Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

Многие из факторов международной обстановки, которые привели к падению Кореи, либо сохранились неизменными за прошедшие полвека, либо, скорее всего, проявят себя вновь, как только на востоке восстановится мир. Японию с ее жаждой власти удастся приструнить, но не навсегда. Возможно, в следующем поколении Япония снова будет иметь большое влияние в Тихоокеанском регионе. Россию же полуостров, скорее всего, будет интересовать не меньше, чем сорок лет назад. И вполне вероятно, этот фактор окажется важнее, чем когда-либо прежде. Стоит ожидать, что и традиционная вовлеченность Китая в дела этого региона тоже сохранится[12].

И вот война резко заканчивается – и Японская империя идет с молотка. Корейцы, освободившись от японского владычества, стали ждать исполнения обещания, данного «тремя великими союзниками» в Каирской декларации 1943 года, что «в свое время» Корея станет свободной и независимой.

Решение высадить войска, чтобы тоже поучаствовать в оккупации Кореи, Америка приняла только под самый конец войны. Японская колония в сложных переговорах о зонах оккупации, которые вели участники «Большой тройки» в 1943–1945 годах, не фигурировала. Американцам всегда нравилась идея «опеки» над Кореей, как над Индокитаем и некоторыми другими колониальными владениями на Дальнем Востоке. Их привлекала перспектива обозначить некий период, в течение которого попечители в лице великих держав, в данном случае Китая, Штатов и СССР, будут «просвещать» зависимые народы и «готовить к самоуправлению», «защищая их от эксплуатации». У британцев и французов, не забывавших о собственных империях, эта идея отклика не находила. С дальнейшим ходом войны раздумья о будущем внутреннем устройстве Кореи отошли на второй план, оттесненные растущим беспокойством о внешних силах, которые будут это устройство определять. Еще в ноябре 1943 года один из подкомитетов Госдепартамента высказал опасения, что Советский Союз, вступив в войну на Дальнем Востоке, может воспользоваться возможностью втянуть Корею в свою сферу влияния:

Корея может показаться соблазнительно удобным случаем применить советскую концепцию должного обращения с колониальными народами, чтобы существенно увеличить экономические ресурсы советского Дальнего Востока, получить незамерзающие порты и занять господствующую стратегическую позицию по отношению к Китаю и Японии… ‹…› Советская оккупация Кореи создала бы совершенно новую стратегическую обстановку на Дальнем Востоке с возможными далеко идущими последствиями для Китая и Японии[13].

Как очень верно подметил американский историк Брюс Камингс, «“совершенно новую стратегическую обстановку на Дальнем Востоке” создал вовсе не интерес к Корее со стороны CCCP – он-то проявлял его уже не одно десятилетие, а заинтересованность Штатов»[14]. Однако к началу Потсдамской конференции в июле 1945 года предсказуемые трудности вторжения на «внутренние территории» Японии вызывали у вооруженных сил США немалую головную боль. Штаты считали японские войска, все еще дислоцирующиеся в Корее и Маньчжурии, достаточно крепким орешком для Красной армии и были только рады переложить эту задачу – и бремя неизбежных потерь – на русских. Во всяком случае, Пентагон стоял на позиции, что Корея не представляет долгосрочного стратегического интереса для Штатов.

Однако всего три недели спустя их взгляд на Корею кардинально изменился. Две атомные бомбы, взорванные в Хиросиме и Нагасаки 6 и 9 августа, вынуждали Японию сдаться. Советская Красная армия ломилась через Маньчжурию, встречая ожесточенное сопротивление Квантунской армии. Вот тогда Вашингтон и пересмотрел свои представления о том, насколько желательно и целесообразно будет отдать Советам изрядный кусок Кореи. Поздним вечером 10 августа 1945 года, через сутки с небольшим после бомбардировки Нагасаки, Координационный комитет Госдепартамента, Военного и Военно-морского министерств спешно вынес единодушное решение: Соединенные Штаты должны участвовать в оккупации Кореи. Два офицера, составлявших проекты указов комитета, вгляделись в мелкомасштабную настенную карту Дальнего Востока и заметили, что 38-я параллель делит страну почти пополам. К югу от этой черты располагалась столица, лучшие предприятия сельского хозяйства и легкой промышленности, а также больше половины населения. Некоторые члены комитета, в том числе Дин Раск, будущий госсекретарь США, высказали соображение: если русские это предложение отвергнут, Красная армия, пробравшись на юг через Маньчжурию, успеет захватить всю Корею, прежде чем передовые американские отряды высадятся в Инчхоне. В эти недели, на фоне первых нерешительных стычек начинавшейся холодной войны, внезапное предложение американцев о раздельной оккупации Кореи послужило пробным шаром для проверки планов СССР, касающихся Дальнего Востока.

К облегчению комитета, русские без всяких возражений согласились ограничить свое продвижение 38-й параллелью. Красная армия добралась до этого рубежа почти за месяц до того, как в Южной Корее должны были высадиться первые американцы, и там остановилась. Стоит отметить: если бы Москва отклонила американский план и оккупировала Корею целиком, вряд ли американцы смогли бы или стали бы форсировать решение дипломатического вопроса. Ни для той ни для другой стороны в этот период полуостров сам по себе интереса не представлял – он был важен только как способ прощупать взаимные намерения. Начиналась серьезная борьба за политический контроль над самим Китаем. По сравнению с определявшимися сейчас судьбами и границами великих стран Корея почти ничего не значила. Сталин вполне удовлетворился половиной. Ни разу за все пять последующих лет СССР не выказал желания поставить на кон власть и престиж Москвы в прямом состязании с американцами за распространение советского влияния к югу от 38-й параллели.

Так в конце августа 1945 года XXIV корпусу армии США, включая и ветеранов, у которых за плечами был не один месяц отчаянных боев на Тихом океане, и зеленое пополнение прямо из тренировочного лагеря, поступил расстроивший их приказ отправляться не на родину, по которой они истосковались, а в неведомую Корею. Как там вести себя, их не особенно инструктировали. Их командир, генерал Джон Ходж, получил в своем штабе в Окинаве лишь серию телефонограмм, которые только запутывали дело. Четырнадцатого августа генерал Стилуэлл сообщил ему, что оккупацию можно расценивать как «наполовину дружественную» – иными словами, противниками ему надлежит считать лишь незначительное меньшинство коллаборационистов. В конце месяца Верховный главнокомандующий, сам генерал Макартур, постановил, что к корейцам следует относиться как к «освобожденному народу». Координационный комитет Государственного департамента, Военного и Военно-морского министерств прислал из Вашингтона в Окинаву спешное распоряжение, предписывающее Ходжу «сформировать правительство в соответствии с политикой США». Отлично, понять бы еще, в чем состояла эта политика по отношению к Корее. Поскольку Госдепартамент не знал об этой стране почти ничего, кроме того, что ее националисты жаждут независимости и единства, сообщить Ходжу им было практически нечего. И генерал, как человек военный и прямой, попытался подойти к решению проблемы прямолинейно и по-деловому. Четвертого сентября он проинструктировал своих офицеров рассматривать Корею как «противника Соединенных Штатов», на которого распространяются условия капитуляции Японии. Восьмого сентября, когда американскому оккупационному конвою оставалось до Инчхона еще двадцать миль по Желтому морю, к нему подошло небольшое судно с тремя элегантно одетыми мужчинами на борту, которые отрекомендовались генералу представителями «корейского правительства». Ходж послал их куда подальше, как и всех остальных встреченных по прибытии корейцев, заявлявших о наличии у них мандата. Двадцать четвертый корпус намеревался взять страну под контроль и этот контроль удерживать. Армия США, разумеется, не желала связываться ни с какой из десятков враждующих местных политических группировок, которые в первые же дни после освобождения бросились возводить собственные силовые базы на обломках рухнувшей японской империи.

Передовой отряд из четырнадцати человек – первых прибывших в Сеул американцев – был очарован и ошеломлен тем, что обнаружил в городе. Повсюду конные повозки, лишь изредка протарахтит мимо какая-нибудь колымага на угле. В одной лавке они увидели трех европейцев и поспешили познакомиться, но те оказались турками из местной диаспоры, по-английски не знающими ни слова. Еще им встретились русские, бежавшие в Корею в 1920 году. Эти начали с довольно бестактного «Sprechen sie Deutsch?»[15] Человека, владеющего английским, американцы все же нашли – это был местный японец, до войны поживший в Штатах. Его жена, желавшая, как и все японское сообщество, подольститься к новым властям, уговорила их взять пирог и два фунта настоящего сливочного масла – ничего подобного они не ели уже много месяцев. Той ночью они спали на полу сеульского почтамта. Наутро их