Иду на вы - Санин Евгений

            Славко схватил его на руки и, словно тот мог ответить, затряс, задавая бессмысленные вопросы:

- Ты! Один? А где остальные?!

Ветер выл, словно пытался унести вдаль на далекий восток, где была Степь, все ответы. Прижимая к себе мальчика, Славко стоял один посреди поля и постепенно смысл происшедшего стал проясняться в его голове.

            - Все ясно… - прошептал он. – Перехватил их проклятый Белдуз прямо в поле! Даже до леса не дал дойти! Всех угнал! Всех увел! А может…

            Славко с надеждой посмотрел в сторону леса, но тут же отогнал спасительную мысль:

            - Нет! Раз Милуша сына в лисью нору засунула, значит совсем плохи были у них дела… Теперь этого хотя бы спасти! О, Господи! – спохватился он. - Да он же весь ледяной!

            Славко торопливо всунул малыша себе под овчину и быстрым шагом пошел назад.

            - Сейчас мы домой придем! - бормотал он на ходу, - дома у нас пряник, мед… и дверь я плотно закрыл, там хорошо, тепло! Эх, и зачем я только всю клюкву извел зря! Чем тебя лечить, если вдруг заболеешь? И помочь-то теперь – кому?

            Славко на всякий случай оглянулся, но увидел позади только лису. Пятная землю кровью, она тяжело ползла на брюхе в свою нору – помирать.

            - А-аа! – отмахнулся от нее Славко. В другой раз он непременно прихватил бы ее с собой. Но теперь – до лисы ли ему было? Да и вся шкура той была безнадежно попорчена, истыкана ножом...

            И больше не оглядываясь, он бегом кинулся в Осиновку…

6

Женщины, оборвав пение, заплакали во весь голос.

            По полутемному, зимнему, без всякого намека на начавшуюся весну лесу, один, только с длинным прямым мечом на поясе, ехал всадник.

            Он что-то явно искал в этом лесу, то и дело прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь.

И, наконец, нашел, скорее почувствовав, чем услышав, доносившееся откуда-то, из-под сугробов, как из могил, похожее на заунывный голос ветра, пение:

От берёзы до берёзы

Шли в поло-о-он, роняя слёзы,

Подгоняемы плетьми,

Жены русские с детьми!

                                                           Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

                                                           Да летает сытый вран-н-н!..

            Всадник тронул поводья коня, направляя его к самому большому сугробу, как вдруг позади раздался подделывающийся под суровый мужской голос – детский голосок.

            - Эй, ты! Кто такой и что тут делаешь?

            Всадник придержал коня и оглянулся.

            Это был Онфим.

            Увидев выходящего из-за дерева, с огромной, не по росту дубиной, мальца, он улыбнулся ему и знаком велел приблизиться… И, пока тот шел, проваливаясь в снег, продолжил слушать песню.

От рябины до ряби-и-ины

Им вослед глядят мужчины.

И не ягоды рябиин

Зреют на телах мужчин!

                                                           Дым пожарищ, как туман-н-н-н…

                                                           Да летает сытый вран-н-н!..

            Песня слышалась наверху, а внизу, под разбросанными тут и там сугробами, сидели люди... Под одним из них, раскачиваясь в обнимку, статная женщина с худенькой тихо пели песню, которую подтягивали под другими сугробами. Не пела, наверное, одна только Милуша. Плача и заливаясь слезами, она уговаривала деда Завида:

            - Дед, родненький, миленький, отпусти, а!

            - Сказано не пущу, значит, и не проси! - слышался в ответ сердитый шепот.

            - Замерзнет ведь… И Славки, как назло нет! Он бы сбегал, узнал, как он, а может быть, даже и принес сыночка!

            - Эх, меня не было рядом! Как ты только могла оставить его? И Славко тоже хорош!

            - Да его тогда уже не было с нами!

            - Как это не было?

            - А вот так - ушел он!

            - Как ушел? Куда?

            - Откуда мне знать? Сказал, скоро вернусь.

            - Вот я ему вернусь!

            - Ну, дед…миленький, родненький… ради Христа!

            - Ради Христа я только помолиться теперь для тебя могу!

            - И… поможет?

            - А как не помочь? Христос сказал, если двое или трое будут молиться во имя Его, то и Он будет посреди них! То есть, здесь, среди нас!

            - Как… Сам Христос?! – силясь постичь сказанное, прошептала Милуша. – Здесь?!

            - Неложно каждое слово нашего Бога! – строго оборвал ее дед Завид, и, как ни тесно было под сугробом, истово перекрестившись, с чувством сказал: - А мы еще святого Климента, покровителя земли русской, первых святых наших Бориса и Глеба да Саму Божью Матерь на помощь призовем. Попросим их умолить Христа простить грехи наши тяжкие, за которые нам столь великие скорби посылаются.

Женщины, оборвав пение, заплакали во весь голос.

Дед прицыкнул на них и в полной тишине начал молиться:

- Господи, помилуй! Пресвятая Богородица, спаси нас! Все святые, молите Бога о нас!

            - Про ребеночка, про сына моего не забудь! – напоминая, простонала Милуша.

            Но дед Завид словно не слышал ее.

Прочитав молитву «Отче наш», он принялся просить Господа спасти и сохранить вверенных ему людей от врага лютого, дикою злобой гонимого, никого не щадящего!

- И сына ее… младенца… - сказал, наконец, он.

            - Добрыню! - подсказала Милуша,

            - … в христианстве – Георгия! – перебил дед Завид, грозно зыркнув на нее глазами за то, что при молитве упомянула языческое, а не данное при святом крещении имя. - Спаси и сохрани его, безгрешного, живым и невредимым верни. Впрочем, да будет на все не моя, но Твоя воля! – закончил он, и женщины, давясь слезами, снова тихо запели:

От ряби-и-ины до берёзы

То ли росы, то ли слёзы

Бедной матери-земли-и-и –

Снова половцы прошли!

Не успели они дойти до дыма пожарищ и сытого ворона, как в сугроб неожиданно заглянула мальчишеская голова и, отыскав быстрыми глазенками деда Завида, шепнула:

            - Дед! Там – всадник!

            - Половец? – сразу насторожился дед Завид.

            - Нет, наш – русский! Говорит, ты его знаешь! А еще говорит, чтоб ты вышел. Разговор, говорит, к тебе есть.

            - Знаю, говоришь? Ну-ка, ну-ка, посмотрим, кто к нам  пожаловал? Не сам ли князь Владимир, во святом крещении Василий, по дедушке – Мономах?

            Дед Завид, кряхтя, поднялся и с трудом выбрался из сугроба.

            - А-а, это ты, Онфим? – и, правда, сразу узнал он.

            Кузнец встретил его с улыбкой:

            - Хорошо спрятал своих, дед! Насилу отыскал! Да только все равно Белдуз бы нашел!

            - Тьфу, тебе на язык! – сплюнул дед Завид и недовольно покосился на могучего всадника. - Ты что, каркать сюда приехал?

            - Нет. Предупредить. Он-то, еще, люди говорят, не ушел отсюда совсем. Бродит всё где-то. Но ни в одну весь не зашел. А вы по лесам хоронитесь! В лучшем случае, с одного тайного места в другое перебегаете!

            - Это ты к чему? – насторожился старик.

- А ты до сих пор не смекаешь? Давай-ка, отойдем в сторону…

            Онфим спешился и, уводя деда Завида от сугроба и любопытных ушей мальца, стал что-то втолковывать ему.

            Вернулся дед совсем другим - растерянным – и слегка виноватым.

            - Да, твоя правда, как же я сразу об этом не подумал? Дырявая моя голова… Совсем стар стал! – беспрестанно вздыхал он, и уже совсем миролюбиво спросил: - Про нас-то узнал откуда?

            - Очень просто, - вновь забираясь на коня, ответил Онфим. - Славко сказал!

            - Славко-о? – вновь построжел голосом дед. - Где ты его видел?

            - Да у него дома. Он там меня чуть отцовским ножом не убил!

            - Как это – не убил?!

            - За хана Белдуза принял! Он ведь его в вашей веси ждать остался.

            - Вон оно что! - протянул дед Завид. - Ну, я ему теперь дождусь!..

            Но Онфим неожиданно заступился за Славку:

            - Да будет тебе! Такого не пороть – беречь надо. Смышленый парень. Был бы княжеского рода – великим князем бы стал! А из купеческого, так купцом, равных которому нет во всем свете! К тому же, вырастет еще немного, тебе замена будет! Все дед, некогда мне боле! А то Мономах не посмотрит, что я задержался, дабы выручить его бывшего воина!

            - Воина… Мономах… - внезапно влажнея глазами, повторил дед Завид и, заметив, что все это видит малец, строго наказал ему обойти все сугробы с людьми и сказать, чтобы скорей шли к нему. А затем сбегать в весь и узнать, нет ли там половца, а Славку предупредить, что он запорет его досмерти, если тот опять будет искать хана Белдуза.

            Первыми из сугроба выползли женщины-подруги. Песня, вырвавшись на свободу, набрала, было, полный голос… Но тут же, под строгим взглядом деда Завида сникла и, словно напоминая всем, что опасность, оказывается, еще не миновала, зазвучала еще тише, чем из-под снега: