Август - Тимофей Круглов

— Ну, так что, Андрей Николаевич? Радуемся жизни?

— Однозначно! Тем более, что кирпич на голову все равно неожиданно свалиться может, и никакой страховой полис от этого не спасет.

Петров облегченно затянулся крепким дымком, затушил сигарету, приветственно покивал головой проходящей мимо пожилой парочке в шортах и отправился в ресторан на завтрак.

В это же самое время на нижней палубе теплохода «Петербург», в скромной трехместной каюте без удобств, с одним круглым иллюминатором чуть выше ватерлинии, слова вылетали, скрещиваясь очередями «дружественного» огня.

— Толян, ты вообще отмороженный на голову стал, ты это-то хоть замечаешь за собой? — Анчаров, жилистый поджарый узбек с роскошной шапкой черных с ранней проседью волос, сидел на своем диванчике в одних боксерских трусах. Не сидел, нет, ёрзал, еле сдерживаясь, чтобы не соскочить с места и не заорать во весь голос. Но орать было нельзя и потому Саня шептал еле слышно, но с такой экспрессией, что и вправду, похоже было на крик. Массивный серебряный крест на черном гайтане раскачивался на груди, мокрой еще, в капельках воды из общего для нижней палубы душа. Мокрое полотенце в руке взлетело в воздух и не больно, но обидно хлопнуло по голой коленке высокого плечистого блондина-красавца.

— Это что еще за жесты, майор? — Муравьев цепко перехватил худую волосатую руку своей клешней и потянул на себя. Легонький Анчаров чуть не слетел на пол, но тут же, ловким движением кисти в сторону большого пальца захватившей его могучей ладони, без особого усилия выдернул руку и выпрямился, смешно нависнув пружинистой фигуркой над собеседником.

— Виноват, товарищ подполковник, вспылил, исправлюсь, — иронически протянул майор, успокаиваясь. — Нет, ну, в самом деле, Толя! А вдруг кто-то видел, как мы это тело за борт опускали? Он же живой еще был, наверняка, вдруг очнулся в воде и выплыл?

— Да что ты меня за идиота держишь, Саня?! Не оставалось другого выхода, быстро все делать надо было — быстро! Время принятия решения и концы в воду, — неловко скаламбурил Муравьев и нахмурился, задумавшись.

— Ага, летчик недоделанный! А взрывчатка эта — последняя? А «грызун» этот — один здесь был?

— Вертолетчик я, Саня, да и то, в другой жизни, уж 20 лет прошло, не вспоминай лучше, — снова вздохнул Толян. — Сумку со взрывчаткой мы к телу привязали, так что всплывут они вместе вряд ли — тяжелая сумка — килограммов сорок, не меньше. А уж выплыть тем более невозможно, даже если он и очнулся, что маловероятно.

— Час от часу не легче! Я ж тебе говорил: зачем все вещдоки топить?! В случае чего хоть взрывчатку бы предъявили, да оружие его, а теперь вообще ничего нет.

— А держать все это добро на теплоходе, на котором одних туристов три с половиной сотни человек? А если все же он не один был? А если взрыватель в сумке установлен уже на время? Или ты взрывотехник, чтобы сумку вскрывать и перекладывать? А если бы мы взрывчатку и оружие при себе оставили, то, как бы ты доказывал, в случае чего, что это не наши игрушки?

— А предъявят тебе обвинение в убийстве, что ты предъявишь? Корочки МГБ Приднестровья? Это тебе не Бендеры и не Рыбница, Толя! Съездили в отпуск, называется! Отдохнули! — Анчаров сокрушенно нокаутировал тощую подушку и стал натягивать джинсы.

— Ладно, Санек, не ори, сам не знаю, как ввязался. Ты же ведь мне девицу эту с инфой подставил, между прочим! Вот сам бы и разрабатывал её, в одиночку! А то, как шуры-муры разводить, так ты, а как твоих девочек из неприятных ситуаций вытаскивать, так я. Ты бы лучше сдал их обоих тихонько в Лодейном поле в ФСБ или в милицию и все — наше дело сторона!

— Ага! В ФСБ. В АБВГДэ! Есть она там, в этом Мухосранске районном, ФСБ вообще? А в милицию сельскую, к этим дуболомам местным, чтобы они из нас, как румыны в 92-м, дубинками показания с зубами вместе выбивали. Иди ты, Толя, лучше, купи билет до Риги!

— Так что тогда ты от меня хотел? А если бы эта скотина рванула пароход, не дожидаясь, пока мы его сдадим, куда следует? Война идет, Саня, с Грузией, нормальная такая война, если ты еще не в курсе, понял?!

— Ёкарный бабай, да мы-то тут причем?

— Да что ты, как не русский в самом-то деле, — начал заводиться уже и Муравьев. — Тебя, что, эта война не касается? — он посмотрел удивленно на хмыкнувшего узбека и сам засмеялся.

— Русский, русский, только глаз немного узкий, — проворчал примирительно Анчаров. — Что делать-то будем, командир?

— Завтракать! — решительно и громко, устав шептаться, ответил Толян. — А потом отдыхать, как все туристы. Авось пронесет. Только ты Глафиру эту свою после завтрака к нам пригласи на чашку коньяку, что ли. Надо поговорить. Она теперь наш единственный свидетель.

— После завтрака сразу стоянка, экскурсия в монастырь, не успеем!

— Успеем! У нас первая смена. Пока еще вторая смена позавтракает, пока автобусы подадут — надо успеть! Чтобы больше сюрпризов не было. Эям, драугс, уз брокасти!

— Ей ту дырса, латвиетис хренов![1]

В глубоком омуте, зацепившись крепко-накрепко за ушедшую на дно Свири полусгнившую березу, плавно покачивался в медленной воде еще не успевший безобразно раздуться московский грузин Давид Гугунава, проходивший большую часть своей беспорядочной жизни под кличкой Жеребец.

Огромный старый сом, длинноусый, черный, почти незаметный в темной на дне реке, застыл рядом, осторожно выжидая — не опасен ли неожиданный пришелец? Увесистая дорожная сумка из крепкой кожи была прикреплена надежно через ручки к брючному ремню утопленника и тянула его большое тело еще ниже, в самую пучину. Но Давид уже застрял в крепких сучках окаменевшего дерева и не поддавался. А в сумке, набитой запечатанными пластиковыми пакетами с белым порошком, водонепроницаемый взрыватель израильского производства тихо отсчитывал в своих электронных потрохах время. По расчетам Жеребца сумка, оставленная им в каюте на нижней палубе, под кроватью, то есть уже практически ниже ватерлинии, должна была взорваться или в первом шлюзе, или сразу после выхода из него, в Онежском озере.

Гугунаву неподалеку от Свято-Троицкого монастыря ждала машина, на которой он рассчитывал уехать в Москву, не возвращаясь на обреченный теплоход. Таких, как Давид, было несколько человек, рассредоточившихся по всей России — от Владивостока до Питера. А почему ни у кого из них так ничего и не получилось, знают лишь Господь Бог, случай, да Федеральная Служба Безопасности.

Петров улыбчиво поздоровался с доцентом Славой и его аспирантами, подмигнул заспанной Верочке, скептически оглядывавшей сервировку стола, подвинул стул и усадил заботливо престарелую профессоршу, рассыпавшуюся в его адрес витиеватыми благодарностями. Кормили в ресторане вполне прилично. Кофе, правда, бурда, но все остальное было съедобно. Ирочка, меняя приборы, бесшумно появляясь из-за спины Петрова, в ответ на его вежливый кивок все так же чувственно шептала ему прямо в ухо глубоким низким голосом: «Пожалуйста!». А он с удовольствием провожал взглядом ее черные вьющиеся локоны, худые стройные ноги в высоком разрезе форменной длинной юбки, следил за покачиванием гибкого девичьего стана.

Верочка перехватила взгляд Андрея, усмехнулась полными губами, повела налитыми грудями в тонком свитерке и еще прямее выгнула спину. Все в приподнятом настроении, все шутят, обмениваются любезностями, продолжают едва начавшееся вчера за ужином знакомство.

Черепаха Тортилла, смакуя красиво размазанное по десертной тарелке химическое пирожное (Петров с Верой, перемигнувшись, отдали ей свои порции приторной польской дряни) рассказывала что-то о пользе включения России в Болонский процесс. Доцент Слава вежливо спорил, молодые люди помалкивали, а Петров внезапно ожесточился и высказал все, что он думает по поводу западной системы образования и предательского по отношению к нашей молодежи копирования западных схем этим Профурсенко или как там его на самом деле звать. Не обошлось и без споров по поводу ЕГЭ. Восьмидесятилетняя доктор наук оказалась к всеобщему удивлению ярой защитницей всех нововведений. В ходе короткой, но оживленной дискуссии выяснилось, что пожилая дама имеет немало преференций от такой позиции — и приглашения регулярные за рубеж, и гранты, и даже этот тур на теплоходе ей оплатила неправительственная научная организация с головной конторой в Лондоне.

Слава с Петровым понимающе переглянулись и быстренько свернули спор, откланявшись и оставив старуху доедать халявные пирожные.

— Доктор наук, академик, жизнь прожил человек, и она не понимает, что поддерживает?! — остановившись в холле воскликнул Петров.

— Андрей Николаевич. — укоризненно протянул молодой доцент из Воронежа. — Да они там, в обеих столицах, душу дьяволу продадут, не то, что студентов и школьников! Вы думали в России все не так, как в свихнувшихся прибалтийских республиках? Да так же слепо копируют все западное. Да и не слепо, а просто за деньги, за карьеру, за научные звания торгуют родиной еще почище ваших эстонцев.