Схватка - Ильяс Есенберлин

— Ой, нет, — резко сказал Бекайдар и решительно встал с камня, показывая, что разговор окончен. — Вы сюда, очень прошу, не мешайтесь! Мы сами как-нибудь разберемся. Очень вас прошу!

— Ну, твое дело, — вздохнул Еламан и тоже поднялся. — Мое дело было предложить! Привет от отца! До свидания!

И он пошел к машине.

«Нет, надо обязательно поговорить с Хасеном, — подумал Бекайдар, следя глазами за удаляющимся газиком. — Обязательно!»

И вот прошла еще неделя. Работы вдруг сразу стало невпроворот. Такое в экспедициях случается очень часто. Бекайдар с рассветом уходил в маршруты и возвращался к ночи. Уставал настолько, что даже горевать уже не мог. К тому же его увлекала одна, как ему казалось, совершенно новая идея насчет прогнозирования перспектив района работ, и он с головой ушел в сбор материалов.

И вот однажды, когда усталый, запыленный, с пересохшим горлом, вернулся к себе в палатку, он вдруг увидел, что у его постели сидит коллектор экспедиции Толя Ведерников и вертит в руках какие-то образцы. Они не встречались почти полгода. За это время Толя вытянулся, похудел, возмужал. Его волосы казались совершенно белыми, как выгоревшая солома, лицо черным, нос нежно-розовым, как молодая картошка, а сам он серым от пыли. Но так и полагалось выглядеть геологу! Ведерников был комсоргом экспедиции, и, как казалось Бекайдару, он слегка задавался этим.

— Ну, наконец-то! — сказал Ведерников. — Обнаружилась бабушкина пропажа. Тебя здесь никто никогда не видит. Его, говорят, надо ночью ловить, вот я и решил подождать.

— Ну и хорошо сделал, — ответил Бекайдар, — посиди минутку, я сейчас умоюсь и тогда мы с тобой кое-что сообразим.

Он вышел на улицу, а Ведерников опять стал вертеть и рассматривать образцы. Кроме них в палатке ничего заслуживающего внимания не было — три-четыре спальных мешка по углам, посредине легкий походный столик. Такая же табуретка. У стены теодолит и треног, под ним ящик с инструментами — все. Да! Еще большой черный камень как подставка для лампы.

— Негусто у вас, — сказал комсорг, бросая образцы руд в ящик. — Я даже и книг у тебя не вижу. Что так? Ничего и не читаешь?

— А есть у нас время читать, как ты думаешь? — нахмурился Бекайдар. — Его раздражал тон комсорга. Он вообще терпеть не мог, когда его поучали.

— Человек должен расти, — сказал комсорг официально, но не особенно уверенно.

— Хорошо! Буду расти! — отрезал Бекайдар. — Ты что, по делу приехал или так просто поговорить о моем росте?

Комсорг вынул из кармана блокнот и шариковую ручку.

— Именно что о росте. Вот хочу, чтоб ты провел у нас одну беседу.

— Это о чем же?

Комсорг развел руками.

— Да о чем хочешь, — ответил он великодушно, — тему не навязываю. Вот, например, Дамели Хасеновна выбрала тему: «Наши девушки на фронте». А ты можешь взять хоть «Образ молодежи в современной литературе» или что-нибудь подобное. В общем, подготовься и шпарь о чем хочешь. Хоть о любви. Но, конечно, только с учетом всех политических и моральных моментов. Беседа должна поднимать и заострять вопросы в духе задач коммунистического воспитания.

У Бекайдара чуть не сорвалось с языка: «Да разве Дамели приехала», — но Ведерников и без вопроса удовлетворил его любопытство.

— Так вот так, друг, давай! Беседа Дамели будет проведена на этой неделе, а ты выступишь на следующей. Пусть все воскресенья будут заняты. Так о чем же ты будешь говорить: о личном или общественном? Есть у тебя какая-нибудь любимая тема или ты так ушел в эти камни, что и думать разучился?

— Ну ладно, — сказал Бекайдар, все продумав. — Я, скажем, выберу какую-нибудь очень личную тему. Разве это заинтересует других? Они ведь, может быть, думают, совсем по-иному.

— Вот и отлично! — с энтузиазмом подхватил Ведерников. — Ты сказал, а мы с тобой не согласились, начали спорить, каждый высказывал свою точку зрения — вот и получилась беседа. Конечно, для этого и тема должна быть соответствующая, например: «В чем я вижу смысл жизни», или «Человек и общество», или «Как я представляю себе нашу страну через сорок лет». Да мало ли там! Бери, говорю, любую тему. О внутренней дисциплине тоже, например, было бы очень интересно поговорить. Боевая тема! Нужная! Валяй! Но только для плана мне требуется, чтоб ты сейчас же определил, о чем будешь беседовать! Ну хотя бы приблизительно. Думай!

И Бекайдар действительно задумался. Ему давно хотелось поделиться с людьми; выложить то, что у него за последнее время скопилось на душе. Прямо, честно, без всяких обиняков. Может, и Дамели придет и тоже выступит. Но о чем же говорить? О любви разве? Нет, не годится. Все поймут, о чем он завел речь, и Дамели, конечно, никогда не выступит на эту тему. Говорить публично о своем чувстве — это все равно, что торговать своими тайнами. А любовь всегда тайна. Тайно она зарождается, тайно приходит, тайно же уходит. Дамели в этом убеждена и не будет исповедоваться перед людьми. Ее любовь принадлежит только ей. Да, но тогда какой смысл вообще вести беседу? Вероятно, ему лично ровно никакого! Просто надо помочь Толику провести еще одно мероприятие. Ну, что же! Он готов!

— Хорошо, я расскажу о песне, — сказал он.

— О какой песне? — удивился Ведерников.

— О всякой песне. Ну хотя бы о наших геологических песнях. Ты знаешь, что мы иногда поем у костра? А ты думал, что у нас только одни камни да «Гимн геологов». Нет, у нас и лирики сколько угодно. «Геология и лирика» — может быть такая тема?!

Ведерников зачесал в голове.

— Может-то может, конечно, — согласился он, — но тогда ты все-таки захвати тему как-нибудь пошире. Ну, например: «Казахская народная песня». Что она значила для казахского народа. Как она его поднимала, направляла, помогала жить. С примерами и образцами. Вот это действительно будет интересно. Так сговорились? Я записываю: «Разговор о казахской песне». Так?! После доклада прения. После прений танцы! Народ на это придет!

— Хорошо, — согласился Бекайдар, — заноси в план: «Размышление о песне». Будем разговаривать!

Он все-таки надеялся, что увидит Дамели.

...Когда на следующее воскресенье Бекайдар подъехал к поселку, он увидел, что улицы полны народа. Много женщин. Молодежь принарядилась, начистилась, навела блеск. Около клуба образовался круг. В одном месте парень играет на свирели и несколько парочек кружатся по каменистой площадке. В другом месте — хор. В общем веселятся кто как может.

«А ведь все это заслуга Ведерникова, — подумал Бекайдар, — без него, кроме водки и картишек, тут ничего не было». И действительно, Ведерников сделал много. До его избрания в комсорги лучшим времяпровождением кроме гулянок была охота и поездка с удочками на озеро Балташы. Но для поездок этих нужны машины, а где их взять? Хорошо, если начальство расщедрится, а если нет?! — вот и хлестали водку, вот и гоняли козла, вот и играли на интерес, а Ведерников устроил танцплощадку, сколотил хор, организовывал диспуты на острую тему и сумел так втянуть во все это молодежь, что так называемые «воскресники» стали непременной принадлежностью каждого выходного дня. Что-что, а организатором Толик был действительно первоклассным. Он умел не только отыскать интересного докладчика, но так же подобрать ему и содокладчика и оппонентов, и случалось порой, что от обоих докладчиков только клочья летели. Сейчас перед клубом собралось около ста человек, то есть почти вся саятская молодежь — геологи, рабочие, шоферы. Но как ни присматривался Бекайдар, Дамели он не находил. «Неужели так она и не придет», — тоскливо подумал он и посмотрел на часы: уже время начинать. «Эх, отделаюсь — и все».

— Ну, что же ждать? Начнем!

— Начнем, пожалуй, — ответил Ведерников и вдруг, как будто что-то сообразив, добавил: — Вот минут через десять и начнем.

И как раз в это время Бекайдар увидел Дамели. Она шла со стороны сопок. Сердце у Бекайдара так и замерло. Кажется, он даже покраснел. Это было как солнце, поднявшееся с другой стороны поселка. Дамели бледна и строга, на ней белое платье. «Упругий стан, шелками схваченный», — вспомнил Бекайдар Блока. Не идет, а ступает по воздуху, еле-еле касаясь ступнями земли. Глаза потуплены, и, несмотря на всю легкость, независимость, чувствуется, какая огромная тяжесть давит ее, как ей трудно было прийти сюда. Дамели дошла до площадки, кивком головы поздоровалась со всеми и присела на черный камень. Хотя этого и не полагалось, но Бекайдар смотрел на нее не отрывая глаз. Да, похудела, похудела, даже вот щеки ввалились. Под глазами синяки. Видно, и ей несладко пришлось за эти недели. Волнуется и старается скрыть это. Брови сдвинуты, и резко обозначились скулы. А раньше их Бекайдар не замечал совсем. «Нет, она переживает не меньше меня, — решил он. — Больше, много больше! — подумал он через минуту, присмотревшись. — Она ведь знает, в чем дело! Это, верно, действительно какая-то ужасная тайна! Что, если Еламан не соврал?!»