Перекресток двух полос - Оксана Алексеева

к потолку и начинали вещать обо всем, что приходило им в головы. Гомон разогнался через секунду, но дальше лишь нарастал – дело было в том, что говорившие, каждого из которых в общем шуме было сложно расслышать, пытался прибавить громкости и все же быть услышанным тем самым парнем, который колдовал над ними, злобно смеясь и водя руками по воздуху, будто крыльями.

На самом деле, Бойков почти никакие откровения не улавливал. Вроде бы кассирша справа что-то об измене мужу говорила, а охранник, которому вмиг надоело дубасить Андрея, – о каком-то старом деле, которое друзья помогли замять. На самом деле это было неважно – толпа полностью дезориентирована, о сопротивлении и тревожных кнопках напрочь забыли все. Но Захар подложил в камин дровишек:

– Грязнее, грязнее вспоминайте! Нечто такое, о чем даже самим думать стыдно!

Радостный Рудольф побежал с пакетом к крайней кассе, чтобы при обездвиженной и ничего не замечающей кассирше выгребать всю наличку. Кэша было не так чтобы много, но обескураженные люди почему-то стремились доложить хоть что-то и из собственных карманов. В пакет полетели даже кольца с серьгами. Андрей пошел пугать продавцов с другой стороны молочно-белыми глазами, мерцающими из-под шлема. Захар же решил не напрягаться – зачем, если теперь все свидетели его явления сами на все согласны?

– Какая интересная история, – он прервал женщину, хотя ее историю не слышал. – Наполни-ка мне эту сумку, дорогуша, иначе об этом узнают все вокруг. А ты, – он уже обернулся к охраннику, – притащи пару ящиков самого дорогого коньяка. Надо же отметить такое событие.

Психика у охранника была чуть устойчивее, потому он не кинулся исполнять приказ, а с ужасом уставился на бредущего рядом с ним зомби. Зачем-то схватил его за руку, резко дернул на себя, желая остановить, но у того конечность просто отвалилась, а трупак беспечно пошел дальше. Вот на этом моменте охранник и сдался:

– Я спятил… Я сошел с ума! А ведь у бабули было слабоумие… Я от нее подцепил?

– Верно мыслишь, – одобрил Захар. – А теперь за коньячком. С глюками бороться бесполезно, но чем быстрее принесешь, тем быстрее отпустит. А ты что мне тянешь? Карточку? – он удивился подбежавшей уборщице. – За молчание, а налички нет? Тогда и пин-код сверху нацарапай, чего уж мелочиться.

Это было Зло как оно есть, в самом чистом виде. Бойков радовался не столько наживе, сколько воцарившемуся вокруг хаосу, истерикам и рыдающим от непонимания мужчинам в форме. Рудольф как раз только деньгами и восторгался – он как раньше был мелочным, так на том дне и плавает. Андрею было перпендикулярно. Захар тяжело вздохнул и опустил руки.

Масштабное и немыслимое в своей наглости ограбление оказало такой мощный эффект, что даже вдогонку за ними никто не кинулся – грабители просто вышли на улицу, пропуская мимо мертвецов, некромант жестами отправлял их обратно на кладбище, пусть дойдут тихонько и упокоятся, сегодня они уже больше не пригодятся. Минует не меньше десяти минут, прежде чем кто-то внутри магазина вспомнит о вызове полиции. Но вряд ли даже самый стрессоустойчивый охранник сможет внятно объяснить, что там произошло.

Вот как раз на свежем воздухе легкая эйфория отпустила, и тогда Захар задал Андрею вопрос – где ж ожидаемая радость-то? Ведь по итогам этого плана радости должно было хватить до конца недели. Некромант пока их не догнал, он проверял, чтобы его подопечные свернули за угол, а не поплелись за повелителем, как иногда с ними случается. Короленко монотонно ответил:

– Морального удовлетворения ты от подобного ты не дождешься, Захар. Ты немного повеселился, но этого мало, потому что у тебя и до сих пор самооценка была сильно завышена – ее не получится подкрепить за счет одного лишь унижения других людей. Некуда уже подкреплять. И радости не будет, потому что цель была не твоя.

– С какого ж перепуга? – разозлился на него Базука. – Нам бабло лишнее, или че? Да, немного, но плюс-то заметный. И это только начало!

Андрею его раздражение было до фени, поэтому он просто продолжил:

– Начало такой же для тебя скуки. На самом деле ты желаешь того, чего у тебя никогда не было. А денег у тебя с пеленок было в избытке. Они тебе сейчас приносят такое же счастье, как если бы ими твою младенческую задницу подтирали. Это все равно что тебе начать мечтать стать брюнетом или называться Захаром. Человек физически не может вожделеть то, что у него всегда было, есть и будет.

– Офигеть! – оскалился на него Захар. – И ты мне это только сейчас сообщаешь? Не до, а после аттракциона чужой невиданной щедрости?! Что же раньше не сказал?

– Так ты не спрашивал, – Андрей, на которого сгрузили весь коньяк, просто терпеливо шагал рядом, не жаловался, но и не оправдывался.

Базука, поддавшись накатившему психозу, подкинул сумку и швырнул ее в сторону мусорного бака, чем только подтвердил правоту друга: все ее содержимое не шло ни в какое сравнение с его испорченным настроением. Осознав это, расслабился и даже невесело рассмеялся:

– Готовились, собой рисковали, сделали. И ради чего? Чтобы один наш тупорылый некромант порадовался? Ему-то хорошо – у него никогда денег не было, там и сто рублей до усрачки осчастливят.

Андрей вдруг остановился, опустил немного голову и произнес голосом намного ниже собственного:

– Захар, ты же понимаешь, что я через Андрея все слышу?

– Понимаю, конечно! Для тебя и говорю! – рявкнул Базука. – Иди вон сумку подбери, которую я выкинул. Тебе ж в жизни ничего больше не надо! – высказавшись, он успокоился и продолжил тише: – А мне тогда что надо?

– Что-то большее, – Андрей снова заговорил от себя и пошел дальше, направляясь к машине. Сгрузил ношу в багажник, повернулся и соизволил вернуться к своей мысли: – Что-то больше, чем деньги. Власть, может быть. Или то, чего ты хотел и не получил. Или то, что тебе недоступно, но к чему можно стремиться.

Захар постоял немного, подумал, а потом радостно выкрикнул, открывая дверь водителя и желая как можно скорее приступить к разработке нового плана:

– Андрюх, ты чертов гений! Я злюсь, что ты не додумался разобрать меня раньше, но лучше поздно, чем никогда. Мне нужна власть! И Вера!

– Вера в кого? – не понял Короленко, но сам догнал: – А-а, наша