Лазурный берег, или Поющие в терновнике 3 - Пола Сторидж

Но это – совершенно другое дело: дети пэров, депутатов верхней палаты парламента и скороспелых нуворишей, сколотивших за короткое время баснословные состояния на торговле оружием в странах мусульманского мира и Латинской Америки и теперь стремящихся во всем подражать истинным аристократом крови.

Джастина, наклонив голову, принялась рассматривать спутниц молодых людей.

В юбках зонтом, необыкновенно узких в бедрах, но расширяющихся книзу, в тонких черных свитерах, они лениво перелистывали утренние выпуски газет.

За столиком налево от Джастины расположился немолодой уже мужчина в очках в толстой черепаховой оправе. Он низко склонился над листком бумаги и, кажется, ни на кого не обращал внимания. Листок на его столе синел строка за строкой, как пузырек, который постепенно наполняется чернилами.

Что он пишет?

Какую-нибудь студенческую работу?

Вряд ли – ведь из студенческого возраста он давно уже, вроде бы, вышел…

Напротив – худенькая девушка, в тоненькой, не по сезону, куртке, пила, обжигаясь, горячий кофе.

Джастина как опытная женщина, сразу же поняла – эта девушка кого-то ждет. Ее робкие глаза не отрывались от двери. Вся она была в каком-то томительном и ожидании.

Ясно, что ждет.

Кого?

Что за вопрос?

Ну кого же еще может ждать девушка с таким нетерпением во взоре?

Только своего любимого… А вот и он…

Подошел, несмело поцеловал в щечку, заказал кофе…

– Привет!

Девушка приподнялась: лицо ее просияло, но она поспешила скрыть это, изобразив недовольство.

– Привет!

Он поцеловал ее в щеку – скорее не поцеловал, а просто чмокнул. Она отвернулась.

– Почему ты опоздал?

Молодой человек, опустив голову, шепчет какие-то извинения.

Ба, так ведь это Мери и Гарри – студенты, которые посещают ее театральный кружок… И как это она сразу не узнала Мери? Странно.

Впрочем, и Мери не узнала ее – а тем более Гарри…

Он теперь слишком занят тем, что ищет оправдания.

– Прости, но у меня столько дел… Надо было обязательно позвонить в Лондон, а там долго никто не брал трубку…

– А я вынуждена сидеть тут… Гарри, ты ведь знаешь, в каком я положении!

Но мир быстро восстановлен, и вот уже через минуту они сидят друг против друга, и руки их сплетены…

Оно-то и понятно – влюбленные…

Склонясь над столом, почти соприкасаясь головами и краснея, как маленькие дети, они принялись что-то шептать друг другу.

Человек в очках, не обращая ни на них, ни на Джастину никакого внимания, начал что-то бормотать себе под нос.

Может быть, это сумасшедший?

Или поэт?

А разве это – не одно и то же?

Джастина, рассеянно заказав себе чашечку кофе, заложила ногу за ногу и задумалась…

Да, слова Лиона насчет усыновления чужого ребенка прозвучали довольно неожиданно – так неожиданно, что Джастина только теперь, обдумывая все плюсы и минусы предложения мужа, растерялась.

Конечно, нелегко решиться на такое – взять на воспитание ребенка, у которого уже были папа и мама…

Смогут ли они полностью заменить родителей? Смогут ли свыкнуться с мыслью, что теперь этот ребенок – их?

Нет, все-таки лучше отложить эти размышления на потом…

Не допив кофе, Джастина поднялась из-за стола и направилась к выходу.

К ее приходу студенты, занимающиеся в театральной студии, уже собрались.

Легким кивком головы отвечая на приветствия («Доброе утро, миссис Хартгейм», «Приятно вас видеть, миссис Хартгейм», «Здравствуйте, миссис Хартгейм»), она сняла плащ, повесила его на вешалку в углу и прошла в репетиционный зал.

Студенты последовали за ней.

Среди тех, кто ходил в студию, лишь немногие относили себя к истинным любителям, знатокам и поклонникам театра; большинство юношей и девушек посещали регулярные занятия миссис Хартгейм по двум иным причинам: во-первых, им было просто лестно заниматься у такой знаменитости, неожиданно оказавшейся здесь, в Оксфорде, кроме того, считалось, что умение немного играть на сцене (хотя бы в скромных домашних спектаклях, которые все еще ставились в домах вырождавшейся аристократии) необходимо для джентльмена, а во-вторых – театр и все, что с ним связано, в последнее время неожиданно вошло в кругах богатого студенчества в моду – считалось, что сценические уроки очень раскрепощают, развивают речь и дают ту легкость, непринужденность и естественность поведения, которую никак не способны дать гольф, крикет и теннис – излюбленные занятия оксфордских студиозусов.

Впрочем, среди последних и то, и другое, и третье, равно как гимнастика, восточные единоборства и футбол, также было в большом почете.

Однако были и чудаки, которые просто любили театральное искусство (как, например, Гарри и его подружка Мери), и потому, узнав о студии, несказанно обрадовались неожиданно открывшейся возможность учиться у самой миссис Хартгейм, урожденной О'Нил.

Джастина поднялась по истертым ступенькам на второй этаж и, вынув из сумочки том Шекспира, уселась с ним в пятом ряду.

Студенты, без костюмов и без грима (это была обычная репетиция), оставив перед сценой сумки, поднялись на подиум.

– Итак, – произнесла Джастина, – итак, леди и джентльмены, прошу!

И она трижды хлопнула в ладоши.

Один из студентов, очень подвижный молодой человек с зачесанными назад светлыми волосами и мягкой улыбкой, обернулся:

– Как же так, миссис Хартгейм – сразу, без подготовки?

– А к чему вы хотите подготовиться? – ответила Джастина вопросом на вопрос.

Тот замялся.

– Ну, так сказать – войти в образ…

– Все эти вхождения в образ не стоят и выеденного яйца, – ответила Джастина. – Ровным счетом ничего… Так же, как и многочисленные утверждения, будто бы актерское ремесло – прежде всего высокое искусство…

– А разве нет? – спросила подружка, а может, жена молодого человека – улыбчивая девушка в огромных, на пол-лица очках, с длинными прямыми волосами цвета спелого валлийского льна.

– Актерское ремесло, – ответила Джастина, – это прежде всего труд. Тяжкий труд.

Она отложила томик Шекспира и, поднявшись со своего места, прошла к подиуму.

– Но ведь и искусство тоже?

– Разумеется…

– А чего больше – искусства или ремесла?

– Ремесла, – ответила Джастина, подходя поближе. – А любое ремесло – это прежде всего работа, работа и еще раз работа… Работа до седьмого пота… повторила она. – А уже потом – все остальное. Театральное искусство – это навык… Техника… Будьте вы хоть трижды гениальными, без техники фразы, без техники жеста и движения вы останетесь только дилетантами…

– Но ведь мы и не стремимся стать профессионалами, – произнес студент. – Мы выбрали театральную студию… – он замялся, – ну, для общего развития, что ли… А потом, миссис Хартгейм, разве не вы говорили, что сцена во многом раскрепощает?