Том 12. Пьесы 1908-1915 - Максим Горький

Пётр (быстро идёт в гостиную). Не могу!

Иван (строго). Стой! Я говорю — стой!.. (Смотрит на часы и успокаивается.) Жаль, что нет времени поймать тебя…

(Держась за стену и стулья, идёт Яков.)

Иван (смотрит на брата, с сожалением чмокая губами). Что, брат, плохо служат ноги, а? Да, брат, старикашки мы с тобой! Так сказать — два воина, уставшие от битв…

Яков (очень взволнован; говоря, он заикается). Послушай… я вышел на твой голос…

Иван (извиняясь). Да, я тут крикнул. Нельзя, знаешь, — отец! Ты — сядь. Ты помнишь, — два гренадёра… (Растроганно, но фальшиво поёт.)

 Во-о Францию два гренадёраИз русского плена брели…И об-ба они…

(Забыл слова.) Да-а… Но, извини, Яша, я ухожу…

Федосья (идёт). Чего ты, Яша, ходишь один, упадёшь ещё… ах ты…

Яков. Пожалуйста, останься — я прошу!.. Мне нужно поговорить с тобой…

Иван (взглянув на часы). Не могу, дружище! Мне необходимо нужно идти, да…

Яков. Это важно… Я хочу говорить о Любе…

Иван (нахмурясь). Гм… Ты так слаб сегодня. Мне тоже нужно о многом говорить с тобой… о детях… и ещё разное там… (Решительно.) Но — не сегодня! Завтра, Яков! Да, завтра, друг мой! (Уходит, прежде чем брат успевает сказать ему.)

Яков (вслед). Иван, может быть, завтра я… (Махнув рукою, идёт к себе.)

Федосья. Опять пошёл вокруг себя! (Идёт, вязанье тащится за нею.) Прожил век камнем — ни росту, ни семени — чего искать теперь? Клады ищут — по полям рыщут… А я гляди за вами… стереги да береги… (Уходит.)

(В гостиную быстро вбегает Вера, она тащит за руку Якорева. Это молодой человек в форме околоточного, красивый. Следом за ними идёт Пётр, угрюмый и нервный.)

Вера. Садитесь и продолжайте.

Якорев. Вам не боязно?

Вера. Всё героическое немножко страшно, но — так и следует!

Якорев. Верно. Ну-с, так, значит, он выстрелил в меня, я тотчас же ответил ему из моего нагана и бросился на землю, чтобы лёжа лучше стрелять, и стараясь попасть ему, pardon [3], в живот, чтобы нанести тяжёлую рану. После третьего выстрела один из нападавших, впоследствии оказавшийся учеником художественной школы Николаем Уховым, был мною ранен легко в колено…

Вера (махая руками). Не так, не так!

Якорев (удивлённо). Помилуйте, что вы? Сличите с протоколом… я вам принесу копию!

Вера (убеждённо). Не надо говорить так, как в протоколе! Не надо, понимаете?

Якорев (усмехаясь). Но если отступить от него, тогда будет неправда!

Вера (топая ногой). Ах, какой вы! Пётр, объясни ему, как надо рассказывать страшное…

Пётр (недовольно). Тебе, Якорев, пора бы перестать об этом…

Якорев. Почему же? Странно.

Пётр. Нечем тут гордиться…

Вера. Неправда, Петька!

Якорев (обижен). Как нечем? Я подвергал жизнь опасности, и ты, дворянин, должен понимать…

Пётр. А я — не понимаю. Не хочу. А если пойму, так, может быть, не подам тебе руки…

Вера. Петька, что такое?

Якорев (вставая). Ты стал зазнаваться, Пётр. Если ты гордишься тем, что кончаешь гимназию, а меня исключили, то я считаю себя оскорблённым…

Вера (радостно). Браво! Вот видите, Якорев, вы можете говорить, как настоящий герой, благородно, горячо…

Якорев (повышая тон). Твоё поведение я называю свинством.

Вера. Ай, не надо ругаться!

Пётр (равнодушно). Иди ты к чёрту! Очень мне нужно знать, как ты думаешь о моём поведении… Перестрелял каких-то мальчишек — а стрелял со страха…

Вера. Врёшь, Петька!

Якорев (возмущён). Я? Со страха?

Пётр (лениво). Конечно. Испугался и давай палить без всякой надобности…

Якорев (угрожая). Это, мой друг, слова серьёзные.

Пётр (сестре, насмешливо). Его под суд надо отдать, а ты, дура, восхищаешься — герой!

Вера (растерянно). Да, герой… он — герой, только не умеет рассказывать…

Якорев. Я ухожу, Вера Ивановна! С тобой, Пётр, я поговорю после! Я тоже — дворянин…

Пётр (усмехаясь). Дуэль, что ли?

Вера (в тихом восторге). Нет? Якорев, неужели дуэль? Петя, милый!

Якорев (многозначительно). Я посмотрю… подумаю… (Идёт.)

Вера (провожая его). Прекрасно, Якорев, вы — благородная душа! Это правда — Петька загордился. Он познакомился с каким-то господином, может быть — революционером, и с той поры…

(Уходят. Пётр подходит к буфету, наливает водки, пьёт. Из своей комнаты, торопливо, как только может, идёт Яков.)

Яков. Дай мне воду, Петя.

Пётр. Это — водка.

Яков. Водка? Зачем ты пьёшь?

Пётр. Так. Должно быть, от зубной боли.

Яков. Э-эх, Петя! Дай скорее воды…

Пётр (подавая воду). Кто-нибудь плачет?

Яков. Да.

Пётр. Мама?

Яков (уходя). Люба…

Пётр. Давай, я снесу воду…

Яков. Нет. Ты не ходи туда…

Пётр (грубовато). Я не собираюсь…

(Входят Софья и г-жа Соколова — седая дама с измученным лицом, держится прямо, говорит негромко, с большой внутренней силой, и невольно внушает уважение к себе.)

Соколова. Вы понимаете, зачем я пришла?

Софья (не знает, как себя держать). Я получила ваше письмо… Петя, пожалуйста, оставь нас…

(Пристально глядя в лицо Соколовой, Пётр подвигается к ней, она тоже смотрит на него. Пётр, наклонясь, хочет протянуть ей руку, Софья становится между ними.)

Софья (суетливо). Прошу тебя, Петя! Пожалуйста, садитесь…

(Пётр уходит.)

Соколова (не села. Говорит сначала твёрдо, под конец не может сдержать волнения, но голос её звучит властно). Я пришла сказать, что мой сын не виновен, он не стрелял в вашего мужа — вы понимаете? Мой сын не мог покушаться на жизнь человека… он не террорист! Он, конечно, революционер, как все честные люди в России…

Софья (повторяет, ударяя на слове «честные»). Как все честные люди?

Соколова. Да. Вам это кажется неправдой?

Софья (не сразу). Я не знаю.

Соколова. Супруг ваш ошибся, указав на него. Ошибка понятна, если хотите, но её необходимо исправить. Сын мой сидит в тюрьме пятый месяц, теперь он заболел — вот почему я пришла к вам. У него дурная наследственность от отца, очень нервного человека, и я, — я боюсь, вы понимаете меня? Понятна вам боязнь за жизнь детей? Скажите, вам знаком этот страх? (Она берёт Софью за руку и смотрит ей в глаза. Софья растерянно наклоняет голову, несколько секунд обе молчат.)

Софья (с напряжением). Мы получили заявление террористов… они отрицают участие вашего сына…

Соколова. И этого, я думаю, достаточно для порядочного человека, чтобы признать свою ошибку…

Софья (тихо). Не говорите со мною… так строго!

Соколова (не сразу). Я прошу извинить меня.

Софья (вздыхая). Мне кажется, мы можем говорить иначе…

Соколова (наклонясь к ней). Да, как две матери… Ведь я не ошибаюсь, чувствуя, что вы убеждены в ошибке вашего мужа, что у вас есть желание помочь мне?

Софья (волнуясь). Да! Да, я хотела бы… очень хочу! Я не верю, что стрелял ваш сын, я и раньше сомневалась, но теперь — вижу вас — не верю!

Соколова (жмёт ей руку). Вы — мать, вы не можете ошибаться, когда речь идёт о судьбе сына…

Софья (пугливо, недоверчиво). Не могу ошибаться, я?

Соколова (просто). Мать всегда справедлива, как жизнь…

Софья (болезненно усмехаясь). О, это неверно! Это… красиво сказано, но, боже мой, я — справедлива?

Соколова (настойчиво). Мать справедлива, как жизнь, как природа… Все дети близки её сердцу, если это здоровое сердце…