Ложь, опасность и любовь - Рэйчел Гибсон

Куинн был старшим из детей. За ним шли сестра, Мэри, и брат Донни. На двоих у них было семь девочек. Куинн не видел необходимости преумножать семейство.

– На воскресной мессе я встретила Беатрис Гарнер, – говорила тем временем мама, а Куинн стряхивал перья на совок. Он уже знал, что дальше скажет его мать. – Ее дочь, Вики, работает в «Диллард». Она в отделе детской одежды. Она не замужем и посещает церковь Святой Марии на Стейт-стрит.

– И думать забудь, – сказал Куинн, снимая перья с джинсов.

Мать возблагодарила Господа, когда Куинн перевелся из отдела наркотиков в убойный отдел. Она считала, что это куда лучше, чем бегать за наркоманами и уворачиваться от пуль наркодилеров. С тех пор она спала и видела, как бы устроить личную жизнь сына. Ей казалось, что любовь хорошей женщины и регулярные визиты в исповедальню сделают его счастливым. На доводы Куинна о том, что именно «любовь хорошей женщины» сделала его несчастным, мать отвечала, что Аманда не была хорошей женщиной. Среди прочих грехов особо выделялась принадлежность к пресвитерианству. Куинн устал объяснять матери, что такой образ жизни его вполне устраивает и счастлив он не меньше, чем любой другой житель этой планеты.

Голос матери на автоответчике бормотал еще что-то о приходском священнике и дьяконе, но запал ее кончился, и вскоре она повесила трубку. Куинн поставил мусорное ведро на место, под мойку, а веник прислонил к стене. Совок он бросил на стол и достал из холодильника бутылку пива. Быть может, мать меньше беспокоилась бы за него, если б у нее самой была личная жизнь. Впрочем, он не знал, как отреагирует, если мать начнет встречаться с кем-нибудь так быстро после смерти отца. Хотя, если задуматься, прошло уже три года с тех пор, как отца хватил удар во время того, как он постригал мамину сирийскую розу. Куинн взял со стола ноутбук и досье, которое оставил там ранее, и выключил свет, когда выходил из кухни. Когда он вошел в гостиную, Милли встала и подошла к нему. Свободной рукой Куинн дотянулся до пульта и включил вечерние новости. Он сел на кожаный диван и положил ноутбук с досье на стеклянный журнальный столик перед собой. Милли села на пол у его колен, и Куинн потрепал ее за ухом.

В комнате было темно и уютно, свет из телевизора лился на пол и журнальный столик. Он смотрел прогноз погоды, который грозил очередным дождем. Пресса пока что не распространялась о деле «бездыханных». Широкая общественность знала только, что жертв было три, и все они были задушены у себя дома. Как именно жертв задушили, не разглашалось, равно, как и не разглашались подозрения полиции о том, что свидания жертвам назначались через Интернет. Пресса пошла на сотрудничество с органами. Пока что. Как только они решат, что могут сорвать большой куш, то тут же расторгнут соглашение.

Экран засветился ярче, когда пошла реклама страховой компании. Куинн глотнул пива. Он работал в полиции шестнадцать из своих тридцати семи лет. Первые шесть лет он провел на улице патрульным, пока не дослужился до детектива. Следующие шесть он провел в отделе наркотиков. В самом начале он был наивен, верил, что может спасти мир от наркотиков. Он вырос с четкими моральными принципами. В голове были ясные представления о том, что такое хорошо, а что такое плохо. Добро и зло. Белое и черное. Ему хватило года работы под прикрытием, когда он вынужден был дружить с отребьем, у него даже мировоззрение изменилось. Границы между добром и злом размазались, а черное и белое стадо одинаково серым.

И чем больше он работал под прикрытием, тем больше менялся сам. А чем больше он менялся, тем проще принимал то, что раньше считал неприемлемым. И однажды, глядя утром в зеркало, он не узнал того человека, каким стал. Он увидел перед собой обросшего типа с косматой бородой. С жестокими глазами. И ему понравилось то, что он увидел. Полицейским из отдела наркотиков приходилось думать очень быстро и действовать жестко. Они были умны и самоуверенны и считали себя несокрушимыми. А Куинн был одним из лучших. Шесть лет он жил в мире наркотиков и насилия, и вкус побед не набил оскомину. Прижать к стенке крупных наркоторговцев – дело нешуточное. И ему нравилось выбивать из плохих парней душу. Адреналин неделями зашкаливал выше нормы. Трудно было найти этому замену. Работа и жизнь переплелись так крепко, что порой невозможно было сказать, где кончается одно и начинается другое. Перемены в нем пугали родных, и он редко появлялся на семейных праздниках, пока в один прекрасный день не перестал ходить на них вовсе. Он жил работой, дышал ею, и любовью его была все она же. Это и была его настоящая жизнь, и он наслаждался каждой секундой.

Пока все не развалилось.

Куинн сделал еще глоток пива. Ее звали Мэри, что подразумевало, что она должна быть легкого нрава, вот только в жизни ее не было ничего, что могло порадовать. Она была девятнадцатилетней проституткой и баловалась наркотиками. Ее любимым был черный героин, но Мэри какое-то время была без дозы, потому что ушла от парня-наркоторговца, который избил ее до беспамятства и изнасиловал. Первый раз, когда Куинн увидел Мэри, она была в синяках и кровоподтеках, глаза ее почти не открывались. На второй встрече она согласилась быть тайным осведомителем Куинна и познакомила его с дилером.

Следующие восемь месяцев Куинн занимался тем, в чем разбирался лучше всего. Он врал, заводя дружбу с отребьем. Затем посреди ночи раздался неожиданный звонок. Его словно холодной водой окатили. Тело Мэри нашли в продуктовой коляске на заднем дворе супермаркета. Он стоял под дождем, глядя на ее мертвое тело, на дешевые накладные ногти, и злость закипала в нем. Злость, которая, точно кислота, прожигала дыру в сердце. Восемь месяцев работы пошли псу под хвост.

Дьявол!

Он смотрел, как по ее лбу к носу стекают дождевые капли, и что-то в нем изменилось. Моральные устои, которыми он жил, рухнули. Убили девушку, почти ребенка, а он думал только о работе. С этой минуты, глядя в зеркало, он ненавидел жестокого ублюдка, что смотрел на него с той стороны. Он был противен сам себе.

Мэри доверилась ему, а он не смог уберечь ее. Он подвел ее и как полицейский, и как человек. По букве закона он был прав. Он сделал ровно столько, сколько требовала инструкция. Но он должен был сделать больше.

В короткой жизни Мэри он был последним мужчиной, в котором она тоже разочаровалась. Ее тело, кроме бабушки, опознать было некому. И несмотря на то что Куинн подвел ее при жизни, он мог сделать кое-что после ее смерти. Он оплатил похороны, купил лучший гроб и был одним из немногих, кто пришел на похороны Мэри. Каждый год в день ее смерти он приносил букет алых роз к ее надгробию. Он даже не знал, любит ли она алый цвет.