Жак Отважный из Сент-Антуанского предместья - Евгения Яхнина

Обычно бунтовщиков приводили к повиновению оружием, а зачинщиков сажали в тюрьмы, и следа их потом нельзя было доискаться... Но в последнее время, говорил отец Поль, слишком громок стал крестьянский ропот, слишком часты стали крестьянские бунты - не так просто их теперь усмирить. И расправы за бунт стали не так жестоки.

"Вот и в Таверни у нас не лучше, - думал Жак. - Никто не наедается досыта, земли мало, она не родит. Уж, наверное, наш сеньор не уступит в жестокости и самодурстве этому самому Декоро, а вот не смеем мы на него замахнуться!"

Размышляя так, Жак выбрал удобное местечко и улегся под мощным дубом с густой кроной. Но заснул не скоро, несмотря на усталость. В голове вертелись мысли, перегоняя одна другую. С бабушкиным наказом просто - все написано. А вот как быть с поручением отца Поля? Так или иначе, Жак должен найти следы Фирмена... Узнать о судьбе человека, который стал родным и близким, которым Жак гордился, хоть никогда его и не видал... Вспомнил Жак прощание с родными. Маленькая сестренка Клементина попросила: "Привези из Парижа сахар!", а братец Диди только сказал: "Хлеба! Много хлеба!" И в глазах у него был голодный блеск. Жак хорошо его знал. Ведь ребят не накормишь виноградом и морковью. Они всегда просят хлеба! А где возьмешь хлеба на всех? Жак повернулся на другой бок, устроился поудобнее. Сын соседа, Жюль, его однолеток, посоветовал ему, прощаясь: "Смотри держись, Жак, не женись на парижанке. Они все ветреные и хитрющие - не заметишь, как вокруг пальца обведут. - А потом прибавил, краснея: - Но зато... красивые!" Покраснел и Жак, сконфузился и ответил грубовато: "Жениться не собираюсь! Вот еще!" Почему-то вспоминался теперь и этот разговор, о котором он тогда сразу же забыл. И сквозь все раздумья и воспоминания настойчиво пробивалась мысль: "Одолеют ли крестьяне графа Декоро или он опять возьмет над ними верх? Чем это может кончиться?" Сон все не приходил. Только когда на небе показалась узкая полоска зари, Жак погрузился в глубокий, тяжелый сон без сновидений.

Глава пятая

НОВЫЙ ТОВАРИЩ

В Париж Жак приехал не один. В пути, продолжавшемся очень долго, он неожиданно обрел товарища.

Знакомство завязалось в дилижансе.

Жаку дилижанс казался неслыханной роскошью. Шутка ли, проезд стоил шестнадцать су[1] каждое лье[2]. А от Труа до Парижа было не более и не менее, как тридцать пять лье. ---------

[1] Су - старинная французская монета, равная двадцатой части франка.

[2] Лье - старинная французская мера длины, равная приблизительно 4,5 километра. ---------

Вот почему, когда он увидел огромную, громоздкую карету с большущими колесами и впряженной в нее шестеркой разномастных лошадей, всю увешанную сзади и с боков различным багажом, Жак почувствовал уважение к невиданному экипажу, словно тот был частью самого Парижа. Он протиснулся со своим небольшим тюком в двери дилижанса, но грубые окрики пассажиров, которым он, продвигаясь по узкому проходу, поневоле наступал на ноги, чуть не заставили его отступить. Однако раздумывать было некогда, и Жак плюхнулся на свободное место.

Кучер в обшитой серебряными галунами куртке и в красном жилете, исполнявший одновременно роль кондуктора, быстро пересчитал путешественников, проверил их билеты. Вскочив на правую переднюю лошадь, он дал знак второму извозчику, сидевшему на облучке. Тот вытянул лошадей длиннющим бичом, и дилижанс, подпрыгивая, с грохотом покатил по ухабистой, изрытой колдобинами дороге. Сначала у Жака закружилась голова от оглушительного грохота колес, а тут еще цепи, которыми был подвязан багаж, не переставая скрипели. Но мало-помалу Жак освоился и огляделся.

Справа от него сидела худенькая старушка с корзинками, баульчиками, саквояжами и огромным ридикюлем, заслонявшим от Жака ее лицо, слева - молодой парень в городском платье. Парень сидел совсем съежившись, потому что по другую сторону от него поместился плотный мужчина, дворянин, как про себя определил его Жак. Ручного багажа у дворянина не было, но зато он держал большую клетку с зеленым попугаем. Дворянин был явно из небогатых: такие не владеют собственными каретами, на своей земле не сидят, зато спеси у них хоть отбавляй. Особенно когда им приходится сталкиваться с простолюдинами. Они ими гнушаются, их презирают. Но что поделать, если карман не позволяет избегать тесного с ними общения!

К путешествиям дворянин, видимо, привык. Дилижанс не казался ему, как Жаку, в диковинку. Он чувствовал себя здесь как дома и с соседями не церемонился. Освободившись от шейного платка, дворянин передвинул клетку и для большего удобства поставил ее на колени молодому человеку, а тот съеживался все больше и, казалось, становился все меньше.

Жак исподлобья наблюдал за этой сценкой. Всё было ему интересно: и попугай, которого до сих пор Жак видел только на картинках, и оба пассажира. Особенно привлек его внимание парень, по всей вероятности его однолеток. Одет по-городскому, наверное бывалый, а вишь какой тихоня. Платил-то он небось за билет, как все, а сбросить клетку не смеет.

И Жак не утерпел.

- Далеко ли едешь? - спросил он у юноши.

- В Париж. - Голос у юноши оказался робкий и тихий.

- Впервые?

- Нет, я там уже три года работаю, - с важностью ответил юноша и чуть отстранил от себя клетку. - У ювелира Бажона, слыхал?

Конечно, Жак не слышал. Он отрицательно покачал головой. Но его разбирало любопытство.

- Как тебя зовут? Откуда ты едешь?

- Зовут меня Шарлем. Я домой к своим ездил. Сейчас возвращаюсь к хозяину. А ты кто?

- Я - Жак Менье.

Тут в беседу вмешался дворянин. Прочно утвердив клетку на коленях Шарля, он иронически оглядел Жака с головы до ног и, явно глумясь над ним, сказал так, чтобы все слышали:

- А-а! Ты, значит, будешь из Жаков-простаков[1]. А меж тем ты так называешь свое имя, как будто за ним последует громкий титул и будто ты такая знаменитость, что все обязаны тебя знать... ---------

[1] Так дворяне презрительно называли крестьян ---------

У Жака на языке вертелся готовый ответ: "Да, я из тех, кого вы кличете Жаком-простаком. И имя мое пока, может быть, неизвестно. Но если вам его мало, сударь, то узнайте мое прозвище. Меня в деревне называют Жак-задира!"

Но уроки отца Поля не прошли даром. И Жак произнес как только мог смиренно, хотя в голосе его слышалась скрытая насмешка:

- Вы правы, ваша милость, похвалиться мне нечем. Имя мое незнатно. Да и то правда, похваляться хорошо лишь в том случае, если нет никого другого, кто бы тебя похвалил.

- Что?! Что ты мелешь?

- Это не я говорю, ваша милость, а великий Эразм! [1] ---------

[1] Эразм Роттердамский (Дата рождения 1465 или 1466 год. Умер в 1536 году.) - известный гуманист эпохи Возрождения, автор сатиры "Похвала Глупости". ---------

- Кто? Кто?! Какой там еще Эразм? - Лицо дворянина побагровело.

В дилижансе все замолкли, прислушиваясь к разговору дворянина и Жака.

- Эразм Роттердамский, если угодно вашей милости, Эразм, рука которого написала "Похвалу глупости".

- А тебе откуда это известно? - спросил дворянин, не в силах скрыть своего удивления

- Оттого, что я учился и читал эту книгу, да позволит мне это сказать ваша милость.

Дворянин, как и думал Жак, был из неученых и не нашелся что ответить. Начитанность Жака, его умение вовремя найти нужное слово смутили и задели дворянского неуча

А Жак как ни в чем не бывало обратился к Шарлю:

- Признайся, Шарль, тебе удобно ехать с попугаем на коленях? Если нет, скажи об этом прямо господину. Ведь, если я не ошибаюсь, ты уплатил за свой билет ровно столько же, сколько и он.

Случись такой дерзкий разговор всего за полгода перед этим, несдобровать бы Жаку. Пришлось бы его спине отведать дворянской палки. Но время изменилось. И хоть никто не предписывал аристократам быть осторожнее, они сами теперь побаивались восстанавливать против себя население. От крестьян можно ждать сейчас всяких неприятностей. Ведь не ровен час - кого только не встретишь в дилижансе. Одного забияку поддержит другой; глядишь, вступился третий. И не успеешь оглянуться, как окажешься один против двадцати. И припомнят тебе тогда не только собственные вины, которых у каждого скопилось немало, а еще и вины всех твоих соседей. Так что уж лучше не связываться.

А тут как раз из глубины дилижанса раздались голоса:

- Птица, выходит, главнее человека!

- Совсем малого стеснили!..

Под хор этих дружественных голосов Жак вскочил, схватил клетку и с силой водрузил на колени ее владельцу. Встревоженный попугай что-то невнятно забормотал.

Общее сочувствие пассажиров явно склонилось на сторону Жака. Дворянин оказался не в состоянии с ним состязаться. Тут бы Жаку и остановиться, но он так разошелся, что не удержался и продолжал сыпать остротами:

- Подвигайся, Шарль, садись как следует на свое место. У тебя билет не хуже, чем у других. Мы с тобой, правда, не так воспитаны, как его милость. Но что поделаешь! Мы ведь не учились в господских пансионах. Но господин дворянин, наверное, хорошо помнит, что говорит Шамфор[1] по поводу воспитания и такта. Так вот, Шамфор говорит: такт - это хороший вкус в поведении и манере держать себя, а воспитанность - хороший вкус в беседе и речах. Понятно тебе, Шарль?.. Ваша милость, конечно, разделяет мнение господина Шамфора? ---------