Бальмануг. (Не) Любовница 2 - Полина Лашина

заинтересовался идеей. Только долго спорил с Хелен о формате будущего заведения. Что там можно будет за едой обсуждать разные дела, Болту понравилоcь, а что подавать будут лишь чай или другие безалкогольные напитки – нет.

Они с "упрямой фебитой" так долго и яростно доказывали друг другу свою правоту, что Хелен успела протрезветь, а дверг раз сто потребовать себе кружечку "успокоительного" эля. Правда, жена подносила ему требуемое не так часто.

– А в чайной бы подавали успокоительный чай! – настаивала человечка. - Ароматный, вкусный и крепкий отвар трав, да такой успокоительный, чтобы... вот прям даже из взбешенного ито сделал Будду! И в коробочках сбор чаев из всей нашей огромной коллекции можно продавать...

– Кого сделать?

– Э-эм, такого же невозмутимого и мудрого, как сам грын!

– Тык, пусть энтот ито вначале свои первые сто-двести лет сумеет прожить, тогда он и без всякой травы сам станет как грын! – Стукал по столу пустой кружкой Болт, тем самым показывая жене, что не мешало бы туда ещё порцию "успокоительного" добавить.

– Сколько-сколько?! – ахала Хелен. – Хотите сказать, что грыну сто или даже двести лет?

– Нет, конечно.

Человечка облегченно вздыхала.

– Сто или даже двести лет... ваших, по человеческому календарю грыну было... ещё когда мой дед в первые свои штаны не влез, - говорил Болт, почесывая затылок, и девушка с недоверием глядела на дверга. Шутит ведь?

"Это сколько же голины живут?!".

Не выдержала и спросила вслух.

– Вот сколько смогут, столько и проживут, – объясняла более спокойная Граддолин, подливая в свою очередь человечке сладкий ягодный взвар и пододвигая тарелку с булочками. – Им-то чегo, от работы не упахиваются, как мы. Ходют и ходют по своим бескрайним степям табунами. Дуреют от безделья, вот и дерутся. Ну и где тут много прожить-то? Ежели тебя каждый день по башке дубинкой какой тюкать?

– Каждый день тюкать дубинкой?! Но грын же как-то прожил? Свои... сколько лет? - Не понимала "глупая" фебита.

– Потому что, значит, он других тюкал! – поясняли ей дверги. - Слабые у них совсем недолго живут. Зато чем сильнее дгорх, тем больше проживет. А там, может, даже когда и грыном станет... Но до этого совсем единицы доживают.

"Дгорхи" – на языке двергов название для голинов. У самой низкорослой расы в этом мире был, наверное, самый обширный набор слов и фраз на все случаи жизни. А поскольку дверги расселялись по любым территориям, соседствуя с другими расами, то, перенимая от других народов новые понятия, в итоге переименовывали их на свой лад. И каждый раз за полдня, что эйра Бальмануг проводила в "Погребке", ее местный словарь тоже заметно пополнялся новыми словечками.

И прочими знаниями.

Например, в мире, где люди даже привидений и домовых себе не придумали, все нелюди свято верили, что их материк "охраняют пограничные духи". Что, мол, когда при создании этого мира боги расселяли каждый свою "подопечную" расу, то самых "слабых" поселили вместе на один огромный материк, а чтобы другие – "хищные"?! – расы их не обижали, то дали им в помощь каких-то особых духов. Которых в итоге на границах земли поставили в охрану. Но разговаривать с духами могут только дгорхи, вернее, только самые сильные из них – грыны. И ведь даже не каждый грындырын мог стать грыном!

– Здесь живут самые слабые?! Это шитеры... то есть гранти слабые?! – удивлялась Хелен. – Или голины, то есть дгорхи? Уж эти здоровяки точно не слабая раса! А почему из всех только дгорхам дали шанс общаться с духами?

Подперев кулаком щеку, девушка жадно впитывала местные мифы из первых рук, так сказать, то есть от гевайн. В библиотеке королевской академии ничего такого интересного о местном мироустройстве не было. Молодые Ларки и Норби, что были в сопровождении человечки, тоже с интересом прислушивались к разговору.

– Потому что опасно это, с духами говорить. Не каждый сможет. Дгорхам дали такую способность, а также силу, но забрали ум. - Опять стукнул по столу пустой кружкой Болт, но Граддолин упорно игнорировала намек мужа. – Чтобы они не возгордились и не стали подобно тем, қого вы зовете ракасами и анашеши. А то ежели даҗе вам, самым слабым хамакам, вашего скудного ума хватило, чтобы возгордиться...

Болт стукнул дном глиняной посудины по столу ещё громче, и его жена всё же чуть подвинула новый кувшин с элем в его сторону.

– Почему это у нас, хамаков, скудный ум?! – возмутилась Хелен.

На то, что их, людей, прочие расы считали самыми слабыми и "никчемными", не обижалась. Но скудный ум?! Это уже слишком.

– Все считают, что ум при распределении даров богов достался верталам, – хмыкңул позади молодой шитер Джан, поясняя человечке.

– Да потому! Вам одним магию дали, чтобы у вас хоть что-то было... а вы и то профукали! – крякнул Болт и сам потянулся за вожделенным пузатым кувшином, привставая с высокого стула.

Сидели они в таверне "Погребок" за шитеровским столом, и даже человечке такая мебель была высоковата.

– Почему только нам одним дали магию? – не поняла Хелен. - У вас всех тоже есть... что-то такое... - Неопределенно покрутила она руками в воздухе.

– Что-то такое! – передразнила ее старина Болт, щедро плеснув эля себе в пузатую кружку. - Такое что? Нам, фуртам, отдали всё хозяйство. Всё же на наших руках и плечах держится!

Со стуком отставив кувшин, пожилой коренастый дверг выставил вперед свои широкие мозолистые ладони, помахал ими чуть не перед носом стройной человечки.

– Конечно, мы тоже чутка себе ума отхватили при дележке, вот поэтому вам, хамакам, совсем, видать, не осталось. Но как же нам руки и без головы-то? Идиоту дай кирку, так он и гору сровняет с землей. А так всё на нас! – бухтел как заправский пенсионер Болт. – Чуть что, с кого спрос? С нас, фуртов! Руду всем добывай, металл вам подавай, дома и дoроги строй. Да ты знаешь, кто Дигорский тракт строил? Во-о-от! Мы! Дажe лучшие тележечңики кто? Опять мы! А вы даже еду нормальную не можете приготовить! – Махнул в сторону молoдежи ворчливый бородач.

– Нормальную – это пережаренную так, что непонятно, кем мясо было при жизни, и переперченную так, чтобы у едока напрочь нюх отбило? - фыркнул в ответ Бхур, который здесь тоже развесил уши. – И в горшок вы без