История инквизиции - А. Мейкок

«Среди прочего, Рец умолял множество людей, чьих детей он похитил, над которыми жестоко издевался, а потом убивал, молиться за него. И вот они шли в длинной процессии и хором распевали молитвы о спасении души преступника, которого власти приговорили к сожжению на костре».[19]

Мы не можем сказать, почему такое происходило. Но нам следует признать тот факт, что у тех людей не возникало никаких моральных проблем и что несмотря на папский и епископский протесты, которые постепенно становились все менее настойчивыми, а потом и вовсе прекратились, они считали сжигание еретиков делом справедливым и необходимым. Святой Людовик, христианский монарх, par excellence, подтвердил, что еретиков, дела которых были переданы в светский суд, должны были предавать сожжению на костре. А добрейшая и милейшая Елизавета Венгерская, одна из наиболее почитаемых святых, выбрала себе в духовники того самого инквизитора Конрада Марбургского, который прославился своим жестоким отношениям к еретикам.

Возможно, мы быстрее приблизимся к сути дела, если поймем, что ничто так не характеризует мировоззрение людей Средневековья, как осознание необходимости наказания греха и непоколебимая вера в загробную жизнь. Очевидно, именно эта вера, тесно связанная с вопросами наказания и искупления вины, и повлияла на их отношение к ереси. Когда ересь видна, причем проявляется она не в свободном высказывании сомнений в делах теологии, а в богохульстве, насмешках над Церковью Божией, в оскорблении святых, когда спасение души становится для человека менее важным, чем благополучие его тела, тогда становятся возможными многие вещи, которые нам и в голову не приходят. И среди этих вещей мы должны увидеть не только организованное преследование ересей, но и строительство Шартрского собора и написание «Божественной комедии». «Corruptio optimi pessima».

Но, как нелепо обвинять людей Средневековья в жестокости и мстительности, противоречащих человеческому разуму, так же ошибочно выставлять их нерешительными и сентиментальными, не интересующимися обычной жизнью. Несмотря на то что все мы подвержены влиянию обстоятельств, человеческая натура не меняется. Как заметил мистер Никерсон: «Мы должны с опаской относиться к собственным попыткам понять прошлое, потому что нам не дано понять и настоящего».

Кстати, коли уж мы, вообще, завели разговор о жестокости, то можно обратиться и к современным случаям ее проявления, которые ничуть не отличаются от худших случаев Средних веков. В конце 1921 года газета «Нью-Йорк Уорлд» провела тщательное расследование преступлений Ку-клукс-клана. Сообщалось, что в период между октябрем 1920-го и сентябрем 1921 года Клан совершил четыре убийства, одно нанесение «непоправимого» увечья, один раз человек был обожжен кислотой, сорок один раз людей пороли, двадцать семь – обмазывали дегтем и вываливали в перьях и пять раз похищали детей. Автор пишет, что один из его друзей сам принимал участие в линчевании негра и в сожжении другого чернокожего живьем за изнасилование белой женщины. Он знает о случаях, когда члены Клана, чьи лица скрыты под капюшонами, пытали людей и наносили им увечья, и приводит пример, когда женщину сначала избили мокрой веревкой, а потом обмазали дегтем и обваляли в перьях за то, что она вышла замуж во второй раз. В 1923 году один техасский адвокат написал письмо сенатору штата, в котором указал, что в Техасе «за последние восемнадцать месяцев пятьсот раз людей обмазывали дегтем и обваливали в перьях, а также пороли кнутом, не говоря уже об убийствах, словесных оскорблениях и других преступлениях».

Теперь понятно, что деяния Ку-клукс-клана в общих чертах можно сравнить с тем, что люди Средневековья делали с еретиками. Разумеется, мы не высказываем пока суждения, правильно или неправильно они поступали. Многие уже говорили, что ни к чему было печься о единстве средневековой Европы и что Реформация, которая его уничтожила, совершила благое дело для всего общества, но, с другой стороны, многие из нас могут с этим не согласиться. Американизм как примета Клана – это сущая ерунда. Не в этом дело, а в том, что в каждом случае человек испытывает солидарность с неким общественным институтом – в одном случае, с Соединенными Штатами Америки, в другом – с христианским содружеством средневековой Европы. В каждом случае вы начинаете рассматривать существование в обществе определенных движений или сект как угрозу стабильности, здоровью и единству вашего мира. Поэтому члены Клана свято верят в то, что католики, евреи и негры – это антиобщественные элементы. Их не интересует, верна или ошибочна католическая вера. Если католикам нравится верить в чистилище, в молитвы святым и во множество других, подобных вещей, то клановцы-то тут при чем? Однако Клан озабочен тем, что Католическая церковь, как общественный институт, стоит на антиамериканских позициях, что она призывает людей к верности, какую граждане Штатов могут проявлять только к своей стране. Теми же принципами Клан пользуется при формировании своего отношения к неграм и евреям. Он относится к ним так же, как римские императоры относились к ранним христианам. Клан не принимает их как единые, самостоятельные общества и не желает понять их религию, с которой он, возможно, в чем-то не согласен. Впрочем, в случае с неграми речь идет не о религии. Там дело касается того, чтобы удержать опасный варварский элемент на отведенном ему месте.

Подобным же образом средневековые католики относились к теологическим аспектам ересей. Лишь познакомившись с трудами великих философов, каноников, проповедников и миссионеров – таких, как Фома Аквинский, Сен-Бернар, Сен-Доминик, Сен-Раймон Пеннафорский, святой Бонавентура, Альберт Великий, – мы обнаружили в их работах разумные доводы против ересей. Эти люди считали ереси вызывающими, потому что они скрывали правду, а для простых людей ереси казались вызовом самой Церкви. Разумеется, это всего лишь некое обобщение. Но, как мы отметим в следующей главе, религиозное преследование в Средние века возникло не по воле Церкви, а по приказанию светских властей. Потому что ереси в первую и последнюю очередь рассматривались как антиобщественный заговор.

«Средневековая Церковь, – пишет доктор Тоут, – была более чем просто Церковью. Это, скорее, было целое государство, точнее, в некотором роде даже супергосударство».[20]

Таким образом, верно будет сказать, что когда религиозное преследование вновь появилось в XI веке, оно получило вторую жизнь скорее благодаря верности Католической церкви, представляющей собою некое универсальное общество, в котором состоят все люди, чем благодаря католической вере, которой Церковь учила и которую охраняла. Иными словами, общественный институт защищен правилами, противоречащими тем принципам, которые этот институт отстаивает. Кстати, это – определение фанатизма.

Между прочим, тот же феномен можно проследить на примере Ку-клукс-клана. Клан настолько американский, что является неамериканским по сути, потому что старается встать на стороне религиозной нетерпимости в обществе, которое открыто проповедует принцип полной религиозной терпимости. Не то, чтобы полная религиозная терпимость была желанной или вообще возможной. Понятно, что принуждение в религиозной вере, включающее в себя необходимость морального суждения, в некоторых определенных обстоятельствах может стать необходимым для блага общества.[21] Доктор Джонсон с присущей ему точностью объясняет это.

«Справедливость и здравый смысл указывают на то, – сказал папа Лев XIII, – что не должно быть государств-безбожников; или такое государство должно принять линию поведения, которая приведет к безбожию, а именно, относиться ко всем религиям (как они себя называют) одинаково и предоставить им всем равные права и привилегии… Хотя Церковь, как и всякая хорошая мать, взвесит огромный груз человеческой слабости; ей известно, каким именно образом в наш век развиваются умы. По этой причине, учитывая то, что Церковь всегда должна выбирать правду и честность, она и не позволяет властям терпеть всяческие варианты правды и честности – для того чтобы избежать лишних неприятностей… Справедливости ради надо сказать, что чем больше государство делает для того чтобы терпеть зло, тем дальше оно от идеала.[22]

Далее, в пределах, определенных национальным законом, изложено, что цель гражданского правительства – добиваться наибольших благ для общества и счастья для каждого индивидуума, потому что он – член этого общества. Таким образом, гражданское правительство в некоторой степени становится оппортунистом. Человек, знакомый с социальными условиями имперского Рима в I веке, оценил бы обстоятельства, заставившие императоров начать сбор налогов на безбрачие, однако несмотря на это, он бы не стал придерживаться той точки зрения, что человек должен жить под постоянным надзором, как скот. Подобным же образом можно прийти к заключению, что государство при некоторых обстоятельствах может вмешаться в дело транспортировки алкоголя, потому что это в конечном счете может повлиять на благо самого государства. Впрочем, понимая это и принимая, что правительство США столкнулось с настоящим кризисом (касающимся контрабанды алкоголя) в 1919 году, мы не очень-то готовы принять абсолютно трезвый образ жизни и любим выпить по поводу и без него.