Аленкин клад. Повести - Иван Краснобрыжий

Глава шестая

Вечерняя заря над тайгой догорала медленно, красиво. Ее бледно-розовое зарево постепенно сливалось с голубизной неба и становилось похожим на уснувшее море. Я за обе щеки уплетал сочные дудки. На сердце у меня было легко и радостно. Аленка тоже чему-то улыбалась. Я мельком взглянул на нее и поразился голубизне ее глаз. Они у Аленки были такие чистые и манящие, что я невольно отвернулся и, стараясь отогнать гаденькую мыслишку, неожиданно родившуюся в голове, начал думать о себе как о растиньяке. И делал я это не напрасно, с определенным умыслом, чтобы самому себе показаться противным. А то ведь с нами, мужиками, всякое случается.

Говоруха сделала две петли на равнине, и снова отлогие песчаные берега поплыли нам навстречу. Аленка, приглядываясь к темнеющему небу, забеспокоилась:

— До Лены полчаса ходу осталось. Пора причаливать к берегу и запастись бакенами.

— Бакенами?

— Смоляными.

— Я тебя не понимаю.

— Чудак! На Лене сейчас корабли один за другим снуют. Без огней на плоту — мигом под винтами очутимся! А тебе еще очерк писать…

Шутка с очерком разбередила мое желание во что бы то ни стало узнать о первом кладе Аленки. Я решил потолковать с нею после того, как мы погрузим на плот сосновые коряги, подобранные на берегу, но, не знаю почему, быстро забыл о своем намерении и теперь ничуть об этом не жалею.

Плот все ближе и ближе подходил к Лене. Я бы, конечно, проморгал заветную минуту, но Аленка ничего не прозевает. Она, заметив впереди белую дрожащую завесу, запела счастливым голосом:

— Там, где речка, речка Бирюса…

— Да какая Бирюса! — заметил я Аленке, когда Говоруха осталась позади и мы стремительно полетели вниз по широкой реке, одетой густым туманом. — Мы уже, пожалуй, по Лене мчимся.

Аленка, оборвав песню, посоветовала зажигать бакены. Кусок сухой бересты я сунул под смолистую корягу и чиркнул спичкой. Розовый язычок, медленно растекаясь, окрасил корягу оранжевым цветом.

— Зажигай второй!

Густые волны тумана над рекой редели и скатывались к берегам. Пологие берега Лены мне казались одетыми сугробами мягкого снега. Черная, как вороненая сталь, река — бесконечной дорогой.

На небе вспыхнули звезды. Из-за сопок показалась кровавого цвета луна и, покачиваясь над сонной тайгой, расстелила на воде светлые дорожки. Где-то далеко послышался рыдающий гудок.

Аленка обрадовалась:

— Готовь быстрее факелы! Впереди — танкер.

Я топориком отсек корни на коряге. Рыдающий гудок раздался снова, на этот раз громче и ближе.

— Честное комсомольское, нам везет! Они нас быстро заметят. Случай чего — пали вверх из дробовика!

Аленка давала мне советы, наставления… Я от волнения плохо разбирал ее слова и жил только одним: быстрее распрощаться с плотом и ощутить под ногами устойчивую палубу.

Встречу с танкером долго ожидать не пришлось. Он выплыл откуда-то из-за темной стены сосен. Мощный луч прожектора, распарывая седую дымку над водой, заплясал на тусклых волнах.

— Факелы!.. Факелы!..

Две пылающие головешки Аленка взяла в руки и засемафорила танкеру. Вахтенный в ходовой рубке отозвался тремя гудками.

— Заметили! — закричала Аленка. — Нас заметили!

Короткие гудки повторились еще раз, потом нас ослепил прожектор, и мы, налегая на весла, круто взяли вправо.

Только бы конец не прозевать! — забеспокоилась Аленка. — Гляди в оба!

— Э-э-э-й! — послышалось с танкера. — Ло-ви-и-и!

Веревку с плетеной «грушей», шлепнувшуюся на плот, я проморгал. Но Аленка не прозевала. Она быстро подхватила ее, зачалила под бревно на носу плота и с досадой прошипела:

— Ш-ш-ля-па!..

— Бакены гаси! — закричал тот же басовитый голос. — Бакены, так твою…

Аленка ногой столкнула в воду чадящие коряги и, не выпуская из рук конец, крикнула:

— Выбирай слабину!

Я двумя руками схватился за веревку и почувствовал, как наш плот ходко приближается к еле ползущему танкеру.

— Держи трап! — прокричали сверху. — Носит тут всяких!

— При подъеме ногами упирайся в борт, — предупредила Аленка.

— Вы там живые? Шавялись!

Первой на танкер поднималась Аленка. Снизу мне было видно, как она, упираясь в борт ногами, ловко перебирала руками веревочный трап. Я подумал, что подъем — дело пустяковое, и мысленно упрекнул свою наставницу за стремление все время поучать меня, но вскоре убедился в обратном. Когда настал мой черед, я лбом «поцеловал» стальной борт корабля и, раскачиваясь, повис на трапе. На палубе кто-то прокричал:

— Дяржись, баба!

Я крепче схватился за веревочную лестницу и полетел вверх.

— Братцы, да он мужик! — раздался хохот, когда я мешком перевалился через леер. — И с ружьею! Не вздумай стрелять, паря!

Простуженный бас потребовал прекратить «хаханьки» и, едва я успел подняться на ноги, приказал:

— Сдайте дробовик! Предъявите документы!

— Я вам по-русски говорю, — раздался за моей спиной голос Аленки. — Мы действительно…

— Разговорчики!

Я вспомнил, что мои документы остались в костюме, который по совету Тимофея Елисеевича пришлось сменить на робу, чертыхнулся.

— Выходит, и ты беспаспортный? — уточнил человек, обладающий басом, и снял с моей головы кепку. — Братцы, да он стриженый! Откуда драпанул, подлюка?

— Товарищи! — взмолилась Аленка. — Честное комсомольское…

— В трюм! Этих «геологов» теперь по всей тайге ищут!

— Вы за кого нас принимаете? — загорячился я, вспомнив, что партбилет хранится у меня в кармашке нательной рубахи. — Аленка вам правду говорит.

— Заткнись! Вот как врежу по шее — темнить перестанешь!

— Попробуй!

— Кеша, кинь ему пачку!

— Что тут происходит? — раздался у рубки голос капитана.

— Стриженый «геолог» права качает! — объяснил высокий мужчина, его звали Кешей. — Этого — в трюм! А вертихвостку куда?

— У вас на судне пираты или команда? — Я шагнул к капитану. — Документы я действительно забыл у геологов. Но один находится при мне. Могу предъявить.

— Прошу в каюту, а оружие сдайте, — сказал капитан.

Толпа на палубе расступилась. Мы с Аленкой направились к ходовой рубке и услышали, как на полубаке говорили сразу несколько человек. Один голос, грубый и сиплый, старался переспорить всех:

— Кешу не проведешь! Все ясно: тип стриженый, и рожа у него…

— Сам ты рожа! — перебил другой голос. — А если действительно газетчик?

Капитан усадил нас в мягкие кресла, приказал вахтенному разбудить Михеевича и, прохаживаясь по каюте, вытер белоснежным платком вспотевший лоб. Михеевич, застегивая на ходу китель, появился сразу же, окинул нас изучающим взглядом и представился:

— Второй помощник капитана Михей Михеевич Михеенко. Шо тут случилось?

Капитан события объяснил кратко. Михей Михеевич, просмотрев в моих руках партбилет, вздохнул.

— Да-а, — протянул капитан. — Гадко получилось. Вернется товарищ в Москву и такое о нас распишет…

— Критику признаем объективной, — приуныл Михей Михеевич. — Вы уж не обессудьте нас, товарищи. Иннокентия тоже надо правильно понять…

Капитан и Михеевич извинялись долго, искренне, а когда исчерпали запас слов, заговорила Аленка.

— Забудем эту историю, — предложила она. — Вы только нас в Брусничном высадите и чаем угостите.

Лицо капитана посветлело, сделалось моложе, приятней. Он выскочил из каюты, кому-то что-то шепнул, и на столе появилась отменная закуска. Я, забыв обиду, потянулся за куском копченого осетра. Капитан и Михеевич переглянулись, и рядом с закуской «выросла» бутылка коньяка.

— Выпьем мировую, — предложил капитан. — Иннокентия вы тоже правильно поймите… Мы и сами теперь не знаем, как ему помочь.

Я хотел поинтересоваться, что за человек Иннокентий, но мне помешала Аленка:

— Приглашайте и виновника сюда. Не будем прибавлять ему боли.

— А шо, идея! — оживился Михей Михеевич. — Петр Анисимович, я кликну Иннокентия.

В каюту Иннокентий вошел размякшим, подавленным и, не поднимая большой кудрявой головы, спокойным голосом произнес:

— Простит товарищ — спасибо. Не захочет — готов отвечать.

— Скверно получилось! — приглашая Иннокентия к столу, повторил капитан. — Ну, садись, садись. Товарищи все уже забыли.

Иннокентий тяжело опустился в кресло, поднял голову и ясными глазами посмотрел мне прямо в душу. Большие карие глаза у него затуманились, дюжие плечи вздрогнули, и он протянул мне широкую ладонь. Я с легким сердцем пожал его руку и, заметив, что он снова опустил голову, посоветовал не расстраиваться из-за пустяков.

— Ты лучше кепку одень, — сдавленным голосом попросил Иннокентий. — Не могу смотреть на стриженых. Те двое…