Дом с привидениями в Летчфорде - Дж. Риддел

Временами он жестоко страдал. Как бы ни называлась его болезнь — доктора так и не смогли поставить точный диагноз, — она вонзала в его плоть зубы и когти, пытаясь вырвать жизнь из этого некогда крепкого, шумного, полного сил тела.

От этих страданий нрав его, как ни странно, смягчился.

Среди полного благополучия он был самым сварливым, беспокойным и нетерпеливым из смертных, в муках и болезнях он совершенно преобразился.

— Хотя он жестоко страдает, — сказала его жена со слезами жалости на глазах, — мы никогда не были так счастливы. Ах, Стаффорд, если б он был таким всегда.

Прошло два года, и я получил из Фэри-Уотер письмо с извещением о смерти Джеффри. Он умер зимой, а я не любитель странствовать в мороз и делить кров с покойником. Однако я тотчас собрался в путь: меня ждала хрупкая женщина с пятью малолетними детьми, а кроме меня у них не было никого на свете.

Словно сейчас вижу, как она спешит мне навстречу через холл поблагодарить за приезд. Лицо ее было бледным, усталым, печальным, но спокойным.

— Под конец боль уже не терзала его, — сказала она мне по пути в библиотеку. А потом, взяв ее за руку, я на мгновение задумался — как иногда приходится задуматься каждому из нас — о последней черте, о страшной тайне.

Я сделал все, что требуется в данных обстоятельствах. Когда короткие дни клонились к вечеру и мы мирно беседовали у камина, она всегда заводила речь о покойном муже — я понял, что ей нравится говорить о нем, нравится рассказывать, как нрав его постепенно смягчался.

— Перед смертью, — сказала она вечером накануне похорон, и голос у нее слегка прервался и задрожал, — он признался мне, как сожалеет, что мы не были так счастливы, как могли бы. Бедняжка, он сказал, что сам во всем виноват, сказал, что, усомнившись во мне однажды, сам отравил себе жизнь, а потом, не слушая моих протестов, завел речь о завещании. «Из него ты поймешь, как я доверяю тебе, как безраздельно полагаюсь на тебя и Стаффорда», — так он сказал слово в слово.

Тут она расплакалась. За свою долгую жизнь мне приходилось не раз выслушивать подобные признания. До похорон о человеке не принято говорить плохо, и мне следовало помнить об этом, но быть ко всему готовым. Однако я утратил бдительность и, признаюсь, ее рассказ о якобы имевшем место раскаянии Джеффри чрезвычайно меня растрогал.

Как правило, я не спешу составить мнение о скорби живых и об истинном нраве покойного, пока его не предадут земле, однако в тот раз я поторопился и отправился спать с новым чувством симпатии и сострадания к бедняге, который лежал, застывший и окоченелый, в неприятной близости от моей спальни.

«Интересно, какое он оставил завещание?» — гадал я, задувая свечу, и вдруг мне в голову пришла невероятная, дикая мысль: «А что если он завещал мне жениться на его вдове? Что тогда мне делать?» И в самом деле что? Я несколько часов ворочался с боку на бок без сна и с ужасом думал: «А вдруг в порыве раскаяния, когда его ум помутился от долгой болезни, мой братец предал бумаге столь странное желание?»

Когда же наконец я задремал, то мне приснилось, будто я опять стою в церкви в Уинчелси, однако на этот раз помимо своей воли в качестве жениха, а Джеффри Тревор в саване венчает меня с одной из перезрелых девиц, которая с заученной готовностью выпаливает, что прилепится ко мне, пока смерть нас не разлучит.

Я проснулся в холодном поту, и хотя еще не рассвело, оделся, вышел погулять и, возвратившись, снова улегся, накрывшись пледом, на диване в столовой.

Похороны и свадьбы всегда почему-то устраивают в самую рань. Хотя я испытал несказанное облегчение при мысли, что Джеффри наконец-то покинул свой дом, на обратном пути в Фэри-Уотер я пожалел, что погребение не состоялось в более поздний час.

Я думал, чем мне занять время до вечера. Я гадал, надолго ли миссис Тревор попросит меня задержаться в этой обители печали. Я размышлял, много ли приглашений скопилось у меня дома на столе. Меня не покидали навязчивые мысли о том, каким окажется мой собственный конец, где я умру, от чего, где меня похоронят и кто проводит в последний путь.

— Мистер Стаффорд, — прервал мои фантазии мистер Хендерсон, — скажите, не оставил ли ваш кузен другого завещания вместо старого, написанного несколько лет назад?

— Он сообщил миссис Тревор, что из его завещания она поймет, как безгранично он ей доверяет.

— Это завещание у нее?

— Насколько мне известно, нет.

— Она его искала?

— Ручаюсь, что нет.

— А вы?

— Мне почему-то казалось, что завещание у вас.

— У меня его нет, — ответил он, — более того, я никогда не видел другого завещания, кроме того, которое он в свое время составил, не вняв моим искренним советам. Я часто уговаривал его переписать завещание, но он всегда уходил от разговора или отвечал отказом.

— Так, по-вашему, мой кузен не оставил второго завещания? — предположил я.

— Боюсь, что нет.

— А что, первое из рук вон плохо? — допытывался я.

— На мой взгляд, да.

— Что же нам следует предпринять?

— Внимательно посмотреть, нет ли в его бумагах нового завещания, прежде чем я предъявлю старое.

— Тут нечего возразить, — заметил я. — Быть может, вы сами и посмотрите?

— Я в вашем и миссис Тревор распоряжении, — ответил он.

К счастью, вдова не имела ни малейшего представления о том, что закон предписывает безотлагательно огласить завещание, как только тело покойного предано земле.

В свои двадцать шесть лет миссис Тревор оставалась столь же неискушенной в житейских делах, как и тогда, когда спросила, какое имя ей написать в церковной книге. Она простодушно согласилась передать ключи от письменного стола, шкафов и шкатулок покойного мужа мистеру Хендерсону, на которого возлагалась обязанность разобраться в его бумагах.

— Мне кажется, Джеффри хотел, чтоб ему достали что-то из старого дубового шкафа рядом с его кроватью, — сказала она, протягивая мне ключи. — Он несколько раз показывал на него перед тем… перед тем, как скончался, и силился что-то сказать, но не мог. Возможно, мистер Хендерсон поймет, что он имел в виду.

— Нам нужно постараться найти завещание, — сказал я поверенному, поднимаясь с ним по лестнице.

Он подчинился. Он имел на этот счет собственное мнение, которое подтвердилось в ходе наших поисков. Джеффри не оставил второго завещания. Такого документа мы не обнаружили.

Все письма и бумаги, найденные в дубовом шкафу, относились к допотопным временам, за исключением нескольких записок от молодой жены и пряди ее волос, перевязанной серебряным шнуром. Мы также извлекли оттуда ленту и несколько засушенных цветов, переложенных папиросной бумагой. Когда мы показали их миссис Тревор, она расплакалась.