Елка в подарок - Фредерик Дар

— Ах, ты так? Тогда я ее забираю!

— Вот и забирай! — взвизгивает старик. — И вставь ее себе… на подоконник!

— Нет, я подарю ее более благодарным и достойным людям!

— Хватит выпускать пары, мужики… Не будем с ней больше возиться, только корни прикопаем, а потом Пинюш посадит по своему усмотрению, если, конечно, захочет, — пытаюсь я призвать спорщиков к спокойствию и заставить их прислушаться к голосу разума.

К нам подходят возвратившиеся с прогулки женщины. Пино, стараясь срочно эвакуировать свою половину из некрополя, начинает скулить и жаловаться. Он гнусавит что-то о ломоте в суставах и всем предлагает пощупать свой пульс в доказательство того, что у него началась лихорадка. Мамаша Пинюш возражает, что, мол, можно и потерпеть, когда в доме гости. Фелиция, которой я отвешиваю свой взгляд номер 38-бис категории «А», тут же поддерживает старика, мол, дело не в гостях, а в здоровье, выбирать в таких случаях не приходится. Наверняка болезнь простудного характера, и если не начать лечение срочно… и так далее.

— Давайте возвратимся в Париж, мадам Пино. Если ваш муж простудился, так уж лучше ему болеть в Париже, чем здесь. Тут и врачей-то, наверное, нет, — добавляю я.

— А посуда! — протестует хозяйка. — Что же, все бросить как есть?

Однако Фелиция тут как тут:

— Мадам, я вам помогу, и мы управимся за четверть часа.

Коровушка Берюрье свои услуги не предлагает. Прогулка по свежему воздуху лишила ее последних сил. Войдя в комнату, мадам тяжело плюхается на несчастный складной стул, совершенно не приспособленный для большого тоннажа. Брезентовая ткань лопается, ножки гнутся, несчастная Берта опрокидывается назад: ноги вверх, платье и все, что снизу, — к подбородку.

Кто-то когда-то зачем-то сказал: «В единстве сила». И вот мы, объединив усилия, с трудом возвращаем Толстуху в вертикальное положение. Она верещит, что у нее вся задница в синяках и она теперь будет выглядеть непрезентабельно. Моя участливая матушка советует пострадавшей приложить к ушибленным местам компресс из оливкового масла, «и все как рукой снимет!»

Одним словом, на этом инцидент исчерпан, посуда вымыта и через два часа мы, набившись в машину (заметьте, мою машину!), отправляемся в Париж. Я высаживаю пассажиров в порядке очередности в соответствии с обещанием доставить их к дому. Расставание сопровождается поцелуями и пожеланиями поскорее встретиться вновь. Моя добрая и вежливая маман, стремясь не отстать в гостеприимстве и накормить весь мир, приглашает высшее общество в полном составе в первое же воскресенье после выздоровления бедняги Пино к нам на обед. Веселенькая перспектива, доложу я вам!

И вот мы наконец одни в машине — маман и я.

— Едем домой? — спрашивает она с некоторым испугом в глазах, как бывает всякий раз, когда какая-нибудь неспокойная мысль терзает ее.

— Да, маман, я только что вспомнил…

Ох, до чего же я не люблю ей врать! И я умолкаю. Фелиция смотрит на проплывающий мимо пейзаж Булонского леса. То тут, то там на пустынных аллейках стоят машины, в которых влюбленные парочки предаются любовным шалостям, как сказал бы кто-нибудь из академиков, или спешат закончить с грехом (пополам), как сказал бы я… На лужайках резвятся хорошо одетые детки под чутким присмотром своих высокооплачиваемых нянь, а в двух шагах богатые домохозяйки выпускают из шикарных машин породистых псов, родословную которых можно сравнить разве что с генеалогическим древом Капетингов, чтобы те справили свою высокопородную нужду у вековых дубов. Иногда по аллеям проскачет какой-нибудь всадник, этакий благородный сопляк из высшего света, разыгрывая из себя Зорро или Д’Артаньяна.

— Скажи мне, Антуан… Ты собираешься заняться трупом, который вы обнаружили возле дома Пино?

От неожиданности у меня сводит правую ногу, и я резко жму на тормоз. Припарковываюсь к бордюру рядом с аллеей для верховой езды и поворачиваю голову к маман. Удивительно, она смотрит на меня с некоторой иронией.

— Господи, как это тебе удалось раскрыть наш секрет?

— Очень просто. Когда вы копали яму перед обедом, я смотрела на вас в окно…

Ну конечно же, как я мог забыть? Всякий раз, когда мы выезжаем вместе, Фелиция только тем и занята, что наблюдает за мной. Она любуется мной, и этим все сказано, поэтому ей нередко ведомо такое, о чем никто даже не догадывается! Ах, моя милая матушка! Она ведь не на нас смотрела, а только на меня. Это я вам для ясности говорю! Можете мне поверить на слово. Зачем молчать о том, что есть? К чему ложная скромность? Все же знают, что я красив, как Аполлон (кстати, я никогда с ним не встречался), и сексуален, как… (сравнение прошу добавить по вкусу, как соль и перец). Во мне больше элегантности, чем в принце Галльском. Ну а уж интеллект настолько выше среднего, что обычному человеку, если он пожелает ко мне обратиться, придется принести с собой раздвижную пожарную лестницу. Да с какой стати скрывать свои достоинства, если они и так прут в глаза?

— Итак, маман, ты видела человеческий череп на лопате Берю?

— Представь себе… Боже, мне это отбило всякий аппетит.

— А чей это труп?

— Я заметил, что ты почти ничего не ела, но подумал, тебе стало противно из-за кошмарной жрачки Берюрье…

— Какой-то женщины…

— Ее убили?

— По всей вероятности…

— Как по-твоему, труп давно зарыт у них в саду?

— Этот? Точно не знаю, поскольку он был засыпан негашеной известью…

Маман содрогается.

— Что значит «этот»?

— Да просто там зарыт еще один. Мы его обнаружили, когда вы прогуливали Толстуху Берю. Второй труп мужской. Он не был засыпан известью, и, судя по его нынешнему состоянию, можно предположить, что лежит там уже несколько лет!

— Боже! Но это же ужасно! Ты не находишь, мой дорогой?

— Да. Случай сам по себе невероятный… Инспектор полиции выигрывает участок, нашпигованный трупами! Бывает же…

— И что ты собираешься делать? — тихо спрашивает Фелиция.

— Если зайцу дают морковку, он ее грызет!

Она вздыхает. Что тут еще говорить, мы понимаем друг друга без слов.

— Хочешь поехать со мной?

— Правда, мам?

О господи, она как ребенок! Представьте себе маленькую девочку, прижавшую нос к кондитерской витрине (классическая картина). И вот кто-то появляется в дверях и предлагает ей самое большое, самое красивое пирожное! Малютка в полном экстазе, на седьмом небе! Сейчас то же самое с Фелицией.

— Если я тебе не помешаю…

Вместо ответа я делаю разворот на ближайшем перекрестке и мчусь к центру города.

Глава пятая

В которой я вхожу в журналистику и так же быстро оттуда выхожу

В воскресенье вечером «Средиземная утка» отдыхает. Огромное здание тихо и пустынно. В вестибюле при входе бородатый старичок-охранник читает последний выпуск газеты, прикрепленный кнопками к стене. А в отгороженном стеклом узком закутке дежурный по редакции с отсутствующим видом изо всех сил старается ничего не делать, что в принципе не так просто, как кажется. Редакционный работник похож на осьминога в аквариуме. Сходство усугубляется обширной лысиной (на голом черепе восемнадцать длинных волосинок, тщательно приклеенных, каждая в отдельности, поперек головы) и бесстрастным выражением лица.

Я подхожу вплотную к его стеклянной будке. Узрев постороннего, дежурный смотрит на меня с тупым презрением, будто я вылез из засорившегося унитаза, и наконец с трудом выдавливает из себя:

— Слушаю?

— Главный редактор здесь?

— Нет.

— Тогда я хотел бы встретиться с одним из секретарей редакции.

— По вопросу?

— А это я объясню ему сам…

— Он занят.

— Он будет еще больше занят после того, как я его увижу!

Поскольку газетный головоногий и не думает выходить из транса, я сую ему под нос свое удостоверение. Дежурный смотрит на него без эмоций.

— Давай, папаша, — кричу я через стекло, — пошевеливайся! Сделай усилие, доложи обо мне! Мое имя Сан-Антонио — произносится, как пишется!

Теперь он надевает на себя маску плаксивого засранца, снимает трубку и спрашивает, почти не двигая губами (согласитесь, для французской артикуляции это нетипично!):

— Господин Кийе здесь?

Лысому, по всей видимости, что-то отвечают, но что именно, по его каменной роже понять невозможно. Он кладет трубку на рычаг, затем, секунду поразмыслив, снимает снова и набирает номер. Чертов истукан! Дохлый череп! Вот это уже ближе к сегодняшней повестке дня — я мысленно переношусь к двум полуразложившимся трупам, лежащим в земле и терпеливо ожидающим своей участи.

— Господин Кийе? Тут некто комиссар Сан-Антонио хочет с вами поболтать!

Аквариумный дежурный слушает, не меняя выражения, затем медленно склоняет голову.