Роза песков (СИ) - Ром Полина

-- А потом?

-- А потом Хараз айнур трех овец пригнал. Белых-белых, как снег на вершине! Только заразили они все стадо, падеж большой был. Разорился старый Хараз. Приданое за дочерью не мог хорошее дать, -- старуха печально покачала головой, -- так и попала моя ясноглазая девочка третьей женой к Барджан айнуру.

Хуш тяжело вздохнула, воспоминания ей давались не слишком легко, и продолжила:

-- Родами умерла. Прибрала ее в свои чертоги милосердная Эрина…

На глазах служанки показались слезы. Вытерев их коричневым крючковатым пальцем, она снова протяжно вздохнула и договорила:

-- Одно утешение – тебя родила!

Наталья обдумывала услышанное, значит она, Нариз, единственная дочь толстяка, но от третьей жены. И есть еще сыновья. Вряд ли что-то при местном укладе светит ей хорошего в будущем. И не слишком понятно, что это за страна, если в открытую торгуют рабами?! Понятное дело, что во всяких там Азиях, местами такое и может быть, только вот, где конкретно она находится? Чтобы бежать, нужно хотя бы понимать -- куда именно. Потому она продолжила расспросы:

-- Хуш, а как страна называется?

-- Раньше, при императоре, называлось Син-це-рия, -- название она произнесла по слогам, как говорят непривычное слово малограмотные люди, -- а как император помер, стали называть Великий Раханжар. Как наши предки называли.

Наталья чуть растерялась – о такой стране она даже и не слышала. Хотя, возможно, это просто местное название? Но что за Империя рассыпалась? Какой-нибудь южный диктатор ухитрился сбить вместе три враждующих племени и назвать это Империей? Надо было продолжать расспросы и собирать информацию.

-- Хуш, а другие города вокруг есть? Не такие, как наш, а нормальные, обычные? Ну, чтобы дома из камня или из дерева?

-- Есть, моя сунехи, как не быть, -- Хуш даже всплеснула руками, поражаясь, что воспитанница могла не помнить такого. --Прошлую осень отец тебя возил в Джандар. Неужели не помнишь?! Украшения покупал, ткани покупал, пряности покупал… Много покупал, все тебе в приданое складывал, моя сунехи!

Слово «приданое» Наталье не понравилось, но она решила не отвлекаться на мелочи:

-- А ты ездила со мною в Джандар? Расскажи мне.

По словам служанки, Джандар был великолепен! Некоторые дома были аж в три этажа! Дворец правителя – из белого мрамора и золота!

-- А стекла, госпожа, какие там стекла! Такие огромные, что должно быть светло и днем, и ночью!

Наталья хотела спросить про аэропорт, но с ужасом поняла, что даже аналогов слову просто нет. Тоже самое произошло, когда она попыталась подумать про поезда. В панике схватившись за горло, из которого доносилось какое-то тихое сипение, она попыталась успокоиться. Что ж за задворки мира это племя, если даже нет таких слов?! Как бы попасть в эту столицу и разведать, что к чему?

-- Хуш, я бы хотела посмотреть столицу. Может тогда я что-то вспомню?

-- Моя сунехи, боги милостивы к тебе, осенью у тебя будет свадьба, и жить ты будешь в столице!

Новость была не из приятных, но до осени, судя по всему, времени еще навалом. Весь вопрос упирается в то, найдет ли она возможность сбежать раньше? Жить здесь почти полгода Наталье не хотелось.

Вечером служанка позвала ее мыться. И местная баня стала очередным шоком.

На берегу реки стояло что-то вроде трехгранного шатра с дыркой по центру, под дырой горело открытое пламя, над которым в большом котле кипела вода. Мыла не было. Зато был эффект парилки – влажная жара, от которой кожа Нариз немедленно покрылась липкой пленкой пота.

Хуш усадила ее на горячий плоский камень и, намочив жесткую тряпку в горячей воде, принялась тереть тело. Через десять минут кожа Натальи полыхала огнем. Тогда старуха, щедро плеснув себе на ладонь какое-то жидкое масло, быстрыми движениями растерла его по телу и велела сидеть. А сама той же тряпкой начала мыть себя.

К счастью, масло имело слабый травянистый запах и не вызывало отвращения. Оно же сняло жжение кожи, но Наталья все еще не понимала – а мыться-то как? Кроме того, распущенные косички, сколотые на макушке, увлажнились от пара, и от них отчетливо шел запах псины.

Хуш достала какую-то странную, грязно-белую штуку и, подступившись к Наталье, начала быстро и жестко водить по телу, равномерно снимая масло, омертвевшую кожу и грязь. Присмотревшись, Наталья поняла, что этот скребок сделан из кости животного. «Просто трындец!» -- подумала она, но сопротивляться у нее не было моральных сил.

Ее волосы старуха полила каким-то травяным отваром, потом смазала маслом уже из другой бутылочки и прочесала частым гребнем, приговаривая:

-- Какая ты красавица, сунехи! Даст же милосердная Эрина такое счастье кому-то в жены!

Потом Хуш в волосы втерла грубого помола отруби, ну или что-то похожее, и снова начала вычесывать пряди – теперь они считались чистыми.

Волосы вытирали тщательно, несколькими тряпками, стараясь чтобы излишки жира впитались в ткань. Затем служанка выдала хозяйке чистую беленую рубаху с вышивкой и халат. Накинула на нее огромный теплый платок и усадила у входа в шатер, сама же, закончив мытье, оделась и все тряпки, пропитанные маслом и грязью, кинула в остатки кипящей воды, предварительно плеснув туда пару литров какой-то желтой жижи.

В воздухе отчетливо запало хозяйственным мылом. Наталья поморщилась, а Хуш, обернувшись от воняющего котла, в котором мешала длинной палкой варево из тряпок, заметила:

-- Моя сунехи, может ты пойдешь в юрту? Ты всегда не любила этот запах.

-- Хуш, у нас есть зеркало?

-- Конечно есть, моя сунехи, -- Хуш удивленно вскинула густые брови – где всегда лежит, в сундуке с медными клепками. Ступай, красавица моя, ступай. Мне еще полоскать нужно.

Глава 4

Глава 4

Зеркало Наталья Леонидовна так и не нашла, зато в этом сундуке обнаружилась обтянутая кожей здоровая шкатулка, в которой лежали вперемешку массивные золотые серьги, браслеты, полтора-два десятка разноцветных бус, монеты, прикрепленные рядами к цепочке, -- «Монисто», - вспомнила Наталья, с десяток достаточно массивных перстней и еще какая-то мелочевка.

«Ни фига себе!» -- Наталья небрежно подняла комок сплетенных бус и цепочек и бросила назад: – «Тут килограмма полтора только золота! Ну, по крайней мере, свои проезд я точно смогу оплатить.» Никакие сомнения ее не мучали. Воровство это или нет, ей было совсем не важно. Зато тут же, среди свертков и жестких рулонов парчи, она нашла довольно большой медный поднос, отполированный с большой тщательностью.

Лицо в этом подносе отражалось странное. Настолько странное, что Наталья протянула руку и потрогала себя за щеку, внимательно пронаблюдав, как то же самое делает отражение.

То, что до мытья у нее была куча смоляных косичек – она уже знала, но вот то, что к косичкам добавлены широкие черные брови, взлетающие к вискам – нет. Лицо не уродливое, но совершенно чуждое, непривычно узкое и даже чуть заостренное к подбородку, с раскосыми карими глазами и высокими скулами. Губы изогнуты луком, и на щеке, немного ниже левого глаза – две бархатные родинки одна под другой. Она потрогала точеный нос, нащупав легкий намек на горбинку.

-- Господи, боже мой! Дома меня будут принимать за гастрабайтера!

На глаза навернулись слезы, она отбросила поднос и повалилась ничком на кровать, но порыдать всласть не получилось.

-- Нариз, твой отец, Барджан айнур, желает видеть тебя, – в дверях юрты стояла и кланялась совершенно незнакомая женщина.

Резко и раздраженно вытерев слезы, Наталья встала и вышла в густые сумерки. Огромная желтовато-розовая луна только всходила над заснеженными верхушками гор. Яркий и резкий свет заливал вершину холма, где стояли шатры.

Женщина почтительно держалась за спиной Натальи Леонидовны, и та, с сомнением, выбирала – к какому же шатру стоит пойти? Ей не хотелось показывать чужому человеку свою беспомощность. Только сейчас Наталья заметила, что над одним из шатров, который снаружи ничем не отличался от других, вьется на невысоком флагштоке узкая полоска ткани. Или даже не ткани, а кусок обычной атласной ленты, которую мягкий ветерок то приподнимал слегка, то бросал безжизненно висеть. Туда она и двинулась.