История Тенделео - Йен Макдональд

– Можешь открыть глаза, – сказал Байрон. – Иначе ничего не увидишь, и получится, что весь путь ты проделала зря.

Лифт поднялся уже выше макушек деревьев, и передо мной открылась панорама окружающей местности. Я увидела, что станция «Ньяндаруа» двигалась вниз по восточному склону Абердарского хребта. Чаго расстилалось передо мной, как разложенное на кровати свадебное покрывало-канга.

Выглядело оно так, словно кто-то нарезал из цветной бумаги кружочков и рассыпал по горам. Чаго повторяло все изгибы и складки местности, но это было, пожалуй, единственной его особенностью, которая казалась естественной. Во всем остальном оно было совершенно чужим. Цвета этих кругов были ошеломляюще яркими, и я едва не рассмеялась, глядя на апельсиново-рыжие, вишнево-алые, ядовито-розовые и темно-красные пятна, словно венами пронизанные ярко-желтыми полосами. Мне не верилось, что это – настоящее. Ничто живое, реальное такой расцветки иметь не могло, и оттого мне на мгновение почудилось, будто передо мной созданная в Голливуде киношка, сверх меры напичканная компьютерными спецэффектами.

Я прикинула, что от нас до чаго примерно километр. Это было совсем небольшое чаго – куда меньше килиманджарского, которое уже поглотило Моши, Арушу и другие танзанийские города и находилось теперь на полпути к Найроби. Когда я сказала это вслух, Байрон ответил, что новое чаго имеет в диаметре пять километров и начинает приобретать классическую форму скопления разноцветных кружков.

Я вгляделась пристальнее, стараясь рассмотреть детали. Мне казалось, если я сумею это сделать, чаго станет для меня реальным. Вдали я увидела путаницу отростков-ветвей цвета медной проволоки, и впрямь похожих на кораллы, увидела стену темно-малиновых деревьев, вздымавшихся на невероятную высоту. Их стволы были прямыми и гладкими, как копья, а листья смыкались наподобие зонтиков. За деревьями громоздилось что-то похожее на покосившиеся ледяные горы, на молитвенно воздетые к небу руки, на пористые, как старые грибы, колонны, на веера из перьев, на груды футбольных мячей, купола, гигантские мозги или ядра грецких орехов. Были там и совсем уж непонятные образования, похожие только друг на друга и ни на что больше. Чего там не было, так это того, что принято называть предметами в общепринятом смысле слова. И весь этот невообразимый хаос тянулся ко мне, но я почему-то сразу поняла – чаго не схватит меня до тех пор, пока я нахожусь здесь, на белой башне, которая медленно пятится назад вниз по отрогам Абердарской гряды со скоростью пятьдесят метров в день.

Мы были почти на самом верху, и наша клетка раскачивалась на ветру. Я почувствовала тошноту и страх и снова с силой вцепилась в ограждение. Именно тогда чаго стало для меня реальностью. Я почувствовала его запах, который принес ветер. Иллюзии не пахнут, а от чаго пахло корицей, потом и свежевспаханной землей. Еще от него пахло гнилыми фруктами, соляркой и мокрым после дождя асфальтом. От него пахло свернувшимся молоком, которое отрыгивают грудные младенцы, телевизором, той штукой, которой мастер из нашей сельской цирюльни «Под деревом» смазывал волосы отцу, и женским святилищем на шамбе. Каждый из этих запахов будил во мне воспоминания о Гичичи, о наших соседях, о моей жизни, а все вместе они вновь всколыхнули во мне чувства, которые я испытала совсем недавно, когда вступила в Возраст. Так чаго стало для меня реальностью, и каким-то шестым чувством я поняла, что оно поглотит мой мир.

Пока я стояла, стараясь как-то вместить в себя все, что было или могло быть внутри этих цветных кругов, в стене башни отворилась дверь, и в клеть лифта вошел белый мужчина в вылинявших джинсах и превосходных ботинках «Тимберленд».

– Привет, Байрон, – сказал он и только потом заметил двух кенийских девочек. – А это кто такие?

– Меня зовут Тенделео, а это – моя сестра, – объяснила я. – Мы зовем ее Маленькое Яичко. Мы пришли сюда, чтобы посмотреть чаго.

Кажется, мой ответ ему понравился.

– Меня зовут Шепард, и я исполнительный директор ЮНЕКТА, – представился он, пожимая нам руки (судя по акценту, Шепард тоже был американцем). – Это значит, что я мотаюсь по всему миру и ищу ответы на вопросы о чаго. Что это такое, откуда оно взялось и что нам теперь с ним делать…

– Ну и как, нашли хоть один? – спросила я. Шепард, казалось, слегка растерялся, и я почувствовала себя нахалкой и грубиянкой, но он сказал:

– Пойдем, я покажу вам одну штуку.

– Может, не стоит, Шеп?.. – сказал вампир-Байрон, но Шепард все равно повел нас в башню.

В комнате, куда мы попали, было столько белых (большинство – бородаты и одеты только в шорты), сколько я не видела за всю свою жизнь. На каждом столе стояло по компьютеру, но за ними никто не работал. Вазунгу[8] в основном сидели друг у друга на столах, очень быстро и много говорили и еще больше жестикулировали.

– Разве нам сюда можно? – спросила я на всякий случай.

Шепард рассмеялся. На протяжении всей экскурсии он относился к каждому моему слову так, словно оно слетело с уст старого мудрого м'зи, а не тринадцатилетней девчонки.

– Почему бы нет? – спросил он и повел нас в комнату, где компьютеры рисовали на круглых столах планы чаго: чаго сейчас, чаго через пять лет, чаго, когда оно встретится со своим братом с юга и они оба начнут поглощать Найроби сразу с двух сторон, точно два старика, повздоривших из-за стебля сахарного тростника.

– А что будет, когда и Найроби исчезнет? – спросила я.

На картах я видела названия всех городов и поселков, уже проглоченных чаго, но это меня не удивило. Как же иначе? Ведь названия не меняются! И я потянулась к тому месту на карте, где, по моим расчетам, должно было находиться Гичичи.

– Мы не можем заглядывать так далеко, – сказал Шепард.

Но я все думала о Найроби – огромном городе, который исчезнет под яркими красками чаго, словно втоптанная в ковер грязь. Человеческие жизни вместе с их прошлым превратятся в воспоминание, в ничто… И я поняла, что некоторые названия все же могут исчезать – даже названия таких больших вещей, как города и народы.

Потом мы спустились по крутым металлическим лестницам на другой этаж. Здесь в закупоренных контейнерах хранились образцы, добытые из самого чаго. В пробирках топорщились колонии изящных грибов, в стеклянной реторте лежало несколько голубоватых губчатых пальцев, цилиндрический резервуар размером с двухсотлитровую бочку сплошь зарос изнутри похожей на тесто зеленоватой массой. Некоторые контейнеры были настолько большими, что внутри мог свободно поместиться человек. Я увидела несколько таких исследователей – они были одеты в мешковатые белые костюмы, которые скрывали их целиком и соединялись со стенами шлангами и гибкими трубками. Глядя на них, трудно было сразу сказать, где люди, а где – чаго. Запертые за стеклом полосатые, странной формы листья диковинных растений выглядели едва ли не более естественно, чем специалисты ЮНЕКТА в своих странных костюмах. Чаго в своей прозрачной темнице было по крайней мере на своем месте, чего нельзя сказать о людях.