Провожая солнце - София Слиборская

Эйнштейн, отчаянно пытавшийся придумать теорию всего, в конце концов лишь развёл руками, словно показывая, что пока мы живём по законам времени, мы не сможем его обуздать, ведь иначе не было бы ни старости, ни смерти. Но то что мы не можем повернуть время вспять совсем не значит, что время сильнее чем мы, ведь любовь — главное оружие, все-таки в наших руках. И любовь сильнее времени, сильнее боли и сильнее самой смерти, а потому, даже если мы не можем повернуть время вспять, мы всё же можем творить, воссоздавая моменты, которые время пытается у нас забрать. И сегодня любовь дала мне силу творить, творить для того, чтобы снова услышать Наташино пение.

Глава 2

По-настоящему понять всю романтику осени могут только поэты. Для меня же осень всегда означала промокшие ботинки, простуду, холод и рецидив депрессии. Желтые листья, тонущие в грязных лужах, белые облака, заслонившие собой голубое небо, птицы, летящие на юг— всё это для меня никогда не имело ничего общего с чем-то прекрасным и романтичным. Я шёл, стараясь обходить лужи и грязь, но, судя по моим испачканным и наквозь промокшим ботинкам, получалось не слишком хорошо. Алиса осталась смотреть телевизор дома, чтобы, не дай бог, не простыть, а я, только получив пенсию, отправился в магазин за продуктами, и теперь, купив по максимуму всего, что только было нам нужно, чтобы не умереть от голода, возвращался к сестре. Я никогда не любил осень с её дождями, грязью и холодом. Природа, ещё не готовая встретить зиму, но уже распрощавшаяся с летом, тоскливо, словно девушка после расставания с любимым человеком, замирала, заставляя нас, людей, чувствовать всю ту печаль, что чувствует она сама. И всё же некоторые люди всегда находили в осени что-то романтичное, очаровательное, писали стихи про желтеющую листву деревьев, рисовали осенние пейзажи и, сидя на подоконнике, напевали песни, дирижируя себе в ритм дождя.

Я уже хотел было снова отдаться воспоминаниями, как вдруг прямо за моей спиной раздался чей-то звонкий голос:

— Молодой человек, Вы это на кассе забыли! — невысокая девушка с длинными русыми волосами, держа в одной руке пачку гречневой крупы, а в другой зонт, смотрела на меня, часто моргая своими большими серыми глазами. — У Вас всё в порядке?

По её испуганному лицу можно было понять, что видок у меня и правда был не лучший, что, в целом, не удивительно — продолжительный голод и бессонные ночи давали о себе знать.

— Да-да, спасибо… — я протянул руку в попытке забрать свою покупку, но девушка, похоже, не собиралась мне ничего отдавать.

— Вам точно не нужна помощь? Я могу вызвать врача или…

— Всё со мной нормально, — перебил её я, однако она мне, кажется, по-прежнему не верила.

— Вы просто такой худой… И бледный. А ещё у Вас очень потерянный взгляд, вот я и подумала, мало ли что. Знаете, — она подошла почти вплотную ко мне, так что теперь мы оба стояли под зонтом, — я могу проводить Вас хотя бы до дома, а то мне страшно, что Вы потеряете сознание прямо здесь. А такое может быть! Я учусь в медицинском, так что знаю, о чём говорю, и у Вас, можно сказать, предобморочное состояние! А когда человек падает в обморок прямо на улице, он может упасть и разбить череп об асфальт, а это обычно влечёт за собой смерть! Если Вы умрёте, знаете, кто-то ведь будет грустить! Вас же наверняка кто-то ждёт дома! А если и не ждёт, то Вы всё равно слишком молодой, чтобы прощаться с жизнью… Сколько Вам лет? Я уверена, что не больше тридцати… Ну тридцать пять максимум. Так вот, о чём это я…

Она всё говорила и говорила, стоя на мокром асфальте с пакетом гречки в руках, и от её громкого голоса и такой манеры речи, словно она рекламирует что-то на телевидении, а не предлагает мне помощь, у меня только сильнее разболелась голова.

— Мне девятнадцать, — прервал её монолог я, — и я в состоянии дойти до дома сам.

— Ой, да ты младше меня! — воскликнула она, резко перейдя на «ты».-Тогда я тем более должна помочь тебе! Я не переживу, если из-за меня маленький мальчик не доберётся домой…

От того, как резко незнакомка перешла с «Вам же не больше тридцати, ну, может тридцать пять» к «маленький мальчик» мне стало правда смешно, так что я тихо хихикнул, и она это заметила.

— О, вот так-то лучше! У тебя милая улыбка, сразу моложе выглядишь! А то ходишь хмурый, так и не поймёшь, ты то ли человек, то ли программист. Нет-нет, я не имею ничего против программистов, только не понимаю, почему они считают себя умнее нас, медиков. Вот сам посуди: когда у тебя болит голова, ты пьёшь таблетку или идёшь программировать?

— Когда у меня болит голова, — уже начал раздражаться я, — я хочу находиться в тишине, а не выслушивать болтовню незнакомого мне человека.

На секунду лицо девушки помрачнело, но уже через мгновение в её глазах вспыхнул огонёк.

— Ага! Болит, всё-таки, голова? Тогда тебя точно надо проводить до дома, а то вдруг что..?

Уже не имея никаких сил ни возражать, ни спорить, я лишь молча кивнул и медленно пошёл в сторону дома. Честно говоря, у меня и правда было ощущение, словно я вот-вот потеряю сознание, но даже будь оно так, вряд ли бы мне как-то смогла помочь эта девушка. Скорее она сама заболтала бы меня до смерти, пытаясь нелепо шутить про программистов и называя меня маленьким мальчиком.

— Эй, ну чего ты так помрачнел? Я же развеселить тебя пытаюсь… — девочка попыталась заглянуть мне в лицо, но я отвернулся.

— Если хочешь проводить меня — можешь это сделать, но, пожалуйста, молча, юная медсестра, — холодно ответил я.

— Я не медсестра, я хирург! — воскликнула девушка, но, поймав мой хмурый взгляд, тут же успокоилась, замолчала.

Дальше мы шли в абсолютной тишине: я с двумя загруженными разными продуктами пакетами и она с пачкой гречневой крупы. Девушка-хирург молча плелась за мной, часто переставляя свои короткие ножки, чтобы не отстать, и высоко держа зонт, закрывая меня от дождя. И зачем только она за мной увязалась? Неужели я выгляжу так немощно? Зачем она пыталась шутить и говорила всякие глупые вещи? Выглядел ли я так же в Наташиных глазах, когда провожал её домой? В первый раз, наверное, да.

Тот день был таким же холодным и пасмурным, как