Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. Очерки социально-экономической и политической истории Руси - Лев Черепнин

Важным явлением в развитии дворянской исторической науки было издание в начале XIX в. многотомного труда Н. М. Карамзина «История государства Российского». Обладавшая большими достоинствами в литературном отношении, снабженная обширными выдержками из источников, часто впервые вводимых в научный оборот, «История» Н. М. Карамзина способствовала повышению интереса к русскому прошлому. Но, появившаяся непосредственно после Великой французской буржуазной революции, в условиях кризиса крепостнической системы в России, «История» Карамзина проникнута консервативно-охранительным характером. Исторический процесс Н. М. Карамзин делает объектом познания не для того, чтобы на основе его изучения раскрыть какие-то объективные предпосылки для изменения сложившихся общественно-политических отношений. Напротив, исторический опыт используется им в целях обоснования реакционной идеи о тщетности какой бы то ни было попытки ломки существующего строя, в целях призыва к примирению с настоящим, оправданию его и самоутешению мыслью о том. что в мире нет ничего совершенного.

Исторический процесс автор видит в укреплении самодержавия, успехи которого воплощаются в деятельности отдельных князей и царей. Они являются, по Н. М. Карамзину, подлинными творцами истории. Развитие самодержавия в России автор рисует на широком всемирно-историческом фоне. Монархический режим для Н. М. Карамзина — исконный факт русской истории. Его успехи связаны с благосостоянием Руси, периоды его упадка вызвали большие беды для страны. Киевская Русь, «рожденная, возвеличенная единовластием, не уступала в силе и в гражданском образовании первейшим европейским державам, основанным на развалинах Западной империи народами германскими». Но затем наступило время политического раздробления Руси, исчезло единовластие. «…Разделение нашего отечества и междоусобные войны, истощив его силы, задержали россиян и в успехах гражданского образования: мы стояли или двигались медленно, когда Европа стремилась к просвещению». В XIII в. Россия уже отставала «от держав западных в государственном образовании». Татаро-монгольское нашествие явилось причиной дальнейшего культурного отставания России от западноевропейских стран. «Сень варварства, омрачив горизонт России, сокрыла от нас Европу…», «Россия, терзаемая монголами, напрягала силы свои единственно для того, чтобы не исчезнуть, нам было не до просвещения…»[40].

Спасти Россию, по мнению Н. М. Карамзина, могло только восстановление в ней монархии. «Если Рим спасался диктатором в случае великих опасностей, то Россия, обширный труп после нашествия Батыева, могла ли иным способом оживиться и воскреснуть в величии?». Н. М. Карамзин считает, что движущей силой истории являются лишь носители власти, а народ — их слепое орудие. «Народ и в самом уничижении ободряется и совершает великое, но служа только орудием, движимый, одушевляемый силой правителей». Исходя из этой реакционной мысли, Н. М. Карамзин делает и другой вывод столь же реакционного характера: татаро-монгольское иго принесло Руси не только зло, но и благо, ибо благодаря ему исчезло все, «что имело вид свободы и древних гражданских прав» (вече, должность тысяцкого и т. д.)[41]. Этим было облегчено восстановление монархии.

Центром «государственного возрождения» Руси стала Москва. Там «созрела мысль благодетельного единодержавия», которое окончательно укрепилось при Иване III. «Отселе история наша, — пишет Н. М. Карамзин, — приемлет достоинство истинно государственной, описывая уже не бессмысленные драки княжеские, но деяния царства, приобретающего независимость и величие. Разновластие исчезает вместе с нашим подданством; образуется держава сильная, как бы новая для Европы и Азии, которые, видя оную с удивлением, предполагают ей знаменитое место в их системе политической»[42].

В изображении Н. М. Карамзина Иван III выступает подлинным героем как русской, так и мировой истории. Фигуру этого князя Н. М. Карамзин рисует на широком фоне событий всемирно-исторического значения, свидетельствующих с его точки зрения о закате феодализма в Западной Европе и укреплении в ряде стран национальных монархий. «…Иоанн явился на феатре политическом в то время, когда новая государственная система… возникла в целой Европе на развалинах системы феодальной или поместной…». Если до Ивана III Россия «около трех веков находилась, вне круга европейской политической деятельности», то Иван III «сделался одним из знаменитейших государей в Европе»[43].

Дворянские историки XVIII — начала XIX в., несмотря на всю узость, классовую ограниченность, а иногда и прямую реакционность их концепций, в которых содержание исторического процесса сводилось к самодовлеющей деятельности политической надстройки, а история изображалась как цепь деяний князей и царей, роль народных масс в истории игнорировалась как и обусловленность политических отношений явлениями социально-экономической жизни, внесли известный вклад в изучение вопроса об образовании Русского централизованного государства.

Заслуга дворянской историографии XVIII — начала XIX в. заключается в восстановлении (по летописям и актам) ряда конкретных фактов преимущественно политической истории Руси XIV–XV вв.; в постановке проблемы отсталости Руси от ряда стран Западной Европы в связи с татаро-монгольским нашествием на русские земли и их завоеванием; в показе прогрессивности ликвидации политической раздробленности Руси; в уяснении связи между процессом образования Русского централизованного государства и борьбой русского народа с иноземными захватчиками; в попытке раскрыть международное значение этих явлений. Всемирно-исторический аспект рассмотрения дворянской историографией XVIII в. истории России и, в частности, образования Русского, централизованного государства отличен от угла зрения книжников конца XV–XVII в. с их представлением о смене (руководимой рукою провидения) мировых империй.

В конце XVIII — начале XIX в. в России все более проявлялась тормозящая роль крепостнической системы для развития страны; самодержавие все более становилось реакционной силой. Формировалась антикрепостническая идеология. Нарождалась революционная историография.

Представители первого (дворянского) этапа революционного движения, выступая с критикой самодержавия, переносили свое отрицательное отношение к нему на оценку Русского государства XV–XVI вв. Это было положительным фактом в развитии русской исторической мысли, знаменовавшим борьбу ее революционного направления с консервативно-охранительными концепциями официальной историографии, рассматривавшей феодальную монархию как основной прогрессивный фактор исторического развития. Дворянские революционеры отмечали тяжелые последствия политики государственной централизации для народных интересов, подчеркивая при этом роль народа (в широком значении всесословного общества) не как объекта, а как субъекта исторического процесса. Но устремление внимания главным образом к отрицательным сторонам образования централизованного государства на Руси, с одной стороны, не позволяло дворянским революционерам видеть различия политического строя феодальной монархии на отдельных ее этапах. С другой стороны, излишне идеализировались и наделялись демократическим содержанием порядки древней Руси, периода политической раздробленности, например строй Новгородской феодальной республики.

Образованием Русского централизованного государства интересовался первый дворянский революционер А. Н. Радищев, хотя он и не посвятил этой проблеме какого-либо специального труда.

Глашатай гражданской «вольности», борец против крепостничества и самодержавия, подходивший к изучению прошлого своей страны с революционных позиций, А. Н. Радищев искал в древней и средневековой истории России примеров народного правления. В противоположность официальной дворянской историографии, доказывавшей, как правило, исконность самодержавия в России, А. Н. Радищев считал общественный строй древней Руси демократическим. Показателем этого, по мнению А. Н. Радищева, являются вечевые собрания. Он делает специальную выписку из так называемой Иоакимовской летописи, приведенной в «Истории» В. Н. Татищева, доказывая, что «народные собрания» были на Руси «во употреблении»[44]. Статью Г. Ф. Миллера «Краткое известие о начале Новгорода и о происхождении российского народа, о новгородских князьях и знатнейших оного города случаях»[45]. А. Н. Радищев использует для обоснования положения, что на вечевых «зборищах основалась наипаче вольность народа»[46]. В «Сокращенном повествовании о приобретении Сибири» (1791–1796) А. Н. Радищев высказывает мысль о том, что демократические порядки, подобные новгородским (классовой сущности Новгородской феодальной республики А. Н. Радищев не понимал), были издавна свойственны всем восточным славянам: «…вечевой колокол, палладиум вольности новгородской, и собрание народа, об общих нуждах судящего, кажется быть нечто в России древнее, и роду славянскому сосущественно, с того может быть даже времени, одно, как славяне начали жить в городах; другое, когда христианский закон перенесен в Россию и при церквах колокола возвешены»[47].