Творчество Н.С. Лескова 60-80-х годов XIX века - Николай Либман

Заглавие романа - «Обойденные» - программное: герои обойдены счастьем. Эта обойденность всегда присут­ствует в русской литературе: у Достоевского, у которого новая жизнь, обещание счастья находятся за пределами романа. У Тургенева, у Толстого в эти годы мотива обой- денности нет, но в 70-80-е он появляется («Анна Карени­на»). Лесков уже не удовлетворялся критикой нигилиз­ма. По его мнению, отрицание всего не может быть пафо­сом русской жизни. Он пишет «Обойденные» - любовно- авантюрный роман в ключе Достоевского.

Мне очень интересно остановиться на замысле, ком­позиции, героях. Первое, что бросается в глаза, - Лесков в какой-то степени пародирует Тургенева. Вы помните, что у Тургенева все начинается с хроники, с предыстории геро­ев: «Дворянское гнездо», «Накануне», «Отцы и дети» - вез­де одно и то же. Герои делятся на аристократов и демокра­тов. Лесков так же делает в начале романа. Он изображает старинную дворянскую фамилию времен Потемкина - князя Сурского, аристократа, не ограниченного никакими законами, принципами, кроме одного - он князь, и ему все позволено. Писатель упоминает его привязанности, сердечные похождения, детей, законных и незаконных. И весь этот страшный конгломерат русской придворной жизни, жизни русского двора он неожиданно для героя обрывает: Потемкин сходит со сцены - фавориты оказы­ваются не у дел. И теперь один путь - в деревню, где Сур- ский может быть первым. Он никого не принимает, не потому что не может, а потому что не хочет: как он будет принимать людей, которые стоят ниже его, а выше его никто не стоит, по мнению героя.

Результат самый трагический: опьяненный своей прошлой славой, за которую он держится как за настоя­щее, в бешенстве раздражения и в припадке гнева умира­ет. Автор уверен, что так можно кончить роман, не дове­дя героя до какой-то дальнейшей точки в повествовании. Вообще у Лескова здесь, как у Достоевского: помните та­кой прием - «авдруг»? «Вдруг» вошел, «вдруг» что-то про­изошло, «вдруг» умер. Все произведения Достоевского ахронологичны, вне времени, события расположены не по времени, а в обратном порядке, словно это кинематогра­фическая лента, которая вертится в обратную сторону. У Лескова здесь та же манера, только он не пускает эту ленту обратно, а просто обрывает ее, обрывает часть рома­на. Лесков не сомневается, что таким «вдруг умирает» можно оборвать повествование. Получается неизвест­ность: пропал, исчез, никому не нужен... Зачем это авто­ру? А затем, что жизнь бесконечно сложна. И эта слож­ность жизни должна быть воспроизведена сложностью сюжета. Человек, какое бы он место ни занимал на соци­альной лестнице, подчиняется не социальным законам, а живет по законам сердца, - в этом Лесков убежден. И как только он им изменяет, как только закон сердца переста­ет действовать - герой гибнет. Так начинается этот роман.

Потом сквозь туман повествования сбивчиво и неяс­но возникают отдельные лица. У Лескова именно «туман» повествования. Он не любит однозначности, резких мне­ний, как Тургенев, как JI. Толстой. У него так же все сбив­чиво и неясно, как у Достоевского. В этом тумане вырисо­вываются отдельные личности: мать, бабка, прабабка, отец, сын, внук. Лесков не скупится на психологические харак­теристики и социальные обобщения. Герой не один - он должен иметь предшественников. И вот четче других об­рисовывается образ Долинского. Он сын хороших родите­лей. В каком смысле «хороших» ? Они люди высокой нрав­ственности, не от мира сего, в том смысле, что их миссия - делать добро. Это добро может быть и духовное (доброе сло­во поддержки), и постоянное обеспечение неимущих. По­следнее приводит их к разорению. Они смотрятна это лег­ко и спокойно, потому что все их состояние досталось не­имущим. Эти блаженные, живущие сердцем, оказались в положении нищих богачей и богатых нищих - нищих по материальному положению и богатых по духовному содер­жанию. Но совершая эти благородные христианские по­ступки, родители забывают, что у них есть дети. Замеча­тельно, что Лесков дает такую генеалогию: дети тоже дол­жны являться носителями добра, не материального (его уже нет, остались гроши), а добра внутреннего, духовного.

Лесков строит интересную модель, как теперь гово­рят. Эти добрые люди - не деятели. Это «золотое сердце», но оно недеятельно. Они не борцы, не созидатели. Очень интересная мысль, потому что Лесков - художник после- крепостного времени, когда на авансцене русской жизни выступает новый активный класс - буржуазия, выходцы не из дворянской среды: эта публика никогда не умела бороться, отстаивать свои экономические интересы и име­ла преимущества только в силу закона. А когда закон перестал действовать, выдвинулись на первый план ини­циативность, предприимчивость, все оказалось в руках производителя, т. е. вчерашнего крестьянина, этого раз­богатевшего мужика, которого потом назовут «кулаком», ремесленника - тех, кто своим трудом что-то создает.

Вы обратили внимание: дворянское сословие, с по­зволения сказать, ни к чему не пригодно. Но в то же время оно - носитель очень большой культуры. Какой? От куда она взялась? Что надо понимать под этим словом? В понятие «культура» входят живопись, музыка, архи тектура, литература. А кто, собственно, создавал все это? Вы можете назвать много дворян-архитекторов? Живо писцев? Музыкантов? Нет, очень немного. Основное дс лала крепостная интеллигенция. Другой очень плодотвор ный канал - учительное сословие, духовенство, которое, в сущности говоря, было в рабской зависимости. Между христианским рабом и мужиком никакой разницы не было: как тот, так и другой пахали, сеяли, собирали, плн тили оброк. Мужик больше, поп поменьше, т. к. он чело­век свободный, не оброчный.

Утверждение насчет крепостной интеллигенции, я думаю, не вызовет больших споров. Из поповской среды вышел гениальный архитектор Баженов - замечательный художник, тот, кто создавал камни исторической России. А где наши композиторы, музыканты? Львов да Бортнян- ский? Мало. Страшно мало! Вы скажете, потом появят­ся... А сейчас, когда наступил рывок, движение? Когда все ощущают то, о чем писал поэт:

Не так ли ты над самой бездной,На высоте, уздой железнойРоссию поднял на дыбы?

В живописи - то же самое. Были крепостные живо­писцы, пишущие парадные портреты по типу европейско­го. Ведь каждый хочет иметь свой парадный портрет! По­том, конечно, во времена Пушкина появятся Тропинин, Кипренский. А перед этим? Были Аргунов, Левицкий. Все они были крепостного происхождения. Да что говорить! Самый крупный русский актер - Щепкин - был крепост­ной. Этот гений! Правда, выкупили... А вот литература - это удел образованных людей: каждый человек, который взял в руки перо, уже считает себя писателем. Недаром мать И.С. Тургенева никакого различия не делала между писа­телем и писакой. Раз пишет - значит писатель. И за это презирала своего любимого Ивана Сергеевича.

Литературные занятия могли помочь продвижению но службе. Одна из самых блестящих фигур в нескольких царствованиях - Державин начал свое восхождение при Петре III, и всё, как он говорил, благодаря своей музе. Сколько царей пережил! В книге «Записки», где Держа­нии пишет о себе в третьем лице, он рассказывает, как ему п служебных продвижениях помогала литература. И Дер­жавин был не один. Но многим казалось, что писатель­ский труд - не такой уж труд. А все потому, что из этого ничего путного не получалось.

Первым человеком, который стал осознавать себя только писателем, был Карамзин. «О меланхолия!..» Пи­сатель должен быть сосредоточен на собственном чувстве, иисать о нем. Потемкин не может. Он только заниматель­ная личность, не более. Как быть с Фонвизиным? С Кры­ловым? Они не рассказали о собственном чувстве. Они могли рассказать о тех безобразиях, которые были вокруг них. И только. Произведения Крылова, оставшиеся в на­шем сознании, - это только басни. Вы вспомните его «Кофейницу»? Но это произведение не вошло в сознание человека, который читает для ума и сердца. А вот Карам­зин, а затем и Жуковский были первыми, кто осознали себя писателями, которые только тем и занимались, что рассказывали о собственных чувствах. Жуковский от­крыл дорогу для создания психологического героя. Ни­кто так много не сделал для изображения личности со все­ми ее противоречиями, страданиями, счастьем, горем, порывами, как он. Когда вы будете на пенсии (я не гово­рю о тех, кто уже сейчас на пенсии), вы тогда прочитаете прекрасную книгу А.Н. Веселовского «Поэзия чувства и "сердечного воображения"»[2]. Это очень точное определе­ние поэзии этого автора. Вы скажете: из вашего изложе­ния получается, что русская литература была дворянская, а не крестьянская. Совершенно верно. И очень долго оста­валась такой.

А вот культура, так называемая «дворянская культу­ра», создавалась не дворянами, а той самой крестьянской крепостной интеллигенцией, которая пользовалась вкуса­ми, запросами и представлениями дворянской среды. Вот здесь очень интересный стык. Технари допетровской эпо­хи не могли иметь такой вкус. Один источник, питавший наши художественные представления, - это Запад. Мы во­обще обезьяны, любим повторять то, что на Западе. Но там больше плохого, чем хорошего, а способность отсеять дур­ное и взять хорошее - это удивительная способность моло­дой нации. Другой источник - народная жизнь, мифы, сказки, песни, предания. И третий, великий источник, о котором никогда нельзя забывать, - религиозный. Пред­ставления, которые получал человек почти от рождения, кодекс «Не убий. Не прелюбодействуй. Не укради»1 - он как тогда, так и сейчас не под силу людям, но привлекате­лен своей идеальностью. Впрочем, идеальность всегда сто­яла где-нибудь сбоку - и в XVIII, и в XIX реке.