Война олигархов - Павел Генералов

— Ага! А если на время? Давай?! Удар, ещё удар!

— Ну, давай, — пожал плечами Гоша.

— Тогда так. У каждого — по две обоймы. Времени — ровно минута. Засечёшь, Иваныч? — обернулся он к инструктору, заодно бывшему здесь и хранителем стволов и боезапаса. Иваныч, усмехнувшись в жидкие усы, кивнул.

Тра–та–та! Тах–тах! Тра–та–та! Тах–тах!

Все трое, сняв защитные наушники, отправились подводить итоги. Результат был налицо. Лёвка успел расстрелять обе свои обоймы, зато попал в мишень, исполненную в виде человеческой полуфигуры, всего семь раз. Гоша же, ограничившись одной обоймой, семь из восьми пуль положил как надо. Вышла вроде бы как боевая ничья.

— Ну, а я что говорил? — нелогично обрадовался Лёвка. — С тебя коньяк, Сид!

— О кей, — легко согласился Гоша, — а с тебя — закуска. И учти, я предпочитаю икру. Чёрную, а не баклажанную, — уточнил он.

Глава третья. Клюв на отсечение

6 сентября 1997 года, 06.00

Бивис, как и положено старшему брату, умер первым. Баттхед спустя мгновение — ровно столько понадобилось второй бесшумной пуле, чтобы нагнать первую. Они упали рядом, на гравиевую дорожку. Мощные лапы, устремлённые вперёд, на врага, беспомощно зарылись в мелкие, влажные от утренней росы камешки. С оскаленных глянцево–чёрных морд скатились кровавые капли слюны, и гравий окрасился в цвет вчерашнего заката, предвещавшего славный осенний денёк.

Убитые в бою, на боевом дежурстве, братья–ротвейлеры наверняка попали в рай. Собачий, естественно, рай, о котором столько небылиц рассказывают бывалые псы. Якобы в том раю на каждом кусту растёт по сахарной косточке, а повязать понравившуюся суку можно просто так, безо всяких дипломов с отличием.

Нога в тупорылом ботинке брезгливо пнула труп Бивиса и шагнула на крыльцо дома Пекаря. За первой последовала вторая, затем третья и четвёртая. Нападавших было двое, хотя стрелял в собак только один, тот, что повыше, в тёмной куртке с капюшоном, надвинутом на глаза. Человек в капюшоне длинной отмычкой легко открыл дверь и знаком показал коренастому напарнику в сторону спальни.

Из спальни раздавался мужественный храп Пекаря с какими–то повизгивающими подсвистами. Похоже, Пекарь сегодня ночевал не один. Что ж, его бабёнке, вполне может статься, не подвезло на сей раз с кавалером. В нехорошее время она оказалась в не самом лучшем месте.

Коренастый ужом скользнул в спальню и распластался за гардиной, держа ствол в опущенной руке. Его командир, надвинув капюшон поглубже, занял позицию в душевой кабинке, рядом с мраморным унитазом, белоснежным, с вкраплениями «золотого» песка. С добрым утром, страна!

Если баба проснётся первой, значит, сегодня не её день. А если сам Пекарь… Что Пекарь первым делом направится сюда, если не помыться, то отлить, человек в капюшоне не сомневался. Он взвёл затвор пушки с глушителем и приготовился ждать.

Пекарь проснулся от громкого неприятного скрипа. Или свиста? Это Настя, привалившись к его подушке, храпела ему прямо в ухо. Вот баба! Даже храпит не по человечьи! И вдобавок раскинулась на весь сексодром, оттеснив его на самый край. Пекарь по–хозяйски оттеснил Настю и та, недовольно пожевав губами, перестала скрипеть. Перевернулась на другой бок, вздохнула и вновь заснула как младенец.

Ничего себе младенец! Сколько она вчера уговорила? Бутылку мартини и полведра красного, не меньше. Сам Пекарь выпил не меньше, но напитки были покрепче. Начал с коньяка, а закончил за упокой, вискарём.

Не удивительно, что огромную кровать–полигон они использовали в прямом назначении: спали, как мёртвые. Хотя голова трещала сейчас, как у живого. Надо было Настьку вчера домой отправить, а то храпит тут… Настя, словно услышав его мысли, обиженно всхлипнула.

— Ладно, спи уж, — примирительно проворчал Пекарь подруге, но та и так спала, распространяя запах перекисшего вина.

Он встал с кровати и кряхтя пошарил ногой по коврику. Левая тапка нашлась сразу, а правая исчезла напрочь. Вместо тапки нога наткнулась на жестяную баночку и опрокинула ее. Остатки пива, радостно булькнув, вылились на ногу. Тяжкий пивной дух неприятно ударил прямо по мозгам. Неужели это он вискарь лакировал пивком? Ни хрена не помню, — пожал плечами Пекарь. Тапочка наконец нашлась, но она воняла пивом и была сырой, как мышь после дождя.

Матюкнувшись, Пекарь отправился в сортир босиком, противно прилипая правой ногой к синему линолеуму. Из зеркала в коридоре на него глянул мрачный плотный дядька с неопрятной щетиной и налитыми кровью глазами. Пекарь недовольно поморщился: толстеть он начал, что ли?

Он не нравился себе категорически. И не только потому, что вчера напился вусмерть. Скорее, он напился потому, что не нравился себе. А всё потому, что пехота его сплоховала. Вместо того чтобы взять заложниц, они вляпались в дерьмо. И теперь ему надо изобретать новый ход против наглого Сидорова, а не спокойно диктовать ставшим совсем послушными пацанам свои условия. Ход не придумывался, оттого Пекарь и пил вчера столь отчаянно, как пролетарий после рабочей недели.

Уже в туалете он внезапно успокоился. Да и отбойные молотки в голове попритихли — что значит качественная выпивка! Уже пустив тугую струю в свой золотой унитаз, он уловил какое–то движение сбоку, от душевой кабинки. Но среагировать не успел: облегчаясь, он помертвевшей кожей головы почувствовал холодную сталь ствола, приставленного прямо к темечку.

Он не услышал выстрела — лишь щелчок спускаемого курка.

Пекарь аккуратно подогнул колени и уткнулся лбом прямо в сливной бачок. Из аккуратной дырки, прямо из центра бритой головы брызнул фонтанчик крови.

— Здесь тебе самое место, — жёстко сказал человек в куртке с капюшоном, отвинчивая глушитель с пистолета. Он брезгливо, рукой в чёрной перчатке подтолкнул голову Пекаря так, чтобы его лицо уткнулось в писсуар, и нажал на рукоятку бачка. Поток воды умыл удивлённое лицо Пекаря и, окрасившись розовым, с хлюпаньем унёсся по сточным трубам в неведомые дали.

Человек в капюшоне быстро прошёл по коридору, заглянул в спальню. Напарник, выдвинувшись из–за бархатной гардины, глазами показал ему на безмятежно спящую Настю. Длинная нога подруги Пекаря бесстыдно оголилась, а сама девушка свистела как осипший Соловей–разбойник.

— Оставь её, — беззвучно шевеля губами, приказал капюшон. — Сматываемся.

Настя засвистела громче, но дом уже опустел. Если не считать, конечно, склонившегося в последнем поклоне, позорно мёртвого Пекаря.

6 сентября 1997 года,

Уфа

«Продолжается регистрация билетов и начинается посадка пассажиров на рейс шестьсот сорок пять Уфа — Москва», — медленно сообщила усталая дикторша. Наверное, дежурила всю ночь, вот и спит на ходу. Словно услышав мысли Нура, дикторша чуть более бодро сообщила то же самое по–башкирски.

— Ну что, идём? — Зера, подсчитав, наконец, количество своих вещей, потянула Нура за рукав.

— Вы идите, я сейчас, — Нур кивнул двум амбалам–охранникам на чемоданы, — Справитесь?

— Ну, — невнятно согласился тот, что был чуть повыше и поплотнее.

Обычно Зеру не провожала охрана её отца, но в связи с нефтяными, мягко говоря, неприятностями Сафин приставил к дочери самых опытных своих бойцов. Кроме охранников имелась и ещё одна пара умелых рук — муж Зериной сестры, Резеды, тоже провожал свояченицу. Эмиль был не столь огромен, как бойцы, но весьма внушителен по горизонтали. Плотный, крепко сбитый, с хитрыми бегающими глазками и холёной смазливой физиономией, Эмиль Вафин не слишком–то нравился Нуру. Но, видимо, нравился Резеде, что, пожалуй, было важнее.

— Догоняй, — беспечно сказала Зера и чётко, как опытная командирша, распорядилась, — Вы, Мударис, берите тот чемодан на колёсах и портплед, ты, Вась, коробку с книгами и чёрную сумку. Эмиль, не забудь вон ту коробку, с ней можешь не церемониться, там тоже книги.

Нур оглянулся и восхитился: крошечная и хрупкая, как статуэтка, Зера так умело командовала громадными мужиками, что не оставалось никаких сомнений, где искать истоки феминизма. Конечно, на Востоке. А точнее: в аэропорту столицы Башкортостана.

У киоска с сувенирами Нур долго не раздумывал, да и некогда было — усталая дикторша вновь напомнила про рейс «Уфа — Москва».

— Мне, пожалуйста, во–он того медведя, — попросил Нур продавщицу, указывая на самый большой сувенир — вырезанного из дерева косматого медведя. В жадных лапах зверь крепко сжимал бочонок с башкирским мёдом. Глаза медведя довольно жмурились, отчего он был похож на настоящего, степного башкира.

— Дорого… — не веря своему счастью, пролепетала молоденькая продавщица. Этот зверь стоял у неё в витрине уже второй месяц и Нур был первым покупателем, покусившимся на такой весомый подарок.