Следователь по особо секретным делам - Алла Белолипецкая
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Он ушел с дачи в девять? – переспросил Смышляев. – Сколько же времени идет поезд от дачного поселка до Москвы?
– По расписанию – один час и двадцать минут. И на Казанском вокзале мне сообщили, что поезд прибыл без задержек – в 22.40. Так что возникает вопрос: где инженер Хомяков провел время до половины третьего ночи? Именно тогда он разбудил дворника Феофила Силантьева, чтобы тот отпер ему ворота дома.
– И ответа на этот вопрос у вас пока нет.
– Полного – нет, – сказал Николай. – Но на перроне кое-кто обратил внимание на человека с немецкой овчаркой на поводке.
И Скрябин стал пересказывать то, что ему поведал седоусый пожилой носильщик с Казанского вокзала, носивший заковыристое имечко Евграф Галактионович.
2
Носильщик сразу же заприметил этого пассажира. С поезда тот сошел, ведя на поводке здоровенного пса. Наверняка ехал с ним в тамбуре – вряд ли его пустили бы в вагон с этакой псиной. Впрочем, пес этот выглядел как был присмиревшим. То ли получил только что нагоняй от хозяина, то ли просто боялся ездить по железной дороге. Но всё равно Евграф Галактионович глядел на овчарку с опаской: собака была без намордника, и Бог весть, что ей взбрело бы в голову? Благодаря столь пристальному вниманию носильщик и заметил это. А, заметив, решил, что у него с устатку просто двоится в глазах. И тщательно протер глаза кулаками.
Но, когда он посмотрел на собаку снова (она уже отдалилась от него вместе с хозяином шагов на пять-шесть), из спины у неё по-прежнему рос второй хвост. Ну, то есть, не овчарочий хвост – он у пса имелся один и располагался там, где положено. Другой хвост был иного качества: тонкая короткая загогулинка, поднимавшаяся у пса над спиной на высоту примерно двух спичечных коробков, поставленных один на другой на попа. И у носильщика не возникло никаких сомнений в том, что эта загогулинка светилась. Причем был это не отраженный свет вокзальных огней, а совершенно самостоятельное свечение – более всего напоминавшее зеленоватые огоньки болотных гнилушек.
И пес ощущал наличие лишнего хвоста – может, оттого и присмирел. Он раза три или четыре приостанавливался и пытался цапнуть самого себя за спину. Однако не доставал до нужной точки. А хозяин каждый раз дергал поводок и тянул его дальше. Так они и вошли в вокзальное здание – где в суете и суматохе никто не обратил на них внимания.
– Других свидетелей, помимо носильщика, я пока не нашел, – сказал Николай. – И я не знаю, что делал инженер в течение трех с лишним часов – перед тем, как вернулся домой, оставил пса в прихожей, а сам пошел в гостиную. Причем даже не переобулся. А его домработница уверяет, что он всегда менял ботинки на домашние шлепанцы, едва переступал порог.
– Он в гостиной что-то искал? Оружие?
– Револьвер системы «наган» лежал у него в спальне, в ящике прикроватной тумбочки. Но он даже не стал его доставать. А пока инженер находился в гостиной, кто-то проник в его квартиру. Хотя я думаю: уместнее будет сказать – что-то проникло. Сперва оно обозначило свое присутствие в коридоре. Возможно, напугало пса, и тот залаял или заскулил. Так что его хозяин заподозрил недоброе и попытался забаррикадировать двери гостиной круглым обеденным столом. Вот только – не особенно это ему помогло. И он, как я предполагаю, знал, что не поможет.
3
Николай Скрябин понимал, что лукавит: то, что он излагал Смышляеву, было не совсем предположеньями. Сегодня он – вместе с вызванной им следственной группой из «Ярополка» и управдомом с дворником в качестве понятых – повторно осмотрел квартиру инженера. И при этом осмотре перед ним совершенно отчетливо вставали картины произошедшего.
Скрябин видел, как инженер в ужасе отшвыривает от стола темно-красную, как мантия палача, скатерть, которая повисает на двух рожках электрической люстры. И как в мгновение ока подкатывает круглый стол к двойным дверям гостиной. И как тут же в люстре гаснут все лампочки разом. Возможно, Хомяков думает, что это он сам нечаянно вывел люстру из строя. Но Николай знает: все пять лампочек лопнули под воздействием сильнейшего давления извне. Причем давление это ощущает и сам инженер – в виде внезапно поразившей его глухоты. А вместе с ним пузырь беззвучия затягивает в себя и соседей Хомякова – не давая им пробудиться от начавшегося тарарама.
Николай наблюдал, как Сергей Иванович мечется по комнате, прижав ладони к ушам. Как сшибает на пол всё, что попадается ему на пути. И как стол откатывается в сторону. А затем в гостиную инженера врывается…
Но что именно ворвалось – Николай не успел ни предположить, ни увидеть внутренним взором. К его огромной досаде, как раз в этот момент к нему обратился с вопросом его давний друг Михаил Кедров, в прошлом – его однокурсник по юридическому факультету МГУ, а ныне – его подчиненный, лейтенант госбезопасности.
– Как считаешь, – спросил Миша, – если гипотетическое нечто планировало заморозить Хомякова, то почему оно не проделало это прямо здесь? Почему дождалось, пока он перейдет в спальню?
– Думаю, – сказал Николай, – это нечто желало заморозить не только инженера, но и его собаку. А вместе пес и хозяин оказались только там. Пойдем-ка и мы туда!
Они с Кедровым вышли из гостиной и направились, а дворник и управдом потопали за ними следом. Так что в спальне инженера стало не протолкнуться: двое технических сотрудников «Ярополка» уже готовили там к перемещению ключевые улики – куски льда с вмерзшими в них трупами человека и собаки. И от ледяных глыб продолжали с сухим призвуком откалываться крохотные фрагменты.
Николай допустил промашку: не подготовил к предстоящему зрелищу управдома Киселева и дворника Силантьева. И те застыли у дверей спальни, как два соляных столба. Впрочем, дворник-то еще ничего – он лишь крякнул при виде страшной картины да широко перекрестился. Иное дело – Иван Кузьмич Киселев. У бедолаги седоватая щетина на лице буквально поднялась дыбом, губы задрожали, а в глазах отобразилось омертвелое отрицание.
– Н-н-нет, – забормотал он, – это всё не взаправду! Откуда это в моем доме? Это к-к-какой-то фокус! Иллюзия!
Прежде Николай Скрябин ни разу не слышал, чтобы управдом заикался.
–
