Было записано - Greko

— Нет.

— Дадо мне все уши про тебя прожужжал. Все рассказал.

— Значит, ты знаешь о моем праве.

— Я знаю, что ты спас Дадо и его младшего брата. И, хоть ты мой враг, но ты хороший, правильный человек. Я думаю, что ты хороший человек, потому что ты позаботился о детях и отдал их в руки тех, кого они уже называют мамой и папой. Особенно про маму Дадо мне много рассказал. Евдокия — достойная женщина, если, не раздумывая взяла их к себе, назвала своими сыновьями и сделала так, что всего за несколько месяцев и они стали называть её мамой. У тебя есть право. Право вернуть Дадо его маме. Он сам так хочет. И я препятствовать не буду.

Вася, подчиняясь внутреннему порыву, поклонился.

— Спасибо тебе, Тагир.

— Всевышнего благодари! Я лишь исполняю его волю.

— Почему ты считаешь, что это его воля? — не удержался изумленный Вася.

— Ты не понимаешь?

— Поэтому и спрашиваю.

— Он послал тебя, чтобы их спасти. Он был уверен, что ты устроишь их судьбу. Он знал, что ты ни за что их не бросишь. Ты прошел долгий и опасный путь, чтобы найти Дадо. Не испугался. Не думал об опасности. Ты думал только о том, чтобы вернуть мальчика маме. Как же я могу вмешиваться и перечить его провидению?

— Гезель?

— Хорошо, что она ушла на женскую половину. Глупая женщина, что с нее взять?

— Почему хорошо?

— Ты же не для меня держал шашку в руке, когда вошел?

— Признаю, не для тебя. Для неё.

— Не суди её строго. Она поступила сообразно своему воспитанию и образу мыслей. Она думала, что Дадо будет лучше, если он вернется. Хотя просто могла спросить ребенка, где ему лучше. Не очень разумный поступок. Не суди.

— Не буду.

— И если встретишь как-нибудь, шашку не обнажай.

— Не достану. Обещаю.

— Хорошо, — Тагир кивнул. — И хорошо, что я покормил Дадо. Обратная дорога не будет в тягость. Вам пора. Погони не будет. Обещаю.

— Спасибо тебе, старик, — Вася поклонился еще раз. — И извини, что вошел неподобающим образом в твой дом.

— Надеюсь, — Тагир улыбнулся, — больше такое не повторится!

— Дадо! — Вася опустил мальчика на землю. — Попрощайся с дедушкой Тагиром. Нам надо ехать.

Дадо подбежал к старику. Крепко обнял. Тагир что-то ему шептал на ухо. Дадо кивал головой. Кусок мяса так и держал в руке.

…Когда аул скрылся, и отряд опять оказался под сенью леса, Вася не удержался.

— Михаил Юрьевич!

— Что?

— Не хотите подержать Дадо?

— С удовольствием! — обрадовался Лермонтов. — Только… — указал на связанные руки.

— Ерунда! Не страшно!

Лермонтов дернул за кончик веревки, освободил руки. Бережно усадил Дадо перед собой.

Вася ехал сбоку, не мог отвести взгляда и улыбался. Он знал, что сделал это специально. Не смог удержаться. Всегда равнодушный до ахов и охов по поводу встреч со знаменитостями, он сейчас ехал и с огромной долей тщеславия и хвастовства представлял себе, как будет сам и заставит Игнатича и Евдокию на всю жизнь впечатать в голову Дадо историю о том, как сам Михаил Юрьевич Лермонтов держал маленького лезгина на своих руках!

Глава 3

Вася. Большая и Малая Чечня, 6–10 июля 1840 года.

Мастерство Шамиля как стратега росло не по дням, а по часам. Аргвани и Ахульго его многому научили. Убедившись на собственном опыте в опасности сидения в крепостях, больше он такого подарка русским генералам не сделает. Маневренная война на большом пространстве, быстрота и натиск там, где не ждут его наибов, раздергивание русских войск, глубокие партизанские рейды — вот отныне его конек. Позднее подобную манеру войны назовут тактикой тысячи порезов. Местность не просто позволяла, она диктовала именно такой способ действий, давала преимущество над русскими с их тяжелым обозом и артиллерией. Быстрое конное перемещение — и вот мюриды уже у Назрани вынуждают русских укрыться в крепости и не принять открытого боя. Еще день-другой — и наиб Малой Чечни, Ахверды-Магома уводит надтеречных чеченцев за Сунжу. А в это время за сотни верст сам Шамиль и Ташев-Ходжи ведут отряды в сторону Темир-Хан-Шуры, а затем, погрозив крепости из Чиркея, разделяются: имам имитирует вторжение в Дагестан, а его соратник-чеченец спешит на соединение, чтобы вместе с Ахверды-Магомой остановить карательную экспедицию в Малой Чечне. Шоип-мулла тем временем везет в Дарго семью имама, чтобы схоронить её в неприступной чаще.

Такая тактика оказалась для русских генералов полной неожиданностью. За что хвататься? Что защищать при тех скудных средствах и резервах, что остались в распоряжении генерал-лейтенанта Галафеева (сказались-таки потери прошлого года!)? Кого наказывать первым — жителей Большой Чечни, одними из первых поддержавших Шамиля, или Малой, где собирались бывшие мирные, предатели, бросившие свои дома и поля, поверив несбыточным обещаниям пришлых мюридов? Восстание надтеречных чеченцев, убивших многих своих правителей, офицеров русский службы, грянуло как гром среди ясного неба для командира нового Чеченского отряда. Ему не хватило гибкости мгновенно среагировать на изменившуюся обстановку.

Отставленный от должности генерал-майор Пулло интриговал за его спиной, донося военному министру из Грозной: «Незнание края, образа войны с горцами и незнание их характера было, может быть, причиною, что действия его были нерешительными, отчего, вероятно, развилось общее беспокойство в Чечне». Напрасные потуги. Пулло уже был назначен козлом отпущения, и ничто не могло ему помочь.

Но что могло помочь самому Галафееву? Данные разведки разнились. Большие силы чеченцев видели то тут, то там. Доклад Дорохова о скопищах горцев между реками Гехи и Валерик генерала не впечатлил.

— Шамиля нет в Чечне. Нужно этим воспользоваться. Разорим весь край. Уничтожим посевы. Аулы сожжем недрогнувшей рукой. Те чеченцы, что примкнули к пророку, узнав о гибели родных очагов, заколеблются и бросятся спасать свои семьи, — изложил свое видение предстоящей экспедиции генерал-лейтенант командирам батальонов куринцев и ширванцев, назначенных в экспедицию.

— Снова летняя операция, самый сложный сезон для лесной войны. Без разведки никак! — вздохнули опытные «кавказцы».

Их, убеленных сединами и отмеченных ранами, не смутило предложение тотальной войны. С Ермолова так повелось: огнем и мечом гулять по Чечне, не жалея ни старого, ни малого. Туземцы сами виноваты: еще несколько месяцев назад клялись в покорности, выдавали заложников, сдавали ружья, но стоило Шамилю их поманить, сразу переметнулись на его