я посмотрю. Может быть, у меня найдётся время сделать тебе двери.

— Нет, — возразил Оливер. — Или эти самые двери или никаких!

Была ли это угроза с его стороны? Оливер выпрямил свой мощный торс и неподвижно стоял перед Маттисом. Он смотрел на него с видом превосходства. Костыль же, как будто, служил ему только для прогулки. Разумеется, это должно было окончательно смутить столяра и изменить его взгляд на калеку. Маттис имел вид совершенно растерявшегося человека, ничего не понимающего. Его длинный нос точно вытянулся ещё больше. Он явно чувствовал большое замешательство.

— Ну что же, ты можешь получить двери назад, — наконец проговорил он.

— Ты делаешь мне большое одолжение, — отвечал Оливер. Он ушёл, оставив Маттиса в глубокой задумчивости, и поплёлся домой.

Дома он был опять таким, как прежде: сидел за столом, дремал и спал, облокотившись на стол, и временами толкал кошку своим костылем. Он смотрел на совершенно безлюдную улицу и скучал. Дни казались ему бесконечно долгими.

Двери, которые он хотел получить, были принесены и поставлены в сенях, он не повесил их на место, но они стояли совсем готовые. Маттис сам принёс их на голове, одну дверь за другой. На этот раз он был неразговорчив и это было неприятно Оливеру.

— У тебя громадная сила, Маттис, — сказал ему Оливер.

Вскоре после того пришла мать. Она вошла, не поздоровавшись с сыном и не протянув ему руки. Но у неё не было сердитого вида, как раньше,

— Ты получил двери назад? — сказала она, увидав их. Это видимо произвело на неё хорошее впечатление и ей показалось дома несколько уютнее, чем раньше.

— Где же ты была? — спросил её сын.

— Я просто немного постранствовала кругом, — отвечала она.

— Вот видишь ли, — сказал он, — даже когда тебя не бывает, я всё-таки приношу в дом то или другое. Теперь я получил назад двери.

— Мне всё равно. Ты можешь делать, что хочешь. Можешь иметь в доме двери или не иметь их, для меня это безразлично, — возразила мать и поджала губы.

— А вот как! Тебе безразлично, что есть у нас дома? Так пусть же сам дьявол делает для тебя двери!

Оливер поднялся, взял костыль и заковылял на улицу. Ему хотелось воспользоваться случаем и хорошенько отвести душу. Он повернул на дорогу к холму, к новой постройке. Во время его отсутствия мать занялась обедом. Она принесла с собой, под платком, разные припасы: вафли, кровяной пудинг, копчёные селёдки, яйца, сало и хлеб. Вынув это, она хорошенько уложила всё и спрятала под свою кровать.

Оливер вернулся домой не один, а привёл с собой какого-то человека. Тот взвалил себе на голову одну дверь и унёс с собой.

Мать и сын не разговаривали друг с другом. Человек вернулся, взял другую дверь и пошёл по дороге к новой постройке.

Оливера взяло раздумье. Пожалуй, он зашёл слишком далеко! И ему захотелось умилостивить мать.

— Если ты захочешь купить одну только дверь, то должна будешь уплатить за неё огромные деньги. Не вздумай только продавать её, тебе за неё дадут так мало, что не хватит даже на то, чтобы заплатить за хороший обед!

— Я надеюсь, что ты не продал двери? — сказала мать.

— А на что мне они? — воскликнул Оливер. — Чёрт с ними! И тебе они тоже не нужны!

— Ах, храни меня Бог от тебя! — вскрикнула она. Оливер готов был снова вспылить, наговорить матери всякой всячины и взвалить всю вину на неё. Он быстро заковылял по комнате и застучал своей деревяшкой. Но он одумался.

— Вот деньги за двери, — сказал он, выкладывая их на стол. — Ты можешь взять их.

Но на неё это не подействовало. Она посмотрела сбоку на деньги и отвернула голову.

— Как? Ты, пожалуй, думаешь, что я остальное пропил? — сказал он обиженным тоном. — Я оставил только немного, на случай дальней поездки.

— Какой это дальней поездки? — спросила она.

— Но если я поеду дальше на лодке, то ведь нужно же мне иметь деньги, чтобы закупить себе немного провизии?

— Да, как раз теперь подходящая погода для дальней поездки! — заметила насмешливо мать.

— Буря стихает. Ветер повернулся. А вообще, я не хочу с тобой спорить, — прибавил он.