В Венеции - Джеймс Купер

— Почему ты так торопишься? И что ты потерял в этой толпе? Не сердце ли? Тогда надо поторопиться отыскать его, а то на него найдется много охотников!

— И на здоровье! — отвечал обескураженный гондольер. — Скажи мне лучше, не видела ли ты здесь замаскированного… Он среднего роста, по походке его можно принять за сенатора или за священника, а может быть, и за торговца.

Джино не успел окончить своего описания, как рядом появился арлекин. Паяц ударил его по плечу своей трещоткой… Кто-то сзади нахлобучил ему шапку на нос…

Протолкавшись сквозь толпу, гондольер добрался до набережной. Здесь он свободнее мог наблюдать. Джино остановился, раздумывая: вернуться ли к герцогу или еще попытаться вернуть так глупо потерянный перстень… Он заметил, что здесь он был не один: кто-то, облокотившись на подножье статуи льва, стоял неподвижно. Несколько праздношатающихся подошли было к этому человеку, но поспешно с видимым испугом удалились от него. Джино счел нужным взглянуть поближе на человека, один вид которого, казалось, возбуждал страх и отвращение. Приблизившись, он узнал того, кого так долго искал. Первым побуждением гондольера было отойти скорее прочь, но, вспомнив о поручении и о потере, он остановился. Но Джино не заговорил и с видом смущения смотрел на браво[18].

— Что тебе надо? — спросил гондольера Джакопо после нескольких минут молчания.

— Отдайте мне печать моего хозяина!

— Я тебя не знаю!

— Правда, я не имею удовольствия быть вашим другом, но ведь приходится иметь дела и не с приятелями. Пожалуйста, если вы — тот, кому неосторожный гондольер по ошибке передал перстень своего хозяина, то будьте великодушны, верните мне его, ведь для вас он не имеет никакой ценности.

— Ты со мной разговариваешь, словно с каким-нибудь ювелиром из Риальто.

— Нет, я знаю, что вы известны в высшем обществе Венеции, и доказательством этого может быть поручение моего хозяина.

— Сними маску. Честные люди не нуждаются в масках.

— Вы правы, синьор! Но если вам это безразлично, то я хотел бы воспользоваться правом карнавала, когда в Венеции почти все ходят маскированными… Я должен вам передать один пакет.

— Но я тебя не знаю. У тебя есть имя?

— Нет… По крайней мере, вам мое имя так же известно, как имя младенца, которого вам бы подкинули.

— Если твой хозяин так же неизвестен мне, как и его слуга, то не трудись передавать его поручение.

— Имя герцога святой Агаты известно в Венеции.

— Почему ты прямо не говоришь, что ты от дона Камилло Монфорте? Чем я могу быть ему полезен?

— Каково бы ни было содержание этих бумаг, по распоряжению герцога я должен их вам передать.

Браво спокойно взял конверт. В его взгляде, остановившемся на печати и надписи, блеснуло выражение, которое доверчивый гондольер мысленно сравнил со взглядом тигра, любующегося своей добычей.

— Да, ты упоминал еще о кольце; оно с тобой? Я не люблю действовать наобум.

— В том-то и беда, что я его отдал кому-то, приняв его за вас. Но, может быть, вы знаете почерк моего хозяина, — сказал поспешно Джино. — По изложению вы сейчас узнаете, что это писал герцог Монфорте. Он мастер писать: лучше пишет, чем даже я сам.

— Но я не учился разбирать такие каракули. Скажи, кому адресован этот пакет?

— Я не смею произнести ни одного слова относительно тайны моего хозяина. Достаточно с меня и того, что он доверил мне это поручение.

Браво окинул гондольера таким взглядом, что у того вся кровь застыла в жилах.

— Я тебе приказываю громко прочесть, кому адресованы эти бумаги. Здесь нет никого, кто бы мог нас услышать.

— И у стен есть уши, синьор! Но если вы этого требуете, то… мы лучше отложим этот экзамен до более удобного случая.

— Шутки в сторону! Скорей! Или имя, или какую-нибудь вещь твоего хозяина. Иначе это дело меня не касается.

— Синьор Джакопо, подумайте о последствиях, которые будет иметь такое быстрое решение.

— Не понимаю, какие последствия могут грозить человеку, который не хочет принять посылку, не убедившись в том, что она адресована ему.

— За это мне герцог обкорнает уши так, что я не буду уже никогда в состоянии слушать добрые советы.

— Ну, так что же! Он этим только облегчит работу палача…

Сказав это, браво бросил пакет к ногам гондольера и спокойно направился к Пьяцетте. Джино поднял пакет и закричал ему вслед:

— Я удивляюсь, что вы со всей вашей проницательностью не поняли, что адресованный вам пакет должен носить ваше собственное имя.

Браво взял конверт и повернул его к лунному свету.

— Хотя я и не могу похвалиться большой ученостью, но необходимость научила меня разбирать мое имя, если оно написано. Теперь ты можешь отправляться, а я подумаю об этом деле.

Джино, радостный, направился домой. Но едва он сделал несколько шагов, как женская фигура скользнула между гранитными колоннадами. Джино узнал ее и догадался, что Аннина была свидетельницей его беседы с браво.

Глава IV

Дворец Пьеполо был одним из богатейших патрицианских[19] домов Венеции.

Богатство и роскошь заметны были всюду. Просторная сводчатая прихожая с широкой мраморной лестницей вела в обширные комнаты, изобиловавшие позолотой и скульптурой, на стенах висели картины известных художников Италии; большие зеркала занимали остальную часть стен, тяжелые бархатные и шелковые портьеры и паркет из лучшего итальянского мрамора дополняли красоту этой обстановки.

Длинный ряд приемных покоев и парадных зал вел в отдаленную часть дворца, обращенную на берег канала. Хотя здесь все было так же богато и роскошно, но чувствовалась большая простота. Здесь владелица этого дворца беседовала с своим духовником и с родственницей-компаньонкой. Виолетта Пьеполо была так молода, что где-нибудь на севере ее считали бы еще девочкой, но в родной стране пропорциональность форм и выражение черных глаз обнаруживали в ней зрелость и ум женщины.

— Я вам так благодарна за ваш добрый совет, отец, и знаю, что милая донна Флоринда разделяет вполне мою признательность. Ваши с ней мнения имеют так много общего, что я иногда удивляюсь, как под влиянием житейской опытности доброта и благоразумие, действуя заодно, отодвигают на задний план личные интересы.

Строгие очертания рта монаха при этом замечании его юной ученицы оживились легкой улыбкой.

— С годами ты узнаешь, что в этом заключается минимум наших страстей и интересов, который мы разрешаем себе в границах осторожности и беспристрастия. Хотя донна Флоринда еще в том возрасте, когда многое привязывает к жизни, она, надеюсь, сумеет укрепить тебя в этой истине.