Тебе будет страшно - Анастасия Мальцева

лёгкими облаками неба чёткой, почти что чёрной линией, которую природная кисть провела по водной линейке.

— Ты любишь купаться?

— Я не купаюсь.

— Не купаешься?.. Почему?

— И ты не будешь. Здесь вода всегда холодная. Ледяная.

— Правда?.. — расстроенно протянула Саша. — Жаль…

Тропинка взбиралась на пригорок и затем резко скатывалась вниз по крутому склону. Саша изучающе разглядывала водную гладь, почти что ровную. Такого у Айвазовского тоже не увидишь. Не успела она оглянуться, как Анна, по-видимому, оступившись, полетела с холма. Саша тут же бросилась ей на помощь, но смогла настигнуть только у подножья, когда девочка уже распласталась на траве. Её невидящие глаза смотрели на небо.

— Анна! — вскрикнула Саша.

Та тут же перевела взгляд на неё, и её губы подёрнула улыбка.

— Тебе не больно? Ты в порядке?

Она принялась ощупывать её тельце, и подопечная тут же вскочила на ножки, как ни в чём не бывало.

Боясь повторения инцидента, Саша взяла по-прежнему ледяную руку Анны в свою и больше не отпускала.

— Испугалась? — спросила девчонка, будто её позабавило произошедшее.

— Да.

— А мне не страшно. Я ничего не боюсь. А чего ты боишься?

— Не знаю, — Саша пожала плечами. Её мысли всё ещё были в том моменте, когда Анна, словно тряпичная кукла без мышц и костей, катилась с пригорка.

— А ты подумай.

Саша со вздохом посмотрела на неё и уткнулась взглядом в её жуткие глаза. Ответ напрашивался сам собой, но это было явно не то, чем стоило делиться.

— В детстве боялась темноты…

— А сейчас не боишься?

— Нет, наверно. Могу испугаться того, кто скрывается в тёмном переулке, но не самой темноты.

Шутка прозвучала немного неуместно. Саша говорила с десятилетней домашней девочкой, а не с ровесником за бутылкой пива. От этого ей стало неловко.

— Значит, ты боишься тьмы внутри него.

Саша сглотнула и снова посмотрела на Анну. Никто из детей её возраста, с которыми ей доводилось встречаться раньше, никогда не говорил ничего подобного. «Мне нравится Нюша!», «Да ну фигня!», «Не хочу макароны!», «Да ты лох!» — да, но такое… определённо нет.

— Скорее, того, что эта тьма может со мной сделать.

— Да. В самой тьме нет ничего страшного. Пока она спит.

— Вот церковь, — сказала домоправительница, чем спасла Сашу от продолжения этого странного разговора. Странного и жуткого.

«У неё, случаем, нет непреодолимой тяги к препарированию кошек?.. или людей…»

За соседним холмом виднелся купол местной церквушки с покорёженным крестом. Это казалось единственным изъяном в повсеместной идиллии. Он свисал вниз, будто стараясь сползти с верхушки и скрыться в неведомом направлении.

— А что здесь случилось? — спросила Саша у домоправительницы.

— Недавно был сильный ураган, черенок ржавый, вот и погнулся.

С холма открывался вид на небольшую старую, но явно отреставрированную церковь. На лавочке неподалёку от входа сидели две женщины: одна в годах, второй было не больше сорока. Обе носили длинные платья и выглядели как манекены на экспозиции, демонстрирующей крестьянский быт. И были такими же неподвижными. Одна уставилась вдаль и никак не реагировала на приближающуюся группу людей, вторая смотрела на собственные колени, будто в них было что-то интересное.

Все трое молча проследовали мимо них. Елизавета Романовна остановилась у церкви и сказала:

— Сядьте на стул у входа. Вы только нянька, а не прихожанка.

У Саши и без того в планах молитв и покаяний не значилось, но подобное замечание показалось крайне странным. Кому она сделает хуже, если поставит свечку-другую?

— А там выдают косынки?

— Они вам не понадобятся.

— Ну… ладно…

Саша выпустила руку Анны, перекрестилась и замешкалась. Заходить не хотелось. Там, должно быть, пахло, как дома; а думать о доме было крайне неприятно. Несмотря на нежелание няни, обе посетительницы зашли внутрь, и девочка уверенным шагом направилась к алтарю, открыла створки и скрылась внутри. В помещении был тусклый свет, и, к счастью, никакого запаха ладана, только горелых спичек. Посетителей почти не было, лишь одна женщина в коленопреклонённой позе перед иконой, образ которой было трудно разобрать. Неподалёку от алтаря стоял батюшка. Лица его не было видно, но по спине явственно читался почтенный возраст. Саша машинально опустилась на стул и просидела на нём, как прикованная, пока не появилось непреодолимое желание сбежать. Тогда Анна вышла из алтаря и позвала её с собой на выход.

Саша не могла сказать, сколько времени прошло, может минут пять, а может, и все сорок. Когда они снова оказались на свежем воздухе, солнце уже неуклонно пряталось за горизонт, превращая небо в багряно-серое месиво. Закат был столь прекрасным, сколь и зловещим. Он манил и отталкивал, как каждая частичка этого огромного пазла в отдалении от цивилизации. На душе висело тягостное чувство, и Саша была выжата как лимон. Она не спала больше суток, влила в себя полтора литра кофе, и уже плохо соображала явь это или сон.

Сон… Саша вежливо отказалась от ужина и поднялась в свою комнату. Дорога от церкви до дома прошла спокойно, и воспоминания о ней были словно в тумане. Анна шла во главе колонны и радостно бормотала какие-то скороговорки. Саша плелась в хвосте и мечтала лишь о том, чтобы поскорее лечь и отключиться ото всех странных событий сегодняшнего слишком долгого и изматывающего дня.

— Уходи оттуда! — закричала мама.

Саша хотела что-то ответить, но у неё были только глаза и уши.

— Уходи!

— Нет, она останется!!! — завизжала Анна, и её рыжие волосы вспыхнули яростным огнём. Он поглотил её перекошенное злостью лицо, и оно покрылось волдырями, а затем почернело, как головешка.

Саша проснулась. Открыв глаза, она так и не поняла, разомкнуты её веки или нет — тьма была густой и непроглядной.

«В самой тьме нет ничего страшного».

«Пока она спит».

По телу пробежал холодок. Детские страхи вернулись, и Саша с дрожью в руках натянула на себя одеяло. Было тихо. Совсем не так, как городской ночью. Ни тебе стука колёс одинокого поезда, теряющегося среди дневного гвалта и отчётливо слышного, когда всё затихает. Ни отзвуков жизнедеятельности неспящих соседей, вздумавших посмотреть телевизор или справить нужду. Ни с трудом различимого фона электронных приборов, сливающегося в паутину чуть слышного гула. Ни пресловутых «катающихся шаров», породивших много ненависти к ни в чём неповинным соседям сверху. Ни даже пения птиц из ближайшего парка. Ничего.

Полная тишина.

Темно и тихо.

Абсолютное отсутствие звука и света.

Саша поёжилась. Жуткий сон прорывался сквозь толщу сознания, чьи попытки расставить всё по полочкам терпели сокрушительное фиаско. Сон казался реальным. Он не терял своей яркости, несмотря на