Возмездие - Алексис Опсокополос

— Вы знали, что Александр Петрович попросил меня назначить ему встречу с папой? — удивился я.

— Об этом нетрудно было догадаться, — ответил дядя. — Они и меня несколько раз об этом просили. Но это было неправильно, я потом пожалел, что организовал то покушение.

— Так пожалел, что попытался убить Романа ещё раз в Павловске? — спросил отец?

— Это тоже была ошибка.

— Не слишком ли часто ты ошибаешься?

— Я сначала хотел приехать и уговорить Романа вернуться в Новгород, раз уж ты отказался с ним встречаться. Но не успевал. Это была глупая и отчаянная попытка помешать вам встретиться. Я очень об этом сожалею.

Дядя Володя выглядел настолько жалким и несчастным, что мне казалось, он прямо сейчас расплачется и упадёт на колени. И не успел я об этом подумать, как дядя действительно рухнул на колени и завопил:

— Рома, не губи меня!

— Владимир, прекрати цирк! — сказал отец. — Смотреть противно!

Однако мамин брат не обратил на слова отца никакого внимания, он продолжал стоять на коленях и причитать:

— Рома, ты ведь обещал не причинять мне вреда! Помнишь? Обещал, когда я тебя вёз к омбудсмену. Ты ведь обещал!

— Вообще-то, выглядит это так, будто Вы уже тогда планировали меня убить и подстраховывались на случай неудачи, — не удержался я от едкого замечания.

— Нет! Тогда я искренне хотел тебе помочь!

— Про искренность не надо только. Бабушка мне всё рассказала: зачем и почему Вы мне тогда помогали.

— Не губи, Рома! — снова завопил дядя Володя, и мне показалось, что он сейчас начнёт биться лбом об пол для пущего эффекта.

К моей радости, в этот раз я не угадал — мамин брат просто стоял на коленях и продолжал голосить:

— Не губите! Я был неправ! Я готов искупить, только не губите! Дайте шанс!

— Встать и прекрати визжать! — мрачно сказала бабушка. — Смотреть противно! Хорошо, что ты нам не кровный родственник, а то я бы сейчас под землю от стыда провалилась.

Дядя Володя не стал злить бабушку, он поднялся и замолчал, однако состроил при этом такое лицо, будто испытывал в этот момент самую сильную боль, которую только возможно причинить живому существу.

— Ты бы поторопился, Рома, — сказала бабушка. — Нет сил уже на это смотреть.

— Не губи… — снова простонал дядя, на этот раз негромко.

Понятно было, что дядя пытается давить на мою жалость, но, как ни странно, это немного сработало. Правда, самую малость. Пока я не был готов его простить, но решил рассмотреть, чем может для меня обернуться такой вариант.

Дядя Володя был трусом. Он и убить меня хотел из-за трусости — боялся, что из-за меня раскроются его махинации. И покушение на нас с отцом и бабушкой тоже устроил, потому что испугался. Такие, как он, не имели моральных принципов и могли пойти на что угодно, это я понимал. Но ещё я знал, что такие не мстят. Они боятся мстить.

Я был уверен почти на сто процентов: если я оставлю маминому брату жизнь, он не будет строить мне козни. Такие, как дядя Вова, идут на преступления, только когда их зажимают в угол. Но все дядины махинации вскрылись, терять ему больше было нечего. Поэтому мести от него можно было не ждать. Но при этом я понимал, что при любом удобном случае, если по какой-то причине ему это будет выгодно дядя Володя и продаст, и предаст. И даже совестью после этого мучиться не будет.

В общем, выбор был непростой. Эмоции толкали меня поддержать бабушку, а разум предлагал рассмотреть поступок отца. Почему влиятельный глава Петербурга решил простить предателя, организовавшего на него покушение? Может, потому что отец в этой ситуации мыслил не как гордый эльф, не как оскорблённый дворянин, а как расчётливый государственник?

Как ни крути, на дяде Володе был завязан весь товарооборот между Санкт-Петербургом и остальной Россией. И с казнью Волошина это всё мгновенно бы рухнуло. Уничтожить связи всегда легко, а вот выстроить сложно. Особенно если выстраивать почти с нуля. Отец явно понимал, что полностью отгородиться от России не получится. Все военные конфликты рано или поздно заканчиваются, и в случае если Петербург отвоевал бы себе полную независимость, торговать с Россией всё равно бы пришлось. И здесь без дяди Володи, каким бы он подлецом ни был, пришлось бы тяжело.

Отец мыслил как государственник, которому не нужны были лишние проблемы. Его можно было понять. Бабушка мыслила как старая аристократка, которую обманул дальний родственник. Её тоже можно было понять. А как должен был в этой ситуации мыслить я? Чего от меня ждали отец и бабушка? Может, они, вообще специально так проголосовали, чтобы я ощутил всю тяжесть принятия столь ответственного решения? Может, это была такая спонтанная проверка? Всякое могло быть, но решение надо было принимать.

И тогда я задал себе простой вопрос: станет ли мне легче, если сейчас бабушка казнит дядю Володю. И сам себе ответил. После чего сказал:

— Я не готов его простить. И не думаю, что когда-нибудь прощу. Но я готов забыть о его поступках, и если его жизнь нам пригодится, то я голосую за то, чтобы её оставить.

— Благодарю тебя! — заорал дядя Володя, он бросился к моим ногам и обхватил их. — Благодарю тебя!

Радость маминого брата была невероятно бурной, видимо, он уже не надеялся на такой исход, а тут вдруг повезло. Однако бабушка поспешила охладить дядин пыл и сказала:

— Ты чему так радуешься? Мальчик сказал, что готов оставить тебе жизнь, если она нам пригодится. Но вот я совсем не вижу, как бы мне она пригодилась.

— Она пригодится! — воскликнул дядя Володя. — Да я всё, что скажете! Даю слово!

Бабушка усмехнулась и заметила:

— Слово твоё стоит меньше ржавого гнутого гвоздя, и мы все это знаем.

Дяде нечего было на это ответить, но говорить что-то надо было, и он снова простонал:

— Пощадите!

Бабушка вздохнула и сказала:

— Суд рода постановил оставить Владимиру Волошину жизнь.

— Благодарю! — затараторил дядя Володя. — Благодарю вас! Это добрый поступок! Я его недостоин, я знаю, но… но… как только… будьте уверены…

Дядя Володя в порыве эмоций утратил способность связно формулировать мысли и на некоторое время замолчал.