Вампир Арман - Энн Райс

Он взмахнул волшебным пластиковым приборчиком, чтобы переключить канал, экран минул и беззвучно заморгал, и он включил громкость – песня, играет группа, пародия, хлопают люди.

Дрянные звуки, дрянные картинки, как и окружающий его мусор. Ладно, ты мне нужен. Больше никому.

Он поднял глаза на меня, маленького агрессора, Дэвид ждал слишком далеко, чтобы он его увидел.

Я толкнул телеэкран в сторону. Он покачнулся и упал на пол, его детали разбились, словно внутри находилось множество склянок с энергией, теперь превратившихся в осколки.

В нем моментально возобладала ярость, зарядив его лицо сонливым узнаванием.

Он поднялся, расставив руки, и набросился на меня.

Перед тем, как впиться в него зубами, я заметил, что у него были длинные, спутанные черные волосы. Грязные, но густые. Они держались за спиной при помощи завязанной в узел у основания шеи тряпки и рассыпались по пестрой рубашке толстым хвостом.

Тем временем, в нем оказалось достаточно густой, одурманенной пивом крови, которой хватило бы и на двух вампиров, и яростное бойцовское сердце, а при этом – столько плоти, что забираться на него было все равно что оседлать быка.

Когда пьешь кровь, все запахи приятны, даже самые прогорклые. Я, как всегда, подумал, что сейчас тихо умру от счастья.

Я высосал набрал полный рот крови, подержал ее на языке и пропустил в желудок, если таковой у меня имеется, чтобы остановить алчную грязную жажду, но не настолько, чтобы его затормозить. Он впал в забытье и начал сопротивляться, сделал большую глупость, вцепившись мне в пальцы, а потом совершил опасную бестактность – попытался добраться до моих глаз. Я крепко зажмурился их и дал ему нажать на глаза жирными большими пальцами. Никакой пользы это ему не принесло. Я мальчик стойкий. Нельзя ослепить слепого. Я был слишком занят кровью, чтобы обращать внимание. К тому же, мне было приятно. Эти слабаки, стремясь оцарапать кожу, только гладят ее.

Его жизнь прошло мимо, словно все, кого он когда-нибудь любил, проехали на американских горках под искрящимися звездами. Хуже, чем на картине Ван Гога. Пока мозг не извергнет свои ярчайшие краски, нельзя узнать настоящую палитру того, кого убиваешь.

Довольно скоро он опустился на пол. Я опустился вслед за ним. Теперь уже я обхватил его левой рукой и лежал, прижимаясь к его большому мускулистому животу, как ребенок, и пил кровь большими слепыми глотками, выжимая все его мысли, видения и чувства, чтобы они слились в один цвет, мне нужен только цвет, чисто оранжевый; и на секунду, когда он умирал – когда мимо меня большим шаром черной энергии, которая в конечном счете оказывается пустотой, просто дымом или того меньше, прокатилась смерть – когда смерть вошла в меня и вышла назад, как ветер, я подумал, не лишаю ли я его конечного понимания, сокрушая все, чем он был?

Чепуха, Арман. Ты знаешь то, что известно духам, что известно ангелам. Этот подонок отправляется домой! На небеса. На небеса, которые отказались от тебя, причем, может быть, навсегда. Мертвым он выглядел просто отлично.

Я сел рядом с ним. Я вытер рот – нет, на нем не осталось ни капли крови. У вампира изо рта капает кровь только в кино. Даже самые приземленные бессмертные слишком опытны, чтобы пролить хотя бы каплю. Я вытер рот, потому что у меня на губах и на лице был его пот, и я хотел от него избавиться. Тем не менее, я восхищался им – несмотря на внешность толстяка он оказался большим и удивительно жестким. Я восхищался черными волосами, льнущими к влажной груди в тех местах, где в результате порвалась рубашка.

Его черные волосы представляли собой достойное зрелище. Я сорвал стягивающий их тряпичный узел. Густые и пышные, как у женщины.

Удостоверившись, что он мертв, я намотал их на левую руку и вознамерился выдернуть всю шевелюру из скальпа. Дэвид охнул.

– Тебе это необходимо? – спросил он.

– Нет, – сказал я. Но от скальпа все равно оторвалось несколько тысяч волосков, каждый – с собственным крошечным окровавленным корнем, сверкнув в воздухе, как крошечный светлячок. На мгновение я удерживал прядь волос в руке, потом они выскользнули из моих пальцев и упали за его повернутую набок голову.

Вырванные с корнем волосы небрежно упали на его грубую щеку. Глаза были влажные и бдительные на вид – оседающее желе.

Дэвид отвернулся и вышел на узкую улицу. Вокруг гремели и ревели машины. На речном корабле пел свисток.

Я пошел за ним. Я стер с себя пыль. Одним ударом я мог разрушить весь дом, крыша просто обрушился бы в зловонную грязь, и он бы тихо умер среди остальных домов, чтобы никто из жильцов даже и не узнал об этом, все влажное дерево просто бы рухнуло. Я никак не мог избавиться от вкуса и запаха пота.

– Почему ты так возражал против того, чтобы я вырвал его волосы? – спросил я. – Я просто хотел забрать их, он же умер, ему все равно, а никто другой не будет скучать по его черным волосам.

Он повернулся с коварной улыбкой и смерил меня взглядом.

– Твой вид меня пугает, – сказал я. – Неужели я по небрежности разоблачил в себе чудовище? Знаешь, моя блаженная смертная Сибель, когда она не играет сонату Бетховена, известную как «Апассионата», она все время смотрит, как я охочусь. А теперь ты хочешь, чтобы я рассказал тебе свою историю?

Я бросил последний взгляд на труп с обвисшим плечом. На подоконнике за ним, над ним стояла синяя стеклянная бутылка, а в ней – оранжевый цветок. Ну не проклятье ли это?

– Да, очень хочу, – сказал Дэвид. – Пойдем, вернемся вместе. Я просил тебя не вырывать его волосы только по одной причине.

– Да? – спросил я. Я посмотрел на него. С довольно-таки искренним любопытством. – И по какой же причине? Я всего-то собирался вырвать его волосы и выбросить.

– Все равно что оторвать крылышки у мухи, – предположил он без видимого осуждения.

– У мертвой мухи, – ответил я. И намеренно улыбнулся. – Ну же, из-за чего весь этот шум?

– Я хотел проверить, послушаешь ты меня или нет, – сказал он. – Вот и все. Потому что, если бы ты меня послушал, между нами все было бы в порядке. И ты остановился. Вот все и в порядке. – Он повернулся и взял меня за руку.

– Ты мне не нравишься! – сказал я.

– О нет, нравлюсь, Арман, – ответил он. – Давай, я все запишу. Шагай по комнате, проповедуй, обвиняй. Сейчас ты на высоте, ты сильный, потому что у тебя есть двое замечательных маленьких смертных, цепляющихся за каждый твой жест, они у тебя как служители у бога. Но ты хочешь рассказать мне свою историю, сам знаешь, что хочешь. Ну же!

Я не мог удержаться от смеха.

– И что, эта тактика уже приносила результат?

Теперь наступила его очередь смеяться, что он и сделал в добродушной манере.