Пик затмения (СИ) - Сойфер Дарья

– Я подумаю. Но уж из тебя я куратора точно не сделаю, без обид. Скорее, твою подругу Бриндис. Тут нужна последовательность, а это, согласись не про тебя.

– Конечно! Экскурсию провести – про меня, а курировать…

– Не начинай, – покачал головой профессор. – Пожалуйста. Не хочу больше ни с кем ссориться сегодня. Давай полетаем, пока не стемнело окончательно?

Эдлунд с тоской посмотрел в окно на старый маяк. Вечерние полеты были его обязательным ежевечерним ритуалом, и Мара была рада разделить небо с отцом. Но сегодня все удовольствие будет испорчено мыслями о наказании. Мыть посуду неделю? Торчать в библиотеке? Собирать опавшие листья? Или помогать Густаву?.. Хотя… Мара спрятала улыбку. А ведь идея! Чем не шанс выведать все про старика? Выведать – и втесать в голову Брин, что никакой мировой заговор не варится в каморке смотрителя.

– Полетаем, – кивнула она.

Теперь главное сделать так, чтобы отец решил, будто сам придумал наказание. И уж точно нельзя упустить момент, когда он счел ее достаточно взрослой для серьезных разговоров.

– Пап, – Мара сняла наручные часы и бережно положила на стол. – А как думаешь, Союз Четырех – это правда?

Профессор, который в этот момент стягивал через голову свитер, застыл, как черепаха в панцире. Потом все же выпутался из шерстяной западни и, взъерошенный, уставился на дочь.

– К чему ты это сейчас?

– Просто ответь.

– Ты слишком мала для таких разговоров…

– Вот опять! – горько воскликнула Мара. – Когда тебе удобно, я взрослая. Когда лень отвечать – слишком мала… Знаешь, летай сам, – она схватила часы и развернулась, чтобы уйти, но отец поймал ее за руку.

– Погоди… Постой, – он перевел дыхание и внимательно заглянул ей в глаза. – Эта информация не для разглашения, ясно?

– Ага, – оживилась она.

– Если ты спрашиваешь, значит, слышала теорию о том, что некий загадочный Союз тайно управляет Верховным Советом. Спускает ключевые решения самым высоким чиновникам.

– Да. Так это правда?

– Я не могу сказать наверняка, но… – Эдлунд замялся. – Знаешь, лет двадцать назад я тоже пытался поднять эту тему. Надо мной смеялись, советовали сделать шапочку из фольги. Люди из Совета пресекали разговоры на корню. И я решил, что если Союз и существует, то мне до этой информации не докопаться. В любом случае, от меня ничего не зависит. Но…

– Что?! – Мара напряглась, как сжатая пружина.

– Когда мы с отцом решили провести тот генетический эксперимент… – взгляд Эдлунда расфокусировался и переполз на стену. – Сначала нам отказали в финансировании. Наотрез. Мол, это бесполезная трата денег, бюджет Совета не предусматривает огромные вливания в игры, очень сомнительные с этической точки зрения.

– А потом?

– Потом вдруг отцу позвонил Ричард Карлайл. Я помню тот вечер… Мистер Карлайл был и остается богатейшим человеком из солнцерожденных. Поговаривали, что он замешан в промышленном шпионаже, на него работали самые… Самые амбициозные и беспринципные выпускники Линдхольма. Зимние, разумеется. Он захватывал крупные компании одну за другой. Сейчас это называют рейдерством. Тогда считали везением…

– Так что Союз? – нетерпеливо перебила Мара.

– Ах, да. В тот вечер Карлайл позвонил отцу. Сам лично. Не через секретаря. И сказал, что готов дать денег. Столько, сколько потребуется. Представляешь? Папа был рад, конечно, но все это выглядело подозрительно. Откуда мог Карлайл узнать о наших планах, если к Совету он тогда не имел отношения? Совет обычно не разглашает подобные вещи. А папа ни к кому другому не обращался…

– Кто-то слил информацию?

– Ну… По идее, да. Хотя так говорят обычно, если информацию используют как оружие. А тут кто-то захотел помочь нам. Наверное…

– И причем тут Союз? – не унималась Мара.

– Отец сказал мне тогда странную вещь, – задумчиво произнес профессор. – Что Карлайл упомянул Четырех. Прошло слишком много времени, деталей я не помню, но… – Эдлунд поморщился и потер переносицу. – Папа спросил его, откуда мистер Карлайл узнал про эксперимент. И тот ответил, что есть люди, которым известно все. И даже больше. Люди, которым даже он, сам Ричард Карлайл, вынужден подчиняться. Отец поинтересовался, не Совет ли это, и наш спонсор рассмеялся. Сказал, что Совет – лишь марионетки в руках четырех кукловодов. Может, он был пьян?.. Не знаю. Разговор оборвался, а на следующий день на наш семейный счет упала сумма, на которую можно купить еще один остров.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

– И что ты сделал? – Мара затаила дыхание.

– А что я мог? Отец запретил поднимать эту тему. Остальным мои догадки казались смешными. Пойми, меня и так считали… Как это у вас теперь называется? Фриком.

– Брин это не останавливает.

– А меня остановило. К тому же, мы, наконец, могли приступить к эксперименту. Закупка оборудования, подбор доноров… – Эдлунд даже спустя столько лет мечтательно вздохнул, как человек, который вспоминает свое первое осознанное Рождество. – Инира была рядом…

Одно упоминание о покойной матери Мары вызвало неловкое молчание. И пусть все участие Иниры Нанук в жизни дочери ограничилось донорством яйцеклетки, потеря причинила боль. Особенно после того, как Мара познакомилась с дедом, Сэмом Нануком и вредным кузеном Робом, этими белыми медведями с Аляски.

Впрочем, смаковать тягостные эмоции было не в характере Эдлундов. Профессор тряхнул головой и нарочито бодро улыбнулся.

– Ну что, я ответил на все твои вопросы? Теперь можно полетать?

– Почти. Скажи, когда все это происходило, Густав уже работал на Линдхольме?

– Ох, не нравится мне твой настрой… – прищурился Эдлунд и испытующе заглянул дочери в глаза. – Это ведь не очередная история вашей великолепной четверки?

– Выбирай: правда или спокойствие?

– О, Господи… – от профессора генетики и автора трудов по физиологии это восклицание прозвучало по меньшей мере неожиданно. – Да, Мара! Да. Густав здесь работал. А теперь, с твоего позволения, я вылечу на свежий воздух, иначе мне придется стать очередным пациентом мадам Венсан.

– Jo, jag att flyga med dig är glad[1], – с невинной улыбкой произнесла Мара, зная, как звучание родного языка действует на профессора.

Он покачал головой, давая понять, что прием раскрыт, но все же не сдержал ответной улыбки. Снял футболку, влез на подоконник и мгновение спустя джинсы упали на пол кабинета, а с улицы до Мары донеслось хлопанье больших крыльев.

– Ну, Брин, и попробуй теперь скажи, что из меня не выйдет детектив, – довольно пробормотала девочка себе под нос и последовала примеру отца.

Суровый балтийский воздух принял ее в свои солоноватые объятия. В облике орла, под надежной защитой пуха и перьев, не чувствовался холод. Мара меняла высоту, наслаждаясь невесомостью. Крылья ложились на невидимые пласты ветряных потоков, и ей казалось, будто она плавает морской звездой на поверхности бодрящего кристально чистого озера. Полет прочищал голову, как мощное средство от мысленных засоров. Все отступало на второй план: оставалось лишь небо Линдхольма и коктейль лучших ароматов на свете. Йодистый запах водорослей, уютный дух опавшей листвы и тонкая нотка корицы из распахнутого окна столовой. Синьора Коломбо пекла свои нежнейшие булочки-завитушки.

Отец сделал пару кругов над островом, и Мара внутренне сжалась, предчувствуя возвращение. Доклад по праву, воспитательная трудовая повинность… Может, еще хотя бы один круг?.. Но золотистый орел профессора направился не к окну кабинета, а к маяку. Взлетел на самый верх и сложил крылья, ухватившись когтями за выступ. Мара уселась на соседний с любопытством глядя на отца: раньше он сюда с ней не прилетал. А он склонил голову, внимательно глядя на нее круглым влажным глазом с хищными янтарными искорками. Оперение вдруг стало светлеть, туловище сжалось, пока орел не исчез, уступив место чайке. И Мара поняла: это внеурочная тренировка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Остальные второкурсники уже освоили по паре обликов кроме тотемного. Нанду и вовсе отличился: помимо дрозда он научился превращаться в пресловутую чайку, ворона, альбатроса, а на днях под аплодисменты остальных стал роскошным ярким попугаем. У Брин кроме песца выходили только фенек и крыса. Она злилась на себя, но вслух говорила, что Нанду просто повезло: он умеет не забивать голову лишними мыслями. Бразильца, правда, это нисколько не задевало, в кои-то веки он получил высший балл и кичился этим на каждом углу. У африканки Зури теперь в арсенале была не только зебра, но и акапи, а девочка-выдра Ханна освоила бобра. Лузером оставалась только Мара. Еще Джо, правда, но ему пока запретили трансформации вовсе. Поэтому он был медведем Шредингера: никто не знал, умеет он перевоплощаться в других животных или тотем – его единственное призвание.