Столыпин — отец русской революции - Кара-Мурза Сергей Георгиевич

Реформа Столыпина была исключительно важна тем, что она послужила для всего русского общества наглядным экспериментом. В результате реформы Столыпина было насильно создано типично капиталистическое землевладение, которое, казалось бы, давало возможность организовать крупные фермы, нанять сельскохозяйственных рабочих и получать предусмотренную марксизмом прибавочную стоимость. Как следует из труда Ленина, так и должно было бы произойти, ибо ферма, по его мнению, — политэкономически несравненно более эффективное предприятие, нежели крестьянский двор.

Жизнь показала ошибочность выводов Ленина и его согласия с Каутским: вопреки мощному политическому и экономическому давлению крестьянство не исчезало, а оказывалось жизнеспособнее и эффективнее, чем фермы. В 1913 г. 89% национального дохода, произведенного в сельском хозяйстве европейской части России, приходилось на крестьянские хозяйства — в 10 раз больше, чем на капиталистические (по другим оценкам, для России в целом накануне Первой мировой войны доля крестьян по стоимости продукта в земледелии и животноводстве составила 92,6%). Значит, насаждавшиеся правительством фермы были менее эффективны. Поэтому и помещики, и скупившие землю кулаки не устраивали ферм, а сдавали землю в аренду крестьянским дворам.

Как следует из одного исследования хода реформы (в Симбирской губ.), «половина всех покупщиков покупала землю прежде всего в целях сдачи ее в аренду». Аренда была кабальной — за отработки (бесплатный труд) или исполу (за половину урожая). Арендатор бедствовал, что сказывалось на технике земледелия. По данным экономистов-аграрников, в центре России «при всей отсталости крестьянина и примитивности техники его хозяйства на надельных землях урожаи хлеба были выше, чем на помещичьих, сдаваемых в аренду». Иными словами, разрушение общины и перевод земли из наделов в сферу капиталистических отношений означали не прогресс, а обогащение сельских паразитов-рантье за счет регресса хозяйства и страданий крестьянина.

А.Н.Энгельгардт подробно излагает взгляды кулаков на земельный вопрос, и этот взгляд решительно расходится с программой Столыпина. В частности, кулаки предполагают так распорядиться помещичьей землей, которая так или иначе отойдет в казну: «Найдется богатый мужичок, который деньги внесет, земля под общество пойдет, а общество мужику выплачиваться будет. Богач найдет, с чего взять». То есть, кулаку, сельскому богачу выгоднее не устраивать ферму, а отдать землю общине и тянуть с нее проценты за кредит. Это, пожалуй, можно считать «мироедством» в чистом виде.

Следует заметить, что концентрацию средств производства в пользовании зажиточных крестьян и более высокую, чем у бедняков, продуктивность их хозяйств вообще нельзя принимать за свидетельство того, что «капиталистическое» хозяйство прогрессивнее «крестьянского». Для этого надо еще доказать, что зажиточный крестьянский двор, даже имеющий пять лошадей, превратился в хозяйство капиталистическое. Ленин это не доказывает, а постулирует, называя богатых крестьян «крестьянской буржуазией». Но постулат этот никак нельзя признать убедительным, и я к нему еще вернусь.

Подойдем к понятию «прогрессивное земледелие» с другой стороны — не производственно-экономической, а социальной. Ведь сельское хозяйство — это не только производство, а и образ жизни. Для России конца XIX века — образ жизни 85% населения. Можно ли считать прогрессивным процесс в экономике, при котором жизнь подавляющего большинства народа ухудшается? Ленин в своей книге прямо не ставил этот вопрос, но косвенно отвечал на него утверждением, будто сельский пролетарий живет лучше, чем крестьянин-бедняк.

На деле сельский житель, даже став батраком, не перестает быть крестьянином («раскрестьянивание», например, через огораживания в Англии, связано с изменением всего образа жизни — прежде всего, с переселением в город). Поэтому можно отвлечься от политэкономической классификации, а говорить о бедняках, середняках и зажиточных. Было ли в этом плане радикальное внедрение капитализма (реформа Столыпина) прогрессивным?

Вот что показали имитационные модели двух вариантов развития сельского хозяйства России — по схеме реформы Столыпина и по прежнему пути, через крестьянское землепользование и сохранение общины (результаты моделирования приводит В.Т.Рязанов). Без реформы социальная структура деревни в 1912 г. была бы такой: бедняки — 59,6, середняки — 31,8, зажиточные — 8,6%. Реально в ходе реформы соотношение стало 63,8:29,8:6,4. Заметный социальный регресс. Если бы столыпинская реформа продолжалась еще 10 лет, как и было предусмотрено, то социальная структура ухудшилась бы еще сильнее, до 66,2:28,1:5,5.

Наконец, еще один, близкий русскому человеку довод — поведение во время войны. Россия, как говорил Менделеев, долго вынуждена была жить «бытом военного времени». Поэтому «прогрессивным» для нее могло считаться только то хозяйство, которое сохраняет свою дееспособность в чрезвычайных условиях. Тяжелым, но предельно показательным экзаменом для двух типов хозяйства — трудового крестьянского и частного — стала Первая мировая война. К концу 1916 г. в армию было мобилизовано 14 млн. человек, село в разных местах потеряло от трети до половины рабочей силы. Как же ответило на эти трудности хозяйство — крестьянское и буржуазное? По всей России к 1915 г. посевная площадь крестьян под хлеба выросла на 20%, а в частновладельческих хозяйствах уменьшилась на 50%. В 1916 г. у частников вообще осталась лишь четверть тех посевов, что были до войны. В трудных условиях крестьянское хозяйство оказалось несравненно более жизнеспособным.

А вот вывод раздела «Сельское хозяйство» справочного труда «Народное хозяйство в 1916 г.»: «Во всей продовольственной вакханалии за военный период всего больше вытерпел крестьянин. Он сдавал по твердым ценам. Кулак еще умел обходить твердые цены. Землевладельцы же неуклонно выдерживали до хороших вольных цен. Вольные же цены в 3 раза превышали твердые в 1916 г. осенью». Таким образом, общинный крестьянин, трудом стариков и женщин увеличив посевы хлеба для России, еще и сдавал хлеб втрое дешевле, чем буржуазия.

Сегодня, когда в целом индустриальная цивилизация переживает довольно тяжелый кризис, в развитых странах возник большой интерес к крестьянству. Запад крестьянство давно ликвидировал, превратил в фермерство — капиталистическое предприятие на земле. Но сейчас уже ясно: будущее, постиндустриальное сельское хозяйство — за крестьянством (конечно, снабженным достижениями лучшей науки). Только хозяйство, организованное по-крестьянски, а не по-фермерски, сможет накормить человечество и не разрушить среду обитания. Поэтому изучают крестьянство в Индии, Китае, Японии, Египте, остатки его в Испании. Но главная сокровищница крестьянской цивилизации — Россия.

Изучение стран «третьего мира», втянутых в капиталистическую систему в качестве ее периферии, привело к очень важным выводам. Они прямо относятся к нашей теме. Главный их смысл состоит в том, что в России, в отличие от Западной Европы, капитализм в сельском хозяйстве и в целом в стране не мог вытеснить общину. И не только не мог вытеснить и заменить ее, но даже нуждался в ее укреплении. Иными словами, чтобы в какой-то части России мог возникнуть сектор современного капиталистического производства, другая часть должна была «отступить» к общине, претерпеть «архаизацию», стать более традиционной, нежели раньше. Образно говоря, капитализм не может существовать без более или менее крупной буферной «архаической» части, соками которой он питается.

Глобализация капитализма, которая началась с XVI века, привела к тому, что эту «архаическую» часть Запад смог в значительной степени вынести за пределы метрополии, господствуя над архаическими укладами, находящимися в заморских территориях, — сначала в колониях, а потом в «третьем мире». Но Россия, не будучи колониальной империей, могла вести развитие капитализма только посредством архаизации части собственного общества. И прежде всего объектом этой архаизации стало крестьянство. Именно после реформы 1861 г., открывая простор для развития капитализма, само царское правительство укрепляет крестьянскую общину. И это вовсе не стратегическая ошибка, иначе и быть не могло.