Ветер рождает бурю - Уильям Бейли

— Я тут беседовал со смазчиком Килпатриком, — сообщил он, — этот согласен с нами: будем требовать расчет. Надеюсь, мой сменщик не напился на берегу и придет вовремя. Мне бы хоть часть собрания захватить.

Как раз в эту минуту его сменщик опустился вниз.

— Прошу прощения, Грек, опоздал маленько. Отстою за тебя в следующем порту. Если, конечно, у нас будет следующий порт. Я уже слышал новость от Макгрегора. Я всей душой с вами, ребята, как бы там ни решило большинство.

Паппас с Нельсоном поспешили наверх. Нельсон забежал к себе, вытащил винтовку, завернул ее в газету и понес в кубрик.

Глава четвертая

В кубрике были составлены полукругом скамьи, принесенные из других помещений. Весь народ, какой был на борту, уже собрался. Обладатели верхних коек расположились с комфортом, лежа; обладатели нижних сидели согнувшись. Отсутствовали только двое: боцман Гендерсон и матрос Сент-Клер. Когда Нельсон назвал для общего сведения имена отсутствующих, кто-то крикнул: «Ладно, начинай представление!»

Нельсон пояснил, что дело очень серьезное и надо поставить кого-то за дверью, чтобы не сунулось начальство. После короткого обсуждения решили поставить Дункана.

— А теперь давайте начнем, — сказал Нельсон. — Кого хотите председателем, ребята?

— Нельсона! — дружно крикнуло несколько голосов.

— Никто как будто не возражает. Значит, собрание буду вести я, — сказал Нельсон и подумал: решающая минута! Может, только раз в жизни такое бывает, когда ставишь на карту все. Вряд ли ребята разделяют его идеи; поэтому надо найти такие доводы, такие доходчивые, правдивые слова, которые могли бы их убедить. Но ведь может случиться и так, что, услышав правду, они все равно не захотят действовать. Хуже того: затопчут ее в грязь, начнут издеваться над тем, что ему дорого. Что тогда? От этих тревожных дум его вернул к действительности нетерпеливый окрик: «Начинай, что ли!» И Нельсон заговорил: — Братья! Для вас будет полной неожиданностью то, что я скажу. Ей-богу, я и сам обалдел, когда обнаружил, чем грузится наш пароход. Старший помощник при мне говорил старшему механику, что мы везем игрушки и продукты для русских детей, для многих тысяч ребятишек, которых война сделала бездомными сиротами. Оказывается, это вранье! Вот что это за игрушки! — Тут Нельсон развернул газеты и поднял винтовку. — Нате, полюбуйтесь!

Матросы, окружив столик, с минуту молча рассматривали винтовку, потом так же молча вернулись на свои места.

— Тут такое дело, — снова заговорил Нельсон. — Цари много лет угнетали русский народ. И вот терпение народное лопнуло. Простой люд поднялся на борьбу. Его возглавляют большевики, они хотят дать беднякам землю, хлеб и свободу. Тираны понимают, что им конец, но отчаянно цепляются за власть. В России идет гражданская война. Царя хлопнули, генералов бьют так, что пыль летит. Но тут Франция, Англия и Америка решили вмешаться. Кому же они помогают? Конечно, белым генералам! Вооружают их до зубов. Посылают им винтовки — такие, как эта! — По лицам матросов Нельсон видел, что они его понимают. — Сами знаете, что за подлость — удар ножом в спину, когда двое дерутся. Вот такой удар в спину они и наносят русскому народу. Перед собранием мы тут, несколько человек, потолковали между собой, как нам лучше всего поступить. И решили, что самое правильное — объявить забастовку: не хотим доставлять военные грузы врагам революции! А теперь пусть каждый выскажет свое мнение. Я уверен: сообща мы найдем правильный путь. Первым пусть говорит Мартин, а то ему идти на вахту.

Стоявший у двери Мартин заговорил с места:

— Ребята! Возможно, это жестоко, но, ей-богу, я не понимаю, почему мы должны волноваться из-за того, что происходит где-то там на краю света, за тысячи миль отсюда? Да и чем мы можем помочь русским беднякам? Нельсон хочет, чтобы мы проголосовали за стачку. Но чего мы этим добьемся, черт подери? Двух часов не пройдет, как вместо нас здесь будут штрейкбрехеры. Допустим, мы сумеем задержать отплытие судна или даже выбросить груз за борт, но что значит какая-то ничтожная партия оружия — особенно для такой громадной страны, как Россия? Нет, я считаю, нечего нам ввязываться в политику. Я против, так и запишите. А я пойду, мне вахту стоять.

Нельсон огляделся. Слова просил Паппас.

— Паппас, говори!

— Я согласен с плотником, — сказал Паппас, выйдя вперед. — Я — за стачку. Не хочу, чтобы с моей помощью доставляли оружие врагам простого народа! У нас в Греции народ очень бедный. В моей деревне мало у кого есть башмаки. Даже на кусок хлеба нелегко заработать. Был я когда-то в России, правда, давно. Там живут так же плохо, как в Греции. Босые ребятишки, кругом одна бедность. А теперь русские прогнали кровопийц. Молодцы! Вот бы и грекам так! Нет, забастовка — это правильно! Только забастовка! Покажем им, что такое международная солидарность! Это поможет большевикам! — И Паппас пошел на свое место.

Стоя за дверью, Дункан краем уха слушал, что говорят на собрании. Вдруг на палубе показался второй помощник Купермен. Он шел на корму. Едва Дункан успел просунуть голову в кубрик и предупредить товарищей, как помощник заметил его.

— Не знаешь, куда, к черту, подевался весь народ? — опросил он.

— Да разбрелись — кто куда... — буркнул Дункан.

— Уж не собрание ли у вас тут? — И помощник направился было к кубрику.

— На вашем месте я бы туда не ходил, — тихо сказал Дункан.

— Помощник капитана может идти куда ему вздумается. Как-нибудь обойдусь без твоих советов!

— Сэр, я не то хотел сказать... Понимаете, там ребята дуются в покер — так, может, не стоит им мешать. Сами знаете, что бывает, когда разгорятся страсти.

Потоптавшись немного, помощник ушел, и Дункан оповестил товарищей, что опасность миновала.

Следующим выступал старший кок Рейнгард — рослый, плечистый немец родом из Гамбурга.

— По-моему, ребята, не так уж трудно решить, что в таком случае делать. Новичкам и тем, кто помоложе, это, может, и кажется пустым и ненужным делом. А я вот плаваю уже двадцать пять лет, и я вам говорю: дело это совсем не пустое. Очень нужное дело. Я человек мирный, войну не люблю. Ее всегда затевают богачи, а потом сами прячутся и драться посылают бедняков. Сейчас в России погнали царя с семейкой — это же здорово! Родные пишут мне из Германии, что немецкий народ сочувствует русской революции. А Соединенные Штаты посылают оружие тем, кто хочет навязать русским нового царя. Безобразие! Посмотрел я на эту винтовку, послушал, что говорит плотник Нельсон — а я ему верю полностью, — и вот что я вам скажу: меня совесть замучает, если я соглашусь везти этот проклятый груз. Надо бороться за правое дело, даже если рискуешь проиграть. Это честней, чем заранее отказываться от борьбы.

Сразу взметнулось нескольку рук.

— Брат О'Райли, — сказал Нельсон. — Твое слово.

— Брат председатель, братья, я вот сижу и все думаю, думаю. Нет, забастовка нам ничего не даст! Сейчас объясню почему. Прежде всего, надо, чтоб нас поддержали грузчики. А все знают: когда требуется поддержать моряков, грузчики — народ неверный. Отчего — я и сам не пойму. Может, когда-нибудь моряки им насолили — поди знай! Помните забастовку в Роттердаме? Весь порт тогда замер. А кто сорвал дело? Грузчики, кто же еще! Стакнулись со штрейкбрехерами. А моряки простояли в пикетах пять недель, и все попусту. Так и вернулись на суда, согласившись даже на меньшую плату, чем до забастовки. И за это они могли сказать спасибо грузчикам. Я повторяю: шансов у нас нет. Вы не подумайте, что я за отправку оружия этим убийцам-генералам. Но пусть мне кто-нибудь объяснит, как добиться своего.

Паппас вскочил и возбужденно закричал:

— Ну и что? Да, тогда забастовка в Роттердаме сорвалась. Зато на этот раз будет иначе...

Но Нельсон не дал ему договорить: не перебивай! Пусть каждый выскажет то, что думает. Паппас смущенно сел. Следующим получил слово подносчик угля Ричленд — новичок на «Соколе». Он не говорил ни да, ни нет — он сомневался. А вот матрос Гарбидиен, пожилой необщительный человек, решительно заявил:

— Я против — что бы там ни было! Мне надо кормить семью, у меня двое детей, и мой первый долг — заботиться о них. А до русских мне нет дела. Меня интересует только моя семья, мои дети. — И Гарбидиен тяжело опустился на скамью.

Тут Кеннеди, до сих пор сидевший тихо, не поднимая головы, выпрямился и неожиданно попросил слова. Но ему пришлось переждать Кармайкла. Это был юнга лет семнадцати, совершавший на «Соколе» свой первый рейс. Он хвастал перед командой связями своей семьи в политическом и деловом мире. Все знали, что отец хотел сделать его адвокатом, но когда парня выгнали из колледжа за пьянку и беспутное поведение, упросил приятеля, одного из владельцев пароходной компании, устроить мальчишку на судно — в надежде, что тот испугается черной матросской работы и возьмется за ум. Однако парню в море понравилось, начальство к нему благоволило, и он чувствовал себя в своей стихии. Сейчас он встал, подбоченился и с насмешливым видом заявил: