Ведьмин клад - Татьяна Корсакова

Вдруг спокойно лежавший до этого пес встрепенулся, радостно заскулил, завилял хвостом, загремел проржавевшей цепью.

– Что, Шарик, матушку Василису почуял? – монахиня ласково потрепала пса по загривку. – Значит, они с сестрой Таисией скоро будут, Шарик никогда не ошибается.

Не успела она договорить, как в ворота, одна за другой, вошли две монахини. Первая – с худым, строгим лицом, крючковатым носом и густыми бровями, поставила на землю плетеную корзинку, поморщилась, потерла поясницу и только потом заговорила:

– Сестра Матрена? А что раньше времени пожаловала? Да еще и девицу какую‑то с собой привезла. – Голос у нее был неприятный, скрипучий, а от хмурого взгляда, которым она одарила Настю, по спине у той поползли мурашки.

Сестра Матрена вытянулась по струнке, как солдат на плацу, сказала с плохо скрываемым подобострастием:

– Бог в помощь, матушка Василиса, – она низко поклонилась, намного ниже, чем все предыдущие разы, незаметно дернула Настю за рукав, принуждая и ее поклониться. – А я по благословению матушки‑настоятельницы. Продуктов вам привезла, керосину и вот… паломницу.

– Паломницу?! – Острый, недобрый взгляд снова впился в Настю.

– Вот и послание сопроводительное от матушки Анисии имеется, – сестра Матрена протянула противной старухе письмо.

Та нетерпеливым движением вскрыла конверт, принялась читать. Пока читала, Настя успела рассмотреть ее спутницу, полную, краснощекую монахиню, нетерпеливо обмахивающуюся пучком какой‑то травы. Надо думать, что это сестра Таисия, любительница ночных бдений и вышивки. Вот она почти со всеми и познакомилась, осталась только сестра Агния, которая болеет и, по словам Митрофана Григорьевича, скоро отдаст богу душу…

– Значит, паломницей в наш скит? – матушка Василиса сердито смяла письмо. – А чего ж к нам? Может, лучше бы вон к коммунарам? Там таким, как ты, самое место.

– Матушка Василиса! – испуганно ахнула сестра Матрена.

– Я уже сколько лет матушка Василиса! И ни разу в это святое место не присылали такую, как она! – Крючковатый палец уперся Насте в грудь.

– Но матушка‑настоятельница хотела…

– Я знаю, что хочет матушка‑настоятельница! – старуха нетерпеливо отмахнулась от сестры Матрены.

– …И сказал Господь: «И грядущего ко мне не изжену вон». – Послышался вдруг слабый голос.

Все разом обернулись. На крыльце стояла болезненно худая монахиня с пергаментно‑желтой кожей и огромными, в пол‑лица глазами. Видно было, что стоять ей тяжело, чтобы не упасть, она придерживалась за дверь.

– Сестра Агния! – всплеснула руками толстуха и неожиданно резво для своей комплекции взобралась на крыльцо, чтобы поддержать монахиню под локоть.

– Сестра Агния, не вмешивайся! – Матушка Василиса сердито топнула ногой. – Это место не для таких…

– Не ты хозяйка этого места, а Он, – сестра Агния подняла глаза к небу.

– Да и лишние руки нам не помешают, – поддакнула молчавшая до этого сестра София. – Сенокос на носу, огород, опять же.

– Неразумные! – Старуха полоснула Настю недобрым взглядом и, не говоря больше ни слова, прошла в дом.

Вот так и началась новая жизнь паломницы Анастасии Родионовой. В скиту ее оставили большинством голосов, но против воли главной его насельницы. А матушка Василиса задалась целью жизнь эту, и без того нелегкую, превратить в ад.

Настя тактику старухи понимала. Она ведь всего лишь паломница, а не послушница, и даже не кандидатка в послушницы, силой ее в скиту никто удерживать не станет. Не понравилось? Работа тяжелая, молитвы бесконечные, подъем с первыми петухами? Так вон бог, а вон порог! Вернешься, когда в вере своей укрепишься и все мирское из себя вытравишь.

Все так: и тяжело с непривычки, и спать все время хочется, и на руках кровавые мозоли, и спина невыносимо ноет после дня, проведенного за прополкой огорода, и до сих пор втайне мечтается о горячей ванне, а не о торопливых омовениях в пронзительно холодном ручье, и чаю хочется настоящего, черного, а не из непонятных травок, которые собирает сестра София, и ночью хочется просто выспаться, а не вздрагивать от страдальческих стонов сестры Агнии и раскатистого храпа сестры Таисии. Все так, да вот только не на ту напали!

За последние четыре года своей жизни Настя видела вещи и похуже, так что нелегким бытом ее не напугать. Ей просто надо привыкнуть. Вот, к примеру, пчелы – боишься ты их, не боишься, а с матушкой Василисой не поспоришь. Велено помогать сестре Софии на пасеке – и будешь помогать, не обращая внимания на опухшие от пчелиных укусов пальцы. А из средств защиты никакой тебе спецодежды, никаких перчаток и шляпы с сеткой, только старый дымарь, дым от которого пчелам нипочем, а вот глаза моментально начинают слезиться. А сестре Софии Настины мучения непонятны, она может голыми руками рой снимать, и ни одна пчела ее при том не укусит. Чудеса! Хотя сама сестра София говорит, что нет в этом никакого чуда, просто пчелы должны к Насте привыкнуть, как привык пес Шарик, корова Зорька и два здоровенных безымянных борова. Сравнила умнейшего Шарика с безмозглыми насекомыми…

А может, и есть в этом какой‑то смысл? Как ни крути, а последнее время пчелы Настю стали кусать намного реже, чем раньше. Привыкают?

Сегодня у сестры Софии случилась беда, кто‑то разорил ульи, посбрасывал крышки, унес соты. Сестра Таисия предположила, что это медведь, и от предположения этого Насте как‑то сразу стало не по себе. Но у сестры Софии на подозрении были другие злодеи – коммунары. Тем более что и следы вокруг развороченных ульев остались отнюдь не звериные, а очень даже человеческие: смятая пачка из‑под сигарет и пустая водочная бутылка. Она прямо сегодня собиралась идти к коммунарам разбираться, но матушка Василиса не отпустила.

– Завтра, – сказала, как отрезала. – Скоро ночь наступит. Куда ты по лесу ночью?

– Так с божьей помощью, – сестра София не спешила сдаваться, рвалась в бой.

– С божьей помощью, – фыркнула матушка Василиса. – Вот медведь тебя ночью в лесу задерет, и будет тебе божья помощь. Я сказала – завтра! – она немного помолчала. – Вместе пойдем, а то знаю я тебя, девчонку неразумную.

Сестра София, которой давно уже перевалило за шестьдесят, при этих словах густо покраснела. Настя хихикнула.

– А тебе все веселье, как я погляжу? – матушка Василиса недобро сощурилась. – А ну, марш в погреб картошку перебирать!

Вот так Настя и оказалась в этом подземелье…

Она посмотрела на полную корзину картошки, со стариковским кряхтением встала, пересыпала содержимое корзины в мешок. Надо меньше думать и больше работать, а то так ведь и до первой росы можно не успеть. Наручные часы показывали одиннадцать вечера, а работы еще непочатый край. Значит, с надеждой на то, что удастся поспать хотя бы часов пять, придется проститься. Матушка Василиса разбудит с первыми петухами, а петухи в этой глуши, так же как и сестра София, страдают бессонницей…