Девочка и птицелет - Владимир Киселев

Витин папа водил нас в свою лабораторию в Академии наук и показал, как сжимаются и растягиваются эти пленки.

Я не знаю, как создают такие лаборатории и как отбирают в них людей, но, скорее всего, я думаю, собирается сначала несколько человек, которые любят и знают химию. Один из них предлагает решить научную проблему, которая всем им очень интересна, а потом к ним присоединяются еще и другие люди. В общем, все у них происходит, очевидно, так же, как в нашей компании, но разница, и не в нашу пользу, в том, что реактивы им дает государство и что они не только не платят денег за то, что занимаются любимым делом, а еще и получают за это зарплату.

О том, что эти пленки — искусственные мышцы — когда-нибудь будут использованы для того, чтобы создать крылатую машину — птицелет, нам сказал Витин папа, а когда мы ушли из лаборатории, Витя предложил:

— Давайте сделаем свою лабораторию. Будем искать катализатор. Может, мы его найдем скорее, чем целая научная лаборатория.

Мы решили держать наш замысел в тайне. Но совсем не потому, что, как сказал Витя, наше открытие может стать военным секретом, а по другой причине, о которой никто не говорил. Мы боялись насмешек. Мы не хотели, чтобы нас дразнили «великими химиками», как Сашу Бутлерова. И мы строго соблюдали тайну. Тем более, что всем нам было приятно иметь тайну, перемигиваться на уроках и шептаться на переменках.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Когда я была маленькой, мне казалось, что лучше быть мальчиком, чем девочкой. Я уговорила маму купить мне штаны и стреляла из рогатки.

Но сегодня я думаю о том, как хорошо все-таки, что родилась я девочкой. Хотя я снова надела штаны. Однако совсем не для того, чтобы быть похожей на мальчишку.

Эти ярко-голубые брюки из тонкой шерсти с лавсаном мне купила ко дню рождения мама. А еще я надела темно-синюю тонкую шерстяную кофточку без рукавов прямо на голое тело, как это теперь модно. И когда я все это надела, я посмотрела в зеркало и снова подумала, как приятно быть девочкой, потому что у мальчиков не бывает таких красивых, как у меня, косичек и таких темных и блестящих глаз, какие есть только у меня и еще у моей мамы и больше ни у кого на свете.

Мне позволили в это воскресенье поехать на прогулку за город с Витей и Витиным папой. У Витиного папы собственная «Волга» зеленого цвета, с негритенком, который висит на пружинке перед ветровым стеклом, и с дополнительной желтой фарой, которая, как сказал мне Витя, называется антитуманной и светит в тумане.

Витин папа, Леонид Владимирович, сел за руль, Витя — рядом с ним, а я на заднем сиденье. Витин папа совсем не похож на Витю. Правда, может быть, лицо его очень меняют очки в темной толстой оправе и борода. У него борода небольшая. И внизу ровно отрезанная лопатой. Если бы он сбрил бороду и снял очки, может, он был бы больше похож на собственного сына.

Мне очень хотелось спросить у Леонида Владимировича, почему он едет на прогулку, если он сам говорил, что он и сотрудники лаборатории днем и ночью работают над поисками катализаторов. Но я промолчала, потому что подумала, что такой вопрос был бы бестактностью. Может быть, он устал — взрослые быстро устают и нуждаются в отдыхе. А может быть, он, как я, даже по дороге, на прогулке, мечтает о своей работе.

Достаточно было мне представить себе, что у Витиного папы такие же мечты о работе, как у меня, и я уже покраснела и не могла бы посмотреть ему в глаза. Как это хорошо все-таки, что люди не могут читать мысли друг друга. Иначе жизнь стала бы совсем невозможной.

Но как бы на меня смотрели и Витин папа и Витя, если бы они узнали, что в ту самую минуту, когда мы отъехали от дома, я даже не замечала, куда мы едем, потому что представляла себе, как я в банку, где у нас мокнут полимерные пленки, капнула из пипетки одну капельку раствора обыкновенной соли. И вдруг пленки стянулись, укоротились в несколько раз. Мы в нетерпении вытаскиваем нашу искусственную мышцу, чтобы посмотреть, что с ней случилось. Сначала мы хотим ее растянуть, но она не поддается.

«Что бы это значило?» — говорит Витя и бросает пленки в банку со щелочью.

Пленки на глазах вытягиваются, увеличиваются, как живые.

Мы показываем нашу искусственную мышцу в лаборатории, где работает Витин папа.

«Это все Оля, — говорит Витя. — Это она придумала испытать как катализатор раствор соли».

«Не может быть!» — говорят научные сотрудники лаборатории, а Леонид Владимирович хватает себя за бороду, перехватывая ее пополам, так что нижний конец распускается как павлиний хвост, и говорит:

«Это замечательно! Это удивительное открытие. Можно сказать, событие эпохи. Мы сейчас же проверим его в нашей лаборатории».

Но в лаборатории ничего не получается.

«Сколько вы насыпали соли?» — строго спрашивает Витин отец.

«Я не помню, — отвечаю ему я и сама пугаюсь. — Щепотку. Я ее перед тем не взвешивала».

«Как же это ты? — сердится Витин папа. — А где ты брала соль?»

«В нашей солонке».

«Сейчас же доставить сюда эту солонку!» — командует Витин папа и сжимает рукой конец бороды так, что она становится узкой и острой, как кинжал.

Меня сажают в машину к везут за солонкой. Анализ соли показывает, что она поглотила некоторое количество серебра из солонки, и эти молекулы соленого серебра сыграли свою роль при катализе.

«Это огромная удача, что наши дети сделали это замечательное открытие, — говорит Витин папа и гладит бороду так сильно, что она загибается за подбородок наподобие шарфика. — И уже совсем недалеко то время, когда в воздух взовьются бесшумные птицелеты…»

«А может быть, — подумала я, — Леонид Владимирович, который ведет сейчас машину и держит руль с такой силой, словно у него вырывают этот руль из рук, думает в эту минуту что-нибудь похожее на то, что думаю я, или даже то же самое. И это помогает ему переживать трудности и справляться с неудачами»…

Мы ехали по шоссе мимо новых улиц, на которых было, наверное, строящихся домов столько же, сколько уже построенных, и мимо огромного домостроительного комбината, на котором, как рассказывал мне папа, готовят теперь целые комнаты, а на месте их только составляют, как дети составляют домики из кубиков, и мимо озера с очень холодной и очень тяжелой водой, над которым со всех сторон тесно, почти вплотную друг к другу, стояли рыболовы.

Витя и его папа, очевидно, уже не первый раз ездили этой дорогой, они совсем не смотрели по сторонам и все время молчали, только раз Витя сказал: «Нужно сменить фильтр», а Леонид Владимирович в ответ кивнул головой.

И мне тоже стало неинтересно смотреть по сторонам и захотелось, чтобы мы уже скорей куда-нибудь приехали.

Мы подъехали к лесу, и Леонид Владимирович свернул с шоссе на песчаную лесную дорогу. Меня подбросило, машину затрясло. Витин папа остановил машину и коротко сказал: «Поменялись».

Он подвинулся вправо, а Витя перелез через его колени и сел за руль. Витя сразу же перевел рычаг скоростей, и машина медленно тронулась. Я посмотрела на спидометр — стрелка показывала 30 километров. Но машину все равно очень бросало. И Витя, и Витин папа на меня ни разу даже не оглянулись.

Но мне казалось, что оба они все время помнят, что я сижу сзади и что это они мне показывают, как хорошо Витя научился водить автомашину, хотя до шестнадцати или восемнадцати лет, я не помню, автомашину водить запрещают.

Так мы и ехали сначала по лесу, а потом побыстрее по лугу, а потом снова помедленнее по лесу, и я смотрела на золотые красивые листья берез, и на красные листья осин, и на темную хвою, и смотреть на все это мне было сейчас совсем неинтересно, хотя в другое время я бы очень радовалась, что побывала в осеннем лесу.

Так прошел час, начался второй. Если бы это был мой папа и это была бы наша машина, то папа обязательно спросил бы:

«Ну, а теперь, может быть, ты, Витя, хочешь немного поучиться править машиной?»

Или если бы это была я, то обязательно бы сказала:

«Садись, Витя, рядом со мной. Тут в лесу можно ездить я втроем на переднем сиденье. Посмотришь, как я правлю машиной, а потом и сам попробуешь».

Но ни Витин папа, ни Витя ничего подобного не говорили. Они все время молчали, а у меня настолько испортилось настроение, что я стала думать о том, что дело, может быть, не в Вите и его папе, что, может быть, просто, когда человеку принадлежит автомашина, он становится таким безразличным к людям, у которых ее нет.

И я уже жалела, что поехала на эту прогулку, что надела голубые брюки, на которые никто не обратил внимания, и синюю кофточку, и вплела в косички тонкие фиолетовые ленточки, которые почти незаметны, но, если присмотреться, придают особую прелесть волосам и всему.

Тем временем машина снова выехала на шоссе, но уже в другом месте, значительно дальше от города, чем там, где мы съехали в лес. Леонид Владимирович снова поменялся с Витей местами, и мы поехали домой.