Хроники российской Саньясы. Том 4 - Владислав Лебедько

В.Ч.: Да, он как бы оставил. То есть он остался со своими ближайшими людьми. Мы что-то продолжали там делать. А что касается основной массы, то он, как я понял, просто перестал в них верить.

В.: Правильно ли говорит Карасев[6], что почти все — кто погиб, кто с ума сошел, кто на наркотики подсел?

В.Ч.: Очень многие действительно потом «съехали тыквой» и попали в психушки.

То, что в присутствии Тоши было возможно, вдруг закрылось… Некоторые люди уже сделали шаг в том направлении самостоятельно, но дальше — мозгов не хватало. Дверцу в другой мир открыли, а самостоятельно с этим управляться никто не умел. Ну и «тыквой-то съезжали», конечно. Ты читал такую книжку «Блистающий мир» Грина? Это про человека, который умел летать. Тоша мне очень напоминает этого парня из «Блистающего мира». Человек, который умел летать и который своим полетом доказывал, что что-то другое есть, он, как Тоша, как бы был человек с колокольчиком. У каждого свой колокольчик. Вот этот умел летать, Тоша — просто какой-то был феномен творческой энергии. И он искал такие маленькие островки, людей, себе подобных, которые соединялись таким образом, в устремлении, отличном от социальной направленности. И за Тошей, как за парнем из книги Грина, шла охота, сгущалось какое-то поле черное, и конце концов этот человек погиб. Его пытались найти, за ним спецслужбы разных стран охотились, его хотели уничтожить и никак не могли и, в конце концов, обнаружили его разбившимся на мостовой. Когда я спросил у Тоши: — «Как ты думаешь, что случилось? Все было так хорошо, и вдруг внезапно рассыпалось»… Он ответил, что поле той энергии было настолько сильное, он не мог противодействовать, у не было больше сил выдерживать внешнее давление, его разбили. Так вот в Тошиной тусовке внешнее давление действительно было чудовищным. Давление социума…

В.: В чем это выражалось?

В.Ч.: Выражалось в том, что милиционер мог тебя вычленить из толпы и схватить, хотя у тебя тоже два глаза, два уха, две ноздри в носу…непонятно к чему было придираться, но причины находились. Была удивительная враждебность, ни на чем объективном не основанная. Какие-то люди, — просто люди из толпы на тебя реагировали очень агрессивно. Какой-то был сгусток агрессии вокруг нас. Мы были проводниками враждебного социуму поля. Это чувствовалось. Чувствовалось физически. Находимся мы, к примеру, где-то в квартире, — вроде бы все нормально. А вот когда ты выходил, то сразу чувствовалось, что над тобой сгущается тьма. На фоне этого все было очень напряжено в команде, люди просто иногда не понимали, что происходит, — вот почему Илюше было легко всех в Армении расшатать. Вокруг Тоши было много энергии всякой, всего много происходило. А люди — они же из своей среды сюда перемещались, и адаптироваться к этому — это надо было, во-первых, быть подготовленными, и время надо было. И, насколько я понял, Тоша разуверился в том, что люди не могут сами самостоятельно что-то делать, что они будут к нему как-то, как к мамке телята… Сами они не способны делать никаких усилий. Поэтому Тоша сам потихонечку это дело отрубил. Но потом и сам не выдержал давления. И все кончилось очень плачевно.

В.: Потом было КГБ?

В.Ч.: Да, КГБ было, а еще до того Сережа повесился — близкий ученик. Тут-то Тошу и взяли…

В.: За что его взяли?

В.Ч.: Предлог был — создание религиозной группы с доведением в ней до самоубийства. Ну и наркотики еще. Уже Горбачев был у власти. Если бы его взяли чуть пораньше то совсем бы плохо было… А я скрывался тоже. Потому что нас уже везде искали. Люди на улице заводились, менты заводились… Мент уже не знает, к чему прицепиться, вот он стоит злой со своей портупеей с наганом и не знает, за что тебя схватить, — он чувствует, что тебя нужно схватить, а формально предлога нет.

После смерти Сережи появился уже формальный предлог и началась охота, — целая команда в КГБ занималась отловом нас. Методически. Горбачев потом издал указ таких как мы не сажать, а парой месяцев раньше по этапу бы пошли… Мы сумели отсидеться каким-то образом. Тоша в изоляторе просидел месяца полтора, а потом его просто запихнули в дурку.

В.: А что же с Сережей произошло?

В.Ч.: Это тоже отдельная история.

В.: Но Сережа был ближайший друг?

В.Ч.: И Илюша был ближайший, — мы были трое. Илюша откололся, Сережа повесился…

В.: По хронологии сначала Илья откололся, потом Сережа повесился, потом КГБ взялось.

В.Ч.: Да. А я откололся до повешения Сережи, но уже много позже Ильи.

В.: А ты откололся по какой причине?

В.Ч.: А тоже, наверное, не выдержал. Тоже из-за внешнего напряжения. Я так думаю сейчас. Тяжело было.

В.: Карасев писал, что Тоша подсел на наркотики?

В.Ч.: Он сидел на наркотиках до всего, потом он их перестал употреблять, когда на него снизошло… Студентами многие были подкуривающими, подкалывающимися. Потому что люди искали новые психологические пространства. Героина тогда вообще не было.

Затем Тоша совершенно отошел от наркотиков на несколько лет. А потом, когда стало все сгущаться, когда чернота стала темнее ночи, он опять стал их употреблять.

В.: Зачем ему, — человеку такой целеустремленности и кристальной ясности, понадобились наркотики?

В.Ч.: Это загадка, которую невозможно понять умом. Можно только догадываться, что испытывает человек, когда теряет ясность и благодать. Тут волком завоешь и подсядешь на все что угодно…

В.: Поток пропадал, да?

В.Ч.: Я не знаю, насколько пропал поток, потому что мне уже трудно судить о том, что действительно было у Тоши в душе. Это мое видение. Реальность — она другая. Это мое, сугубо личное преломление событий через призму моих архисубъективных ощущений…

Эта история… я от нее отошел уже. Я года два был в глубокой депрессии, мне даже рассказывать не хочется, потому что… Тоша вернулся. Но, — в каком смысле вернулся? Просидел я пару лет в депрессии — Тоша умер, физически умер. Но потом стало возникать ощущение присутствия, контакта, то, что он при жизни не сделал, не смог сделать, по каким-то причинам. Возможно, ошибка его, где-то он слетел. Безудержно агрессивный социум и все такое… Где-нибудь в Америке или в Индии такая ситуация была бы невозможна. Непонятная агрессия, непонятная злоба социальная, которая в нашем государстве присутствовала, да я и думаю, присутствует. Просто это под другим лицом сейчас. Эта вот темнота русского народа… Почему говорят «страшен русский бунт», — это агрессия, злоба, тупость какая-то, темнота.