Кому на Руси сидеть хорошо? Как устроены тюрьмы в современной России - Меркачёва Ева Михайловна

— Я ведь раскаялась в содеянном (в том числе публично), исповедовалась, — объясняет Анастасия. — До сих пор не могу свой поступок объяснить. Парень предложил, а я не смогла ему отказать… Вроде и справедливое наказание мне дали, но в то же время слишком суровое. Дай Бог, чтобы апелляция его смягчила!

Батюшка осеняет девушку крестом, а сотрудница изолятора обещает, что скоро ее выведут в храм.

— Я не хотела, чтобы наш поступок повторяли другие, — сетует Анастасия. — А стали повторять. Это так плохо! Люди на меня злились… Я еще хочу исповедоваться перед Рождеством.

Но, увы, накануне праздника исповедь не состоялась…

Кубанская активистка (в сети ее называют «кубанской безумицей») Дарья Полюдова не верит в Бога. Девушка подавлена, это связано с тем, что против нее возбудили новое уголовное дело. Ее жалеют даже многие сотрудники: Дарья, как бы это правильно выразиться, просто не совсем понимает объективную реальность. Эдакая фантазерка, которых раньше на Руси называли убогими. Считалось, что грешно таких обижать, что бы они ни говорили. Но нынешние следователи с ней борются всерьез…

В одной из камер сразу три врача, в том числе гастроэнтеролог и гинеколог. Между известными арестантками — калининградскими докторами Элиной Сушкевич и Еленой Белой — стена (содержатся в соседних камерах). У них всё те же проблемы, что у других, так что ни свиданий, ни писем. В их камерах по три десятка заключенных, но на конфликты с ними врачи не жаловались.

Бывшая замминистра просвещения Марина Ракова находится в большой камере, где не меньше 60 % арестанток — наркоманки. Почему ее не посадили в «экономическую» камеру? Места там есть. Выходит, версия, что ей хотели показать все «прелести» заключения, не лишена оснований. Марина похудела так, что ее просто не узнать. С момента, как мы видели ее в ИВС, от прежней Раковой едва осталась половина. Видно, как ей тяжело, в глазах слезы, но не жалуется. Наоборот, старается искать что-то позитивное.

— На Новый год разрешили украсить камеры. Мы на стенах нарисовали зубной пастой снежинки и снеговиков. В 22:00 был праздничный концерт на плацу. Мы открыли окна камеры и слушали, как поют под фонограмму осужденные из хозобслуги. Эта музыка была настоящим подарком. И ваш приход тоже чудо в какой-то степени.

Мы покидали женский СИЗО со смешанными чувствами. С одной стороны, удалось многих поздравить, подарить подарки, решить какие-то вопросы прямо на месте. Например, тем, кто просил разрешения экстренно связаться с родными, обещали сегодня дать добро. С другой же… А с другой стороны женщины прильнули к решеткам, провожая нас в Рождество.

Пять лет в СИЗО: истории женщин, безумно долго ждущих приговора

В столичном СИЗО № 6 «Печатники» в 2022 году находилось семь женщин-долгожительниц. Но не в смысле возраста, а в смысле продолжительности пребывания за решеткой до приговора суда. У некоторых в камере прошли лучшие годы жизни (как, например, у Катерины, которая попала туда в 20, а недавно отметила за решеткой 25-летие).

За пять лет можно получить высшее образование и освоить любую интересную профессию.

За пять лет можно открыть и развить собственный бизнес.

За пять лет можно научиться неплохо играть на любом музыкальном инструменте или хорошо рисовать (а если повезет, и то и другое).

За пять лет можно создать семью, родить ребенка и научить его говорить и читать.

За пять лет можно побывать в 193 странах мира (как это сделал белорус Руслан Марголин).

А можно провести это время в камере СИЗО, даже не будучи признанной судом виновной.

Что это за страшные преступницы, которые провели в изоляторе столь значимую часть своей жизни? Почему они застряли тут и как умудрились сохранить себя?

«В изоляторе в Москве уже пять лет в ожидании приговора сидит женщина», — эти мои слова во время выступления на прошедшем в 2022 году Х Юридическом форуме в Санкт-Петербурге вызвали много шума. Говорила я про то, что тюремное население в России сокращается, но на этом фоне поражает рост числа заключенных в СИЗО. И если раньше люди там проводили не больше двух лет, то теперь сидят годами.

Уполномоченный по правам человека в Российской Федерации Татьяна Москалькова возмутилась историей про женщину и обещала заняться ей. Но этот случай, увы, не единственный.

И вот я в женском СИЗО № 6 целенаправленно ищу тех, кто сидит немыслимо долго. Их много. Их большинство. Обойдя десятки камер, делаю несколько выводов.

Первое. Следствие редко когда укладывается в отведенный максимум — год. Во многих случаях следователи ссылались на коронавирус, который им якобы помешал.

Второе. Следствие ведется с такими грубыми нарушениями, что дела все чаще возвращают для устранения ошибок.

Третье. Судебные заседания в последнее время часто откладывались (в том числе из-за пандемии). До сих пор женщин нередко вроде как везут в суд, на процесс, а в итоге они попросту зря катаются туда-сюда.

Четвертое. До назначения даты апелляции может пройти целый год. Это, кстати, новая беда (раньше дело в апелляционной инстанции рассматривалось за два-три месяца).

Но все это сухие факты. А вот что за ними стоит.

— Когда меня арестовали, ребенку было восемь лет, — рассказывает Алла (имя изменено, чтобы сын не узнал правду о маме). — Ему сказали, что я попала в больницу и лечусь. Сейчас ему 12. Наверное, он догадывается… Но мы поддерживаем версию о моей тяжелой болезни. Звонки мне разрешили спустя два года, так что я теперь хотя бы изредка могу его номер набрать, спросить, как дела в школе, услышать голос…

Алла — учредитель и генеральный директор туристической компании, ее обвиняют в мошенничестве. Если вбить название этого турагентства в поисковик, можно найти много негативного: и деньги не отдавали, и выдачу путевок задерживали. Допустим, виновата. Но почему она должна четыре года сидеть в СИЗО? Оказалось, апелляция отменила приговор первой инстанции и дело рассматривается заново. Алла не рассказывает ребенку правду, потому что считает: если это и делать, то при личной встрече. Обняв его, прижав к себе, посмотрев в глаза. В СИЗО это невозможно, ведь даже если свидания разрешат, то через стекло, и говорить нужно будет в телефонную трубку. Если бы Аллу уже осудили, она могла бы уехать в колонию, где возможны длительные свидания — без перегородок и свидетелей. Но когда это случится, неизвестно.

Через эти ворота в московский СИЗО № 6 ежедневно завозят десяток новеньких заключенных

33-летняя Александра — юрист по образованию, преподавала в свое время на юрфаке в одном из челябинских вузов. Ей вменяют участие в ОПГ[5], члены которой занимались сбытом наркотиков. Вины своей она не признаёт, считает, что ей «достается» за мужа (он тоже арестован).

— В этом СИЗО я с марта 2017 года, — рассказывает молодая женщина. — Я все еще не осуждена: за эти пять с половиной лет дело так и не доходило до приговора. Его несколько раз отправляли на доследование, а потом была волокита в суде. За целый год меня вывозили на заседания 20 раз, но из них состоялось только восемь (в остальные разы меня просто прокатали в автозаке целый день и вернули). Отговорка сначала у следствия, потом у суда была одна — коронавирус. Но при этом они исправно продлевают меру пресечения в виде содержания под стражей. Никакие аргументы на суд не действуют. Понимаете, у меня нет детей, но я очень хочу стать мамой. В СИЗО я провела все свои самые биологически важные для зачатия годы и потеряла здесь здоровье.

По этому же делу сидит еще одна девушка, Катерина. Студентка (училась на менеджера по туризму), умница и красавица. Ее в СИЗО поместили 1 апреля 2017 года, и тогда ей было 20 лет. Сейчас Катерине 25.

— Все разумные сроки суда и следствия нарушены, — тихо говорит девушка. — За те пять с половиной лет, что я провела в СИЗО, я могла бы стать совершенно другим человеком, познать мир. А тут я «познаю» только камеру… Возможности закончить обучение у меня нет. Работать нельзя. Ничего нельзя. Просто сидишь круглыми сутками на «шконке». Но главное — ты не можешь обнять близких людей. Вы можете себе представить, что нельзя обнять маму целых пять лет?!