Когда объявят лот 49 - Томас Пинчон

Так оно и было. Совместный оргазм совпал с тем, что весь свет в доме, включая телевизор, неожиданно погас, все стало мертвым и черным. Любопытное переживание. Короткое замыкание устроили «Параноики». Когда свет включился, Эдипа с Мецгером лежали обнявшись среди разбросанных одежек и пролитого бурбона, а в телевизоре высветились отец, собака и Детка Игорь, заключенные внутри «Джастин», темнеющей по мере того, как вода неумолимо прибывала. Первой утонула собака, оставив огромное скопление пузырей. Камера перешла к крупному плану рыдающего Детки Игоря, одна рука на панели управления. Цепь замкнуло, и заземленного Детку Игоря, бьющегося в конвульсиях и жутко орущего, прибило током. Из-за голливудского искажения всяких понятий о вероятности ток пощадил отца, дав ему возможность произнести заключительную речь — попросить прощения у Детки и пса за то, что он впутал их в это дело, и посожалеть, что они не встретятся на небесах: "Твои глазки видели папу в последний раз. Тебе уготовано спасение, мне же — преисподняя." В финале его страдающий взгляд заполнил экран, звук прибывающей воды сделался оглушительным, нарастающей волной зазвучала эта странная киномузыка тридцатых годов с массивной сакс-секцией, наплывом появился титр КОНЕЦ.

Эдипа вскочила на ноги и бросилась к противоположной стенке, там повернулась и уставилась на Мецгера. — У них ничего не вышло! — закричала она. — Ах ты негодяй, я выиграла.

— Ты выиграла меня, — улыбнулся Мецгер.

— Так что сазал Инверарити? — спросила она в конце концов.

— Что с тобой будет нелегко.

Она расплакалась.

— Иди сюда, — сказал Мецгер. — Ну же, успокойся.

— Иду, — произнесла она немного погодя. И пошла.

3

События, между тем, не замедлили принять любопытный оборот. Если и существовало нечто, связанное с "Системой Тристеро", как Эдипа назовет это позднее, — или чаще просто Тристеро (словно некое тайное имя) — призванное положить конец ее изоляции в башне, то, рассуждая логически, измена с Мецгером явилась отправным пунктом. Рассуждая логически. Пожалуй, как раз это и будет тревожить ее сильнее всего — то, как все логически складывается один к одному. Словно (как уже показалось ей по прибытии в Сан-Нарцисо) вокруг нее совершается некое откровение.

Главной составляющей этого откровения суждено было явиться через оставленную Пирсом коллекцию марок, которая нередко заменяла ему Эдипу, тысячи цветных окошек в глубокие перспективы пространства и времени: саванны, изобилующие антилопами и газелями; галеоны, плывущие на запад — в никуда; головы Гитлера; закаты; ливанские кедры; несуществующие аллегорические лица — он мог часами разглядывать их, игнорируя Эдипу. Она никогда не понимала его очарованности. Мысль об инвентаризации и оценке лишь прибавляла головной боли. Но не давала повода думать, будто коллекция сможет о чем-то поведать. Не будь Эдипа определенным образом подготовлена или настроена — сначала одним эксцентричным совращением, потом другим, всякий раз почти экспромтом, — что смогли бы рассказать ей немые марки, обернувшиеся экс-соперницами, у которых та же смерть отняла любовника, и которым предстояло быть разбитыми на лоты и отправиться к сонму пока неведомых новых хозяев?

Это настроение стало превращаться в нечто большее — то ли после письма от Мучо, то ли в тот вечер, когда они с Мецгером заглянули в бар под названием «Скоп». Оглядываясь назад, она не могла вспомнить, какое из событий произошло раньше. Само по себе письмо не содержало ничего особенного, оно пришло в ответ на одну из ее записок — так, о пустяках, которые Эдипа посылала ему дважды в неделю и в которых так и не рассказала о той сцене с Мецгером, ибо чувствовала, что Мучо все поймет. А потом, на танцульках в ЙУХ, его взгляд скользнет через поблескивающий пол спортзала и, остановившись на ней — какой-нибудь Шарон, Линде или Мишель — в одной из гигантских замочных скважин, начертанных на баскетбольной площадке, поймает ее движения, похожие на вертикальное плавание на спине, — ее, чувствующую себя неловко рядом с любым парнем, которого ее каблучки могут сделать на дюйм ниже; ее — хиппушку лет семнадцати, чьи бархатные глазки в итоге, по теории вероятности, встретят взгляд Мучо и откликнутся на него, возбуждение Мучо начнет нарастать — как бывает всякий раз, когда не можешь выбить из своей законопослушной башки мысль о совращении малолетних. Эдипа знала эту схему — такое уже пару раз с ним случалось, хотя она всегда оставалась в высшей степени беспристрастной, — более того, она упомянула о подобной практике лишь однажды: как всегда, в три часа ночи, когда, словно гром среди темного предутреннего неба, прозвучал ее вопрос: не беспокоит ли его уголовный кодекс? "Конечно", — ответил Мучо, немного погодя, — вот и все, но ей показалось, в его интонации слышится большее — что-то между раздражением и мукой. Она подумала, не сказывается ли это беспокойство на качестве его сексуального исполнения. В семнадцать лет Эдипа с готовностью смеялась чуть ли не над всем на свете, а потом вдруг обнаружила, что переполнена отзывчивостью, назовем это так, но не стала доводить ее до крайности, дабы не увязнуть по уши. Благодаря этому качеству она больше не стала задавать ему вопросов. Как и раньше, когда они оказывались неспособны к общению, возымело место благородство мотивов.

Возможно, интуитивно почувствовав, что прибывшее письмо не содержит новостей внутри, Эдипа внимательнее изучила пакет снаружи. Сначала ничего не заметила. Обычный, в духе Мучо, конверт, спертый на почте, обыкновенная авиамарка, а слева от штампа правительственное предупреждение: В СЛУЧАЕ НЕПРИСТОЙНОЙ КОРРЕСПОНДЕНЦИИ ИЗВЕСТИТЕ НАХАЛЬНИКА ВАШЕГО ОТДЕЛЕНИЯ. Прочтя письмо, она вновь принялась праздно его разглядывать — на сей раз в поисках непристойностей. — Мецгер, — вдруг пришло ей в голову, — что такое нахальник?

— Это такой тип, — авторитетно стал объяснять Мецгер из ванной, дерзкий, наглый, хамит старшим по званию, выпендривается…

Она запустила в него лифчиком и сказала: — Я должна извещать о непристойной корреспонденции нахальника своего отделения.

— А, чиновники порой делают опечатки, — ответил Мецгер, — ну и пускай себе. Лишь бы не ошибались красными кнопками.

Скорее всего, именно в тот вечер они и наткнулись на «Скоп» загородный бар на дороге в Лос-Анжелес, неподалеку от завода «Йойодины». Зачастую — например, в тот вечер — "Свидание с Эхо" становилось невыносимым: иногда из-за мертвого спокойствия бассейна и смотрящих на него пустых окон, а порой из-за многочисленных подростков-соглядатаев, каждый из которых имел копию майлзова ключа и поэтому мог, когда взбредет в голову, проверять — не творится ли внутри что-то эксцентрично-сексуальное. Все это стало настолько невыносимым, что Эдипа с Мецгером завели обыкновение затаскивать матрас в большой стенной шкаф, затем Мецгер выдвигал ящики, выставлял их у двери, убирал нижний и просовывал ноги через свободное пространство, ибо это был единственный способ лежать вытянувшись, — после чего обычно терял всякий интерес к процессу.

"Скоп" оказался любимым местечком электронщиков с «Йойодины». Оригинальная зеленая неоновая вывеска снаружи изображала экран осциллографа, на котором без повторений порхал танец фигур Лиссажу. Тот день оказался днем получки, а все посетители — изрядно набравшимися. Пристально оглядев происходящее, Эдипа с Мецгером нашли столик в глубине. Рядом материализовался тощий бармен в темных очках, и Мецгер заказал бурбон. Озираясь по сторонам, Эдипа нервничала все сильнее. В скоповской публике присутствовало нечто, не выразимое словами: все носили очки и молча на тебя глазели. Кроме пары-тройки ребят ближе к дверям, которые увлеченно соревновались — кто дальше сморкнется. Из подобия музыкального автомата в дальнем конце бара неожиданно раздался хор криков и улюлюканий.

Все разговоры смолкли. Несший напитки бармен на цыпочках отступил назад. — Что происходит? — прошептала Эдипа.

— "Стокхаузен", — сообщил пожилой хиппи, — поначалу здесь для фанов "Радио Кельна". А позже такой кач начнется! Мы, понимаешь, единственный бар в округе с крутой электронно-музыкальной политикой. Приходите по субботам, с полуночи у нас тут "Сэшн Синус-Волны", живая музыка, ребятки съезжаются на джем со всего штата — Сан-Хосе, Санта-Барбара, Сан-Диего…

— Живая? — переспросил Мецгер. — Живая электронная музыка?

— Все наши ребятки делают тут записи «живьем». Задняя комната забита аудио-осцилляторами, машинками для имитации выстрелов, контактными микрофонами — в общем, все дела. Это если ты забыл захватить свою гитарку врубаешься? — но у тебя есть настрой, и ты хочешь покачать с другими ребятками вместе, тут всегда для тебя что-нибудь найдется.

— Я не хотел вас обидеть, — сказал Мецгер с обворожительной улыбкой Детки Игоря.