Из весеннего дневника - Владимир Яковлевич Ленский

за которым тихо покачиваются две яхты с черными парусами. Они привязаны одна, к другой борт о борт, образуя пловучий катафалк, усыпанный и обвешанный венками и еловыми ветвями. Поперек обеих яхт положены доски, на который и ставят гроб. Четыре молодых человека, в черных сюртуках, с обнаженными головами, всходят на эти яхты и чего-то ждут. Я стою на самом краю пристани и недоумеваю: чего они еще ждут? Но они смотрят на меня, все стоящие на пристани также смотрят на меня и ждут. Я беспомощно оглядываюсь по сторонам и вижу, что именно от меня все чего-то ждут. И безвольно повинуясь этим бесчисленным, устремленным на меня глазам, я делаю шаг вперед и ставлю ногу на борт, отчего обе яхты с гробом качаются и скрипят. Один из молодых людей подает мне руку -- и яхты отчаливают. Вслед за нами выплывают остальные яхты, выстроившись длинной цепью по две в ряд... Бедный Володя Турцевич! Он совершает свое последнее плаванье по озеру -- под черными парусами. Яхты трутся одна о другую, слегка кренятся, и серебряные кисти гроба чертят по синей воде. Ветер на озере довольно свежий, и мы быстро несемся к кладбищу. Молодые люди молча, как автоматы, правят, двое -- парусами, двое -- рулями. Я стою на досках, посредине, с обнаженной головой, и руками, для сохранения равновесия, касаюсь крыши гроба. Мне кажется, я чувствую сквозь запах воды и еловых ветвей, трупный запах; у меня кружится голова, и к горлу подкатывает противный клубок, которого я никак не могу проглотить. От блеска воды, неба и солнца в глазах рябит, мелькает, режет: я сильно сжимаю веки, и по моим щекам скатываются слезы. Мне грустно, тяжело, жаль себя, Зины, Турцевича. У меня от слабости подгибаются колени, я едва стою и все сильнее упираюсь руками в гроб. Молодые люди молчат и правят... Желтый, песчаный склон кладбища усеян пестрой толпой дачников, ожидающих прибытия печальной процессии. В толпе идет легкое движение, одни спускаются вниз, к самой воде, другие поднимаются вверх, к соснам, и над обнаженными головами плывут и колышутся красные, белые и лиловые зонтики женщин. Мы огибаем купальни и подъезжаем к пристани, и тотчас же нас окружают следовавшие за нами яхты. Они похожи на стадо белых лебедей, кружащих вокруг пары черных. С колокольни кладбищенской церкви раздается сначала грустная, минорная гамма маленьких колоколов и потом -- тяжелый, нестройный аккорд больших. И пока яхты привязываются к пристани и выгружается на берег блестящий, глазетовый гроб, похоронный звон льется с колокольни и стелется над озером , стая ворон кружится над нами и кричит, пестрая толпа колышется и движется, и зонтики плывут над головами взад и вперед, вправо и влево. Черные паруса плавучего катафалка как будто впитывают печальный звон, становятся еще черней и тяжелей и тихо падают вниз. Белые крылья других яхт также опускаются и складываются... Я схожу на берег последним, и первое, что мне бросается в глаза -- это Зина, стоящая в стороне, отдельно от всех. В черном платье, с белым шарфом на голове, из которого выглядывают только её большие, темные, неподвижно-испуганные глаза. Я встречаюсь с ней взглядом, она смотрит на меня, как будто не узнавая, потом отворачивается и идет за толпой, хлынувшей по холму вверх вслед за мерно качающимся и сверкающим на солнце гробом. Её ноги в желтых туфельках глубоко вязнут в песке, ветер взвевает над её плечом конец белого шарфа и бьется в её платье, спутывая ей ноги. Ей трудно подниматься наверх, но она молода, преодолеет и эту и еще много всяких трудностей жизни. А мне с каждым годом жить становится все трудней... Я возвращаюсь на лодке озером к вокзалу. Звон о смерти не умолкает, и еще долго, сидя уже в вагоне, я слышу его и представляю себе глазетовый гроб, стоящий посредине маленькой, сумрачной кладбищенской церкви. Он простоит там весь день и всю ночь, и завтра утром его опустят в могилу, вырытую среди сосен, в мягком, сыпучем песке. А вороны еще несколько дней после этого будут кружиться и кричать над свежей могилой... Локомотив даёт, свисток, и поезд трогается. Я еду... Куда? Зачем?.. Бог знает, где я найду покой для своих издерганных нервов... ---------------------------------------------------- Впервые: журнал "Огонек" No 17, 1909 г. Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.