Петька - Генрих Книжник

Когда Петька отдышался, Борька уже ловил рыбу, сидя на толстом ивовом суке, висящем над водой. Нюська копалась в песке на солнце. Петькина удочка лежала около большого ивового куста, полностью снаряжённая, даже с насаженным червяком: Борька позаботился. Петька был благодарен ему за это, так как не очень знал, как готовят удочки к ловле, но, конечно, не подал виду. Он взял крючок с червяком, отнёс его от берега на всю длину лески и с силой взмахнул удочкой, как это делали все рыболовы в кино, как только что сделал это Борька. Удочка свистнула, дёрнулась и застряла в ивовом кусте над Петькиной головой. На Петьку тихо слетели сбитые листья. От неожиданности он дёрнул — и запутал удочку ещё больше. Пришлось нагибать ветки и медленно выпутывать их по одной. А Борька за это время вытащил уже двух рыбок. Маленьких, конечно, но всё-таки целых двух! Петька снова выложил леску на песке и осторожно мотнул удочкой к воде. Червяк, не торопясь, проехал по песку и шлёпнулся в воду совсем рядом, на мелкоте. Конечно, ни одна рыба не подошла бы к нему даже поинтересоваться, что это такое. Петька уже был налит злостью до краёв, но тем не менее снова терпеливо выложил леску, посмотрел наверх, не зацепится ли она за куст, взял удочку двумя руками, прицелился и сильно махнул ею. Крючок побежал по песку, почему-то дёрнулся в сторону, зацепил Нюськину куклу и поволок её к воде.

— К чёрту! — взревел Петька и отшвырнул удочку.

— Чего орёшь? — покосился Борька. — Рыбу распугаешь.

Возле него лежали уже три рыбки, и последняя, величиной почти с новый карандаш, ещё прыгала.

— К чёрту твою рыбную ловлю! Дал мне паршивую удочку и ещё спрашивает! Сам лови!

— Я не давал, ты сам выбрал. Этой удочкой батя ловит. Ты когда её взял, я думал, ты хорошо ловишь, на глубину её закинешь, на крупную рыбу. А ты вон как, не умеешь совсем.

— Умею! Только не такой дурацкой удочкой.

— Сам больно умный, — миролюбиво ответил Борька, — возьми мою, если хочешь.

— Давай. Больше тебя наловлю.

Борька отдал удочку и сломал себе в ивняке недлинный тонкий прут. Отвязав леску от большой удочки, он привязал ее к пруту, а лишнее намотал на два специально оставленных на пруте сучка. Получилась небольшая аккуратная удочка. Борька пристроился с ней на прежнем месте.

Пока Борька возился, Петька с интересом следил за ним. «Здорово у него получается, — подумал он. — Ещё бы, деревенский. Всю жизнь этим занимается. В Москве, наверное, совсем бы ничего не смог. Испугался бы: «Петя, покажи, Петя, научи!» А я здесь быстро научусь. А чего это рыба никак не клюёт? — вспомнил вдруг он и повернулся к поплавку. — Надо посмотреть, может, уже попалась какая-нибудь?» — подумал он и потянул удочку. Из воды вылез грузик, потянулась вверх леска, потом появился голый крючок.

— А червяк где? — удивился Петька.

— Уплыл, — усмехнулся Борька. — Смотреть надо было. Рыба клевала, а ты зевал.

— Клевала?! — обрадовался Петька. — Ну теперь не упущу!

Он насадил на крючок нового червяка и довольно прилично закинул его в воду. Не успел он сесть, как поплавок дрогнул. Петька дёрнул удочку. В воздух взлетела рыбка, затанцевала на крючке — Петька чувствовал её живую тяжесть — и вдруг упала обратно в воду. Удочка сразу стала обидно лёгкой. Петька растерянно посмотрел на пустой крючок, а потом перевёл глаза на Борьку.

— Рано подсёк, — объяснил Борька. — Подождал бы хоть второй поклёвки, чтобы глубже заглотала.

Петьке захотелось бросить удочку и уйти. У него даже глаза налились слезами. Он поскорее наклонился над банкой с червями и долго копался в ней, пока слёзы не впитались обратно в глаза и банка не перестала дрожать и расплываться. «Пока не поймаю — не уйду!» — решил он.

Рыба больше не хотела клевать. Борька вытаскивал уже шестую, и Петька чувствовал, что ненавидит его всей душой. «Ишь, расселся, — злился он, коротко взглядывая на Борькино сосредоточенное лицо. — Дать бы ему по шее, чтобы в воду свалился. Или чтобы кошка всю рыбу утащила. Дурацкие эти рыбы: у Борьки клюют, а у меня не клюют!

— Тащи! — крикнул вдруг Борька, и Петька, ничего не успев сообразить, дёрнул.

Рыба, описав в воздухе дугу, шлёпнулась на песок и замерла. Бросив удочку, Петька рванулся к ней и застыл. Рыба лежала на песке, раздувая жабры, и была такая красивая, что Петьке снова захотелось плакать. Он осторожно тронул её пальцем, и она запрыгала, переворачиваясь с боку на бок, теряя красоту и блеск под налипающим песком.

— Здоровая, — сказал Борька за его спиной. — Повезло.

Петька поднял глаза на Борьку и засмеялся.

— Зато у тебя уже шесть, — сказал он.

«Отличный парень Борька, — думал Петька, сидя снова с удочкой. — В Москве бы такого. И Нюська у него хорошая: сидит себе, играет, не заплакала ни разу. Поймать бы сейчас ещё, чтобы столько же, сколько у Борьки, но покрупнее, как моя. Или совсем большую, как в магазине продают. Принёс бы я её домой, а эту свою отдал бы Борьке, Тётя удивилась бы: «Смотри, Василий, Петя-то у нас рыболов!» Потом зажарила бы, а я бы её съел. Не всю, конечно. Угостил бы и тётю, и дядю Василия, и Серого. И маме с папой бы написал. Только почему-то больше не ловится».

Рыба не ловилась. Солнце припекало сильнее, ветерок, освежавший тело, стих. «Пора бы кончать, — подумал Петька. — Ещё немного посижу, ещё до одной рыбки — и всё. Борька же сидит». Как раз в этот момент Борька встал, потянулся и стал собирать в кучу разбросанные на песке вещи. Потом поднял и отряхнул Нюську и насадил рыбок на тонкий ивовый прутик. Петькину вместе со своими.

— Пошли, — скомандовал он.

— Куда пошли?

— Домой. Мамка скоро обедать придёт.

— Не пойду. Ещё поймать надо.

— Ну сиди тогда. Домой пойдёшь — захвати удочки. А я Нюську понесу. Есть хочу.

— Мои тоже обедать придут.

— Должны. Они все сейчас на ближних участках работают, вот и ходят домой обедать.

Возвращаться одному Петьке не хотелось, и он быстро собрался. Борька уже стоял, держа Нюську за руку. Когда они пошли, Петька спросил:

— Может, оставим удочки здесь? Чего их таскать взад-вперёд. Спрячем в кусты получше, а когда придём опять ловить — достанем.

— Можно, — согласился Борька. — Только до воскресенья надо будет принести. Отец в выходной рыбалить собирался.

— Так ему же удобнее, сюда нести не придётся.

— Нет, он далеко ездит, на Монаховы озёра, километров за тридцать отсюда. С вечера уезжает.

— Обязательно принесём, Борька. Мы с тобой завтра же придём сюда рыбу ловить. В крайнем случае — послезавтра.

— Ладно. Держи Нюську, я спрячу.

Петька взял Нюську за тёплую ручку, и они вдвоём стали смотреть, как Борька лезет с удочками в большой и густой ивовый куст, как шевелятся ветки на том месте, где он устанавливает удочки, как выскакивают из куста и кричат мелкие птички. Нюська вдруг завозилась и задёргала Петькину руку. Петька наклонился к ней и спросил добрым голосом:

— Нюся, ты хочешь чего-нибудь?

— Хочу, — громко сказала Нюська. — Писать хочу. Ой! Очень хочу!

— Борька! — заорал Петька, бросив Нюськину руку. — Давай сюда. Скорее!

— Иду. Что случилось? — встревожено отозвался Борька, и шевеление в кусте быстро двинулось обратно.

— Ой, ой! — затанцевала Нюська на одном месте, вдруг замерла, расставив ножки, глядя круглыми остановившимися глазами на выскочившего из куста Борьку, и заревела. Когда испуганный Борька разобрался в положении, он разозлился:

— Ты что, дурак толстый, посадить её не мог? Стирай вот теперь трусы, а я её помою. Если теперь на обед не успеем — получишь.

— Сам получишь, — сказал Петька, но больше для порядка, так как чувствовал свою вину. Взяв Нюськины трусы двумя пальцами за сухое место, он с берега осторожно положил их на воду и стал слегка мотать ими туда-сюда.

— Песку наберёшь! — крикнул Борька. — Не бойся ножки замочить. Разуйся!

Петька молча разулся и медленно зашёл в воду. Скачала она показалась ему холодной, но ноги быстро привыкли, и стало хорошо. Он бросил трусы в воду возле себя и стал смотреть, как они медленно тонут, ложатся на песок. Чистое и светлое дно было только у берега, а поглубже появлялись водоросли. Они были рыжевато-зелёные, таинственные и всё время шевелили листьями в воде: вправо-влево. Петька знал, что шевелятся они из-за течения, но почему-то всё равно стало боязно, и он перевёл взгляд обратно на мелководье. Здесь из весёлого светло-жёлтого песка торчали камушки. К некоторым из них вели длинные канавки, как царапины. Петька вдруг догадался, что это ракушки, живые ракушки, а царапины на песке — следы их медленного движения, и удивился своему открытию. Он уставился на ракушку — может быть, удастся увидеть, как она ползёт, — но не дождался. Откуда-то набежала стайка мальков и закружилась возле его голых ног. Вдруг мальки метнулись в сторону и пропали, а из тени выплыла рыбка покрупнее. Она подошла к Петькиной ступне, постояла, ткнулась носом в палец — Петька застыл, чтобы не спугнуть её, — потом отошла к Нюськиным трусам и вдруг метнулась вверх. По воде пошли слабые круги и исчезли, а потом снова набежали откуда-то со стороны. Петька, не шевелясь, повёл глазами и увидел быстрых жучков на длинных ломких ногах, бесшумными толчками скользящих по воде. Потом он увидел корни, нависшие над водой, жучки скрылись под ними, увидел траву и кусты над корнями, над всем этим — лес, а ещё выше — небо. Тишина и покой, казалось, лились из него на землю, и Петька подумал, что в Москве он никогда не видел такого неба.