Люба, любовь и прочие неприятности (СИ) - Шайлина Ирина

Я даже чаем поперхнулась — отличное завершение дня! Вот только таких вопросов мне для счастья не хватало!

— Для того, чтобы выйти замуж, — как можно спокойнее сказала я, — мне для начала нужно с твоим папой развестись, а я не знаю, где его черти носят. Понятно?

— Ага, — кивнула моя понятливая дочка. — Просто хорошо было бы с папой. Пусть даже с ненастоящим… А вообще, нам и вместе замечательно, правда?

У меня слезы на глаза навернулись — удар под дых просто. Прижала к себе дочку, такую уже большую, будущая первоклашка, и такую маленькую одновременно, обнимаю её и думаю — Господи, какое счастье, что она есть! С ней, моей маленькой рассудительной девочкой никакие беды не страшны. И Хабарова как-нибудь переживём. А наш папа заблудший… он просто сам не понимает, чего себя лишает, и мне его даже жалко.

Засыпаю я на удивление спокойно, ничего меня не тревожит, разве только ворочающаяся дочка. А снится мне муть. Что Хабаров основал гарем. В нем и наш завхоз, и Анжелка, и Таня, и даже ее свекровь. Все, кроме меня. Возле здания сельсовета натянуты верёвки, на них сушатся десятки, да что там — сотни распашонок. Все жены с усердием рожают Хабарову маленьких хорошеньких сыночков. А я стою такая, и не знаю, что делать — я то на работу пришла, а здесь филиал яслей, и Содом и Гоморра по совместительству.

— А я? — растерянно спросила я.

— А ты, как думала? — хмыкнула Анжела и погладила огромный живот. — Свято место пусто не бывает.

Проснулась я в поту, а ведь тогда я даже не знала, что день грядущий мне готовит.

Глава 4. Марк

Спать на новом месте было не то, что некомфортно, скорее непривычно. Дом был небольшим, пусть и с высокими потолками, со всеми удобствами. Кровать с ортопедические матрасом мне привезли из города ещё вчера. Вроде спи — не хочу. Тем более в открытое окно ночная свежесть и птички какие-то поют. И за всем этим — тишина. Даже жуткая. Лежу, ворочаюсь. За час одна только машина и проехала. Город всегда был полон шумом, и по ночам тоже. А здесь небось и петухи орут по утрам.

И Любка здесь. Совсем недалеко, впервые за кучу лет. Спит наверное сладко с мужем в обнимку — я все ещё не узнавал ничего о ней. Заглянул только в ведомости по зарплате, фамилия у неё ожидаемо другая. И зарплата, если признаться, так себе, я вот не могу представить, как на такую можно жить.

Люба… совсем не изменилась. Такая же вредная и категоричная. Такая же красивая. И да, я все так же её хочу, и плевать уже на мужа. Муж, как говорится, не стенка… А время только десять вечера, я лежу в постели, интернет мне сюда ещё не подвели, и пытаюсь, черт побери уснуть. Славка звонил, я трубку брать не стал — пусть сам там. Наверняка пьяный, наверняка в отчаянии, а мне некогда, у меня колхоз целый, у меня Люба. В перспективе.

В итоге уснул я ещё до полуночи, несмотря на тишину и все свои терзания. Будильник поставил на семь тридцать, мне же теперь не по пробкам до офиса добираться, а семь минут на автомобиле. Рассчитывал выспаться, как никогда за последние годы, а проснулся ещё до пяти. И не сразу даже понял, что меня разбудило. Лежу, птички опять поют, а через них странные хрипящие звуки.

Подумалось даже, медведь может? Господи, откуда тут медведь, центральная Россия, до города восемьдесят километров… Встал, натянул шорты, пошёл на звук. Звук шёл от входных дверей, их я и распахнул. И обомлел. На пороге… стояло пернатое. Поначалу показалось размером не меньше бегемота, в перьях только. Затем сумел классифицировать — утка. Здоровая только и страшная. Сама белая, глаза красные и звуки ещё издаёт. Не крякает, как положено — хрипит и гавкает.

— Парень, — сказал я, безошибочно определив самца. — Ты ошибся адресом.

И дверь закрыл. Уснуть дальше не представлялось возможным, сна ни в одном глазу, поэтому пошёл в душ, попил кофе, оделся ехать в офис, тьфу, сельсовет. Наверняка в колхозе рано начинают работать и никого я не удивлю, вон, коровы уже кричат, мычат то есть, и петухи ожидаемо кукарекают. Тем более планов у меня на сегодня — громадье, и что самое приятное, в них входит Люба. Пошёл, открыл дверь, а пернатое все ещё там. Мало того, стоило мне сделать шаг, как огромная птица метнулась ко мне взъерошив перья и щёлкнуло клевом, прихватив мою штанину.

— Не смей трогать, — строго сказал я, отдернув ногу от греха подальше. — Мне сегодня ещё впечатление производить на Любу.

Шагнул назад. Вскоре понял — утка не хочет выпускать меня из дома. Вот стою на пороге, он шипит, но не бросается. Шагаю вниз по ступеням, сразу атакует. Атакует кстати больно — ущипнул. Мне сука и смешно, и страшно. До машины моей метров десять хожу, а тут свирепое пернатое.

— Пшел вон, а то в суп пущу, — пригрозил я. — С яблоками зажарю!

Птица не поверила. Я уж было решился вылезти из дома через окно, прикрою его за собой, может и не ограбят, все же, деревня, когда увидел женщину за соседским забором. Она шла и несла полное ведро молока, наверняка тяжёлое.

— Здрасьте, — поздоровалась она. И на гостя моего кивнула. — Пришёл? Его уж месяц, как продали, а он все возвращается и возвращается. Бывших хозяев селезень, оплодотворитель рекордсмен.

— А чего он от меня хочет?

— Так жрать, — улыбнулась женщина. — А вы с пустыми руками, вот и сердится. Вы его покормите, потом хозяйка новая прибежит и заберёт.

И ушла, унеся свое ведро. Я пошёл и заглянул в холодильник, его мне Варя забивала. Вот че утки жрут вообще? Ссыпал в фарфоровую тарелку мюсли, открыл баночку с натуральным йогуртом, понёс на крыльцо. Поставил, отскочил от греха. Селезень рекордсмен посмотрел на меня склоны голову вбок, клянусь, взгляд был не добрым, и шагнул уже к еде.

Утка смотрела на меня недоверчиво, скосив взгляд. Потом опробовала и того, и другого, а я пользуясь моментом сбежал. В машине не было не хватало одного стекла, но во всем надо видеть плюсы — зато ветерок дует. Когда я последний раз катался с открытыми окнами?

Правда сказать, что я проехался с ветерком — солгать. Пробка все же была, правда несколько неожиданного свойства… коровья. Коровы выходили со дворов и не спеша топали по дороге. Многие кучковались и шли по две по три, словно завзятые сплетницы, некоторые горло шли одни. Помахивали хвостами, отгоняя мух, ошипывали траву с обочин и, пардон за выражение, нужду справляли. Пастух сидит на лошади семечки себе грызёт, а я тащусь в хвосте коровьего стада.

— А нельзя ли ускорить процесс? — поинтересовался я, поравнявшись наконец с пастухом.

— Не все ещё выгнали, — ответил он и закинул в рот очередную семечку.

Понятно. Я подъехал впритык к последней корове и надавил на клаксон. Корова лениво обернулась, смерила меня взглядом, а затем задрала хвост и… словом бампер забрызгало. Пока я порвался сквозь пробку я проклял все, в том числе Любу.

Ещё — вовсе сельсовет не открывался с петухами. Было элементарно закрыто, а ключей у меня не было. Я решил объехать свои новые владения и наткнулся на колхозную столовую. Там было открыто, кто-то гремел посудой, я вошёл. Ремонт конечно же делать надо, а может вовсе новую строить, а эту сносить. И новый офис тоже… Все же я собрался выводить колхоз на новый уровень.

— Вам чего? — хмуро спросила меня молодая девушка с огромной стопкой тарелок в руках.

— Я Хабаров, — сказал я.

Обычно это объясняло все. Девушка сдунула со лба чёлку трахнула стопкой тарелок о стол. Такой грохот, но что удивительно, ни одна не разбилась. А девица даже не попыталась грудь вывалить, даже непривычно. Тогда я улыбнулся, моя улыбка всегда действовала на всех баб без исключения.

— Садитесь, — хмуро бросила девушка.

Я удивился, но сел за один из столов, мало ли, вдруг здесь так принято. Девушка ушла на кухню, вернулась с подносом. На нем несколько тарелок, стакан компота.

— Борщ, — принялась перечислять она, выставляя на стол тарелки. — Макароны с мясом. Салат свекольный. Компот. Все вчерашнее.

И ушла.