Вид на рай - Ингвар Амбьёрнсен

Там! Правильно! Наконец, женщина вступила во взаимодействие с цифрой 52 — капуста. Она вытащила чек и влепила мальчугану хорошую оплеуху за его поведение. Теперь моя очередь. Где помидоры, Эллинг? Не так давно ты видел эту клеточку. Два сорта. Большие, называемые «мясными» помидоры (их сейчас нет в продаже) и маленькие бесцветные голландские. Стоят рядом. Смотри внимательно: Лук-порей, сельдерей, морковь. Перец — зеленый, желтый и красный… 52 — капуста.

«13, — сказал кто-то позади меня. Женский голос. — Помидоры под номером 13».

Послышалось ли мне? Чуть-чуть раздражение в голосе? Уверенности не было. Но говорили на диалекте, на диалекте восточных районов страны. Одна мысль, что Ригемур Йельсен теперь, со всей очевидностью, стояла позади меня и чуть-чуть раздраженным тоном руководила моими действиями — где нажать кнопку, чтобы выяснить, сколько стоят пять помидоров из Голландии, взвинтила меня. Голова пошла кругом. Не оборачивайся, Эллинг! Нажми на 13. Я нажимаю на 13. Приклеиваю бумажку с ценой на полиэтиленовый пакет и… оборачиваюсь.

Крыска! Я ужаснулся. Крыска стояла так близко, что я видел ее ноздри изнутри!

Мне стало дурно, мне стало плохо. Хотелось бежать без оглядки. Бог с ними, с голландскими помидорами! К чему они мне? Я должен немедленно отыскать Ригемур Йельсен. Значит, вопреки здравому смыслу она не пошла в ту сторону, где стояли ящики с пивом и минеральной водой, и, следовательно, если рассуждать логически, она должна пойти той же дорогой, которая привела ее к мясному прилавку. Почему? Может, она забыла что-то? Нет, не может быть! Это не в ее характере. И тут я понял. После долгих размышлений перед стойкой с йогуртами Ригемур Йельсен свернула за угол у мясного прилавка, где были выставлены стиральные порошки и предметы личной гигиены. Вероятно, она намеревалась взять там то или другое, но, заметив отсутствие очереди у мясного прилавка, поспешила туда. Явной необходимости, собственно говоря, в этом поступке не было. Времени у Ригемур Йельсен, по всей видимости, было предостаточно. Она реагировала, очевидно, инстинктивно. Как настоящая хозяйка, как мать многочисленного семейства, привыкшая из года в год к рациональному распределению своего дня. Это у нее в крови сидело. Впрочем, как, вероятно, у каждой женщины.

Так оно и есть. Когда я завернул за угол, где полки с сухарями и хрустящими хлебцами разных сортов и фирм сменялись полками с хозяйственными товарами, где на переднем плане красовались мыло и стиральные порошки, я увидел, что она взяла с полки «экономный» пакет стирального порошка «ОМО». «Экономный» — значит больше обычного в размерах и дешевле. Я прошел мимо нее и взял с полки новую зубную щетку, а полиэтиленовый пакет с проклятыми помидорами незаметно засунул за рулоны с туалетной бумагой.

Очередь в кассу. Как и следовало ожидать, Крыска ухитрилась втиснуться между нами, мной и Ригемур Йельсен. Но я все равно слышу ее голос. Впервые. Тоже восточно-норвежский диалект, как и у Крыски. Она разговаривает с ней. О чем? О ценах, о погоде. Думает, что похолодает.

Подходя к кассе, хватаю газету. «Дагбладет». Гру регулирует отношения с рыбаками.

Это было за день до маминых похорон. Такая тоска охватила, когда открыл холодильник и достал пакет, в котором лежали приготовленные мамой котлеты, порция на двоих… внизу на пластике было выведено ее извилистыми буквами: «Котлеты из мяса». Ее больше нет на белом свете, неподвижная и безжизненная лежала она где-то в холодильной камере или в морге, или в каком-нибудь другом месте в городе. С бумажкой, привязанной вокруг большого пальца на правой ноге, незнакомый человек написал ее имя. Я разогревал на плите котлеты и коричневый соус медленно и долго, старательно, только чтобы не думать о предстоящем кремировании.

Котлеты были такими же вкусными, как и при жизни мамы. Чувствовал вот только себя… как бы сказать, не в своей тарелке. Неприятно. Я жевал и жевал и заметил, что что-то скапливалось во мне, давило, поднималось, и, наконец, я разрыдался.

Но довольно. Я выплакался вволю и наелся вволю, после вымыл посуду, пошел в гостиную и лег на диване, свернувшись калачиком.

Я думал о Ригемур Йельсен. И о Крыске. Что-то здесь было не то. Явное несоответствие. Ведь они только что возвращались вместе домой. Разговаривали, смеялись и вели себя, словно давние приятельницы. Я шел за ними всю дорогу, естественно, на определенном расстоянии, и видел, как они вместе вошли в подъезд блока на Гревлингстиен 17«б».

Что и говорить, несимпатично с моей стороны судить о человеке по одной его внешности. Понимаю и признаю свою ошибку. У Крыски, несомненно, уйма положительных черт, может быть, даже матушке Терезе[9] не сравняться с нею! Но, но. Преодолеть свои предубеждения относительно этой женщины я не мог. Даже если между ними обычные соседские отношения, все равно опасность существовала! Я боялся, что Крыска будет отрицательно влиять на Ригемур Йельсен. Я боялся, что Крыска заманит мою Ригемур Йельсен в свои сети, оплетет болтовней и сплетнями или уговорит посещать собрания секты «Свидетелей Иеговы». Веских доказательств для подобного рода предположений у меня не было да и быть не могло. К тому же и прав никаких. Кроме того, это противоречило бы моим политическим воззрениям на идею равенства и братства, да, можно даже сказать, религиозным убеждениям на сей раз. Ведь все мы одинаковы перед Богом и Государством. Однако все равно… лежу и думаю нехорошо. Снова и снова. Представил Крыску в комбинезоне на водных лыжах, как Гру. И засмеялся ехидно. Плохо, знаю, что плохо, но ничего не могу поделать. Физическая сила Гру, ее обаяние не шли ни в какое сравнение с этой… Не женщина, а название одно! Два разных существа с двух разных планет странным образом столкнулись в моей психике. Да еще в каком виде! Каждая на своих водных лыжах, у каждой задняя часть выпячивается в небесную синеву… Вот какая напасть! Клянусь именем Бога, не думал и не гадал, не просил видеть Крыску. Но она явилась мне. Пребывала во мне. Кому еще может такое представиться? Никому!

Ну, хорошо. Нельзя же целый день лежать на диване и смеяться ехидно. Пора приниматься за работу. Подошло время для наблюдений. Посмотрим, чем там занимается наша Ригемур Йельсен?

Ах, вот неудача! Она задернула занавески. Вернее, не совсем. Малюсенькая щелка осталась, через нее я видел часть комнаты. Комнаты, но не Ригемур Йельсен. Свет горел, но не более. Сидела она и смотрела телевизор? Стояла в крошечной кухне и чесалась в самых непотребных местах? Все возможно, ничего нельзя исключить. Похолодел от страха: а вдруг в гостях у нее Крыска? Не потому ли приняты меры предосторожности и задернуты занавески? Возможно, Эллинг. Одно дело — показаться в общественном месте с этой женщиной, а другое дело — принимать ее у себя дома. Хотя Ригемур Йельсен, вне всякого сомнения, одна из тех женщин, которые не обращают внимания на болтовню соседей, ей однако ни к чему выставлять себя и Крыску напоказ, будто на выставке. «Но почему Крыска пришла к ней в гости?» — думал я, настраивая получше телескоп. В объективе появился стол из тика. Причин может быть сколько угодно. Например, вполне допустимо, что у Крыски есть внучка, которая сбилась немного с пути истинного. Туриль, мать внучки, то есть дочь Крыски, не в состоянии совладать со своим ребенком. А соблазнителем непослушной девочки, конечно, был иностранец и мелкий воришка, из тех что крадут преимущественно в ларьках на заправочных станциях. Туриль давно покинула мужа и, понятно, вернулась к матери. Куда же ей было еще деваться? Крысиный облик матери не беспокоил ее, она не замечала его или не желала замечать. На первом плане стояла судьба дочери, будущее дочери. И Крыска тоже, естественно, не могла остаться в стороне от событий первостепенной важности. И ее удручали сложившиеся обстоятельства в жизни самых близких ей людей. Собственная внучка в объятиях турка? Само собой разумеется, я мало что знал о способностях Крыски к фантазированию. Но уверен почти на сто процентов, что она, если отбросить названные семейные проблемы, обладала богатым воображением и потому могла хорошо представить себе, как сильные руки молодого турка, сначала осторожные и боязливые, но постепенно все более и более требовательные, гладили и гладили белоснежные бедра дочки ее дочки, как они медленно, но уверенно продвигались к Цели, к маленькой красочной Щелке, Боспорскому проливу, продвигались дорогой, ведущей к всемирной мистике. Тут мне впервые стало больно за Крыску. Негодяй! Не только соблазнитель, но вдобавок еще и вор. Двадцать пачек сигарет «Принц» и два банана. Взят по свежим следам, на бензоколонке Техако. Полицейских полон двор и все такое прочее. Что делает обычная бабушка, когда беда приходит в дом? Ну, конечно же! Она идет к Ригемур Йельсен. А Ригемур Йельсен задергивает занавески, садится и слушает. «В мире существует два типа людей, — обычно говорила моя мама. — Те, которые обладают искусством слушать, и те, которые им не обладают». Я твердо убежден, что Ригемур Йельсен принадлежала к первой категории. Ее лицо, ее внешность говорили сами за себя. Чего только не слышала эта женщина за свою долгую жизнь! Для Ригемур Йельсен ничто человеческое не чуждо. Можно говорить и думать, что хочешь. А стремление молодого турка овладеть внучкой Крыски и его мелкие кражи на заправочной станции были как раз самыми что ни на есть человеческими делами. Некрасивыми и неприятными, но человеческими. Я почти наяву слышал, как Ригемур Йельсен призывала проявить солидарность и взаимопонимание в разразившейся семейной драме и не судить строго поведение молодой девушки. Турка она тоже взяла без промедления под свою защиту. Мужчина есть, дескать, мужчина, независимо от того, приезжает ли он из Стамбула или из Сноса. Да, теперь, когда я слышал, как она спокойно говорит на своем восточно-норвежском диалекте, мне захотелось тут же, немедленно, пересмотреть свой взгляд на молодого человека. Имел ли я право называть его негодяем только потому, что он следовал своей природе? Я ответил сам себе: нет. И дочка Туриль, несмотря на все случившееся, любила его, привлекла его к себе, этакая маленькая проказница. Любила его требовательные руки и его тяжелое дыхание. Вот какие женщины были в их семье! По праву спрашиваю себя, с какой целью Крыска пришла к Ригемур Йельсен и на что жаловалась.