О современных методах исследования греческих и русских документов XVII века. Критические заметки - Борис Фонкич

Между тем, все не так просто. Мы не знаем, как анализирует В. Г. Ченцова такое трудное для почерковедения письмо, каким является литургический минускул «типа Бозеу», что именно для нее имеет решающее значение при отождествлении писцов, владевших такими почерками. С нашей точки зрения, почерки перечисленных выше грамот принадлежат разным писцам, отождествлять их нельзя. Здесь необходимо особенно внимательно относиться как к общему характеру письма, его наклону, так и к использованию отдельных элементов письма, а в этом случае мы не можем не отметить большую каллиграфичность и больший наклон вправо письма № 157 по сравнению с № 159, наличие в № 157 таких форм β (стк. 4 и 5 св.) и ξ с красивым росчерком вправо (стк. 7 св.), которые отсутствуют (не в принципиально похожем начертании, а на уровне исполнения) в № 159 и 237, а также форму прописной К (стк. 15 св.), обычную для № 157 и 159, но отсутствующую в № 237.

Эти три документа объединяет то, что они исполнены писцами, владеющими модной в 30—40-е гг. XVII в. формой литургического минускула (быть может, они прошли через одну и ту же «школу»), а также теми приемами оформления инициалов, которые были усвоены, по-видимому, писцами этой большой группы[27]. Что же касается бумаги, использованной для написания рассматриваемых В. Г. Ченцовой грамот, то наблюдения автора относительно бумаги № 157 и 237 не могут не вызывать удивления: оборотная сторона № 237, полностью заклеенная голубой бумагой еще в конце XVIII в., не позволяет анализировать водяные знаки бумаги этого документа.

Итак, грамоты № 157, 159 и 237 писаны разными писцами, а это лишает В. Г. Ченцову возможности рассуждать о принадлежности челобитной Феофана к «целой серии документов, написанных одним писцом и, возможно, подготовленных в одном и том же кругу греческого духовенства» (с. 81], и делать вывод – вопреки словам самого митрополита о написании документа его «собственной рукой» – о том, что «челобитная была написана не самим палеопатрским митрополитом…скорее всего, она была написана и не в Москве, а привезена им в русскую столицу…» (с. 81).

Работа В. Г. Ченцовой вовсе не ограничивается двумя разобранными нами палеографическими этюдами – они являются лишь незначительной частью того в полном смысле слова потока открытий, который обрушивается на читателя данного исследования. Остановимся еще на некоторых палеографических находках автора.

Изучение деятельности палеопатрасского митрополита Феофана приводит В. Г. Ченцову к верному определению его автографа в грамоте РГАДА. Ф. 52. Оп. 2. № 158, которая представляет собой обращенную к царю Михаилу Федоровичу просьбу иерусалимского патриарха Феофана об оказании помощи Успенскому монастырю Ганохорской митрополии. Анализируя подпись патриарха, автор приходит к заключению (сначала в виде осторожного предположения – с. 83, которое затем используется в качестве неопровержимо установленного факта), что она неподлинна: «подпись святителя, чрезвычайно похожая на подлинную, тем не менее, была написана за него другой рукой» (с. 83).

Каковы же основания для вывода о неподлинности подписи иерусалимского патриарха в № 158? Оказывается, «это заметно по начертанию букв – более мягкому и плавному в подписи на патриаршей грамоте для Успенской обители и более острому – в подлинных подписях Феофана, а также по близко поставленным на подлинных подписях ударениям, которые в патриаршей грамоте об Успенском монастыре значительно удалены от слов, далеко заходя в текст» (с. 83].

Поражает смелость исследователя: не владея элементарными приемами анализа греческого письма поствизантийского периода (мы еще раз покажем это ниже, на примере «открытия» автографов Баласиса), не имея иногда самых простых представлений о характере работы писцов, В. Г. Ченцова позволяет себе отдаваться впечатлениям о плавности или заостренности линий, оценивать удаление тех ли иных элементов подписи и на этом более чем зыбком фундаменте строить свои выводы. Ей и в голову не приходит, изучив дошедшие до нас несомненные автографы Феофана, отдать себе отчет в том, что мы имеем дело не с писцом-профессионалом (почерк которого можно оценивать по более жестким критериям), а с человеком невысокого уровня образования, с трудом (и некоторыми характерными ошибками) умеющим самостоятельно написать письмо или сделать подпись в виде сложного монокондила. Какой стабильности, каких устойчивых навыков можно ждать от такого почерка, где многое зависит от условий работы, обстоятельств, других моментов? Не нужно ли здесь исследователю быть особенно осторожным?

Зачем же все это нужно автору? Очень просто: чтобы в давно уже возводимое ею здание представлений о существовании на Христианском Востоке, особенно – в Молдовалахии некой партии внутри греческого духовенства – сплоченной группы фальсификаторов документов, деятелей второго ряда из окружения восточных патриархов, действующих иногда с одобрения своих покровителей, а чаще – в обход их и эксплуатирующих в свою пользу Россию, положить еще один кирпичик, изготовленный любым способом, вплоть до палеографических трюков (а кто здесь что-либо поймет и окажется способным опровергнуть?!), – несколько документов, якобы подделанных этими ловкачами, имевшими в своем распоряжении любые печати и по сути дела определявшими своими действиями отношения Христианского Востока и Русского государства в XVII в.

Получив «с помощью палеографии» нужный ей вывод о неподлинности подписи патриарха Феофана в № 158 (автором уже давно введен в оборот термин «грамота – имитация»), В. Г. Ченцова бросает далее все средства на доказательство своей правоты: ее не смущает даже то обстоятельство, что документ № 158 имеет (как это констатирует и сама исследовательница) подлинную печать иерусалимского патриарха, т. е. мы имеем дело с грамотой, которая создана от имени патриарха без его участия, не имеет его подписи, но снабжена его подлинной печатью. Чтобы объяснить такую неувязку, автор прилагает немало сил для создания сложнейшей картины, сплетенной из подлинных и реконструируемых ею «своими» способами фактов, когда иерусалимский патриарх не мог присутствовать там, где его сторонниками создавалась интрига с целью определенного давления на русское правительство, и поэтому передал этим деятелям свою подлинную печать.

Едва ли есть смысл анализировать по порядку дальнейшее изложение автора – мы стремимся лишь продемонстрировать уровень «источниковедения» В. Г. Ченцовой, и сказанного вполне для этого достаточно. Нет поэтому никакого резона разбирать ее последующие построения относительно цели придуманной ею задержки с подачей в Москве челобитной Феофана Палеопатрасского, соображения относительно тесной связи действий этого иерарха в России с просвещением в Киеве и т. д.: все заключения В. Г. Ченцовой так или иначе опираются на основание, созданное с помощью разобранных выше приемов палеографического исследования документов, а это означает, что воздвигнутый ею колосс стоит на глиняных ногах.

б. Баласис и константинопольская патриаршая канцелярия 50—70-х гг. XVII в.

Другой работой В. Г. Ченцовой, к которой мы хотим привлечь внимание читателей, является статья, посвященная писцу большой группы греческих документов 50—70-х гг. XVII в.[28] Подавляющее большинство грамот, текст которых написан рукой этого каллиграфа, находится в московских хранилищах[29], другие выявленные автором документы хранятся в собраниях Греции, Италии и Америки. Писец был тесным образом связан с многочисленными деятелями греческой церкви указанного времени, которые использовали его высокую профессиональную выучку для создания самых разных документов на протяжении трех десятилетий XVII столетия. Естественно поэтому желание исследователя узнать имя этого нотария.

Для такой цели В. Г. Ченцова прибегает к помощи палеографии, а именно к тому способу определения писцов греческих грамот XV–XVIII вв., который уже немало лет позволяет раскрывать имена писцов документального материала. Речь идет о сравнительно редкой возможности идентификации почерка текста грамоты с подписью под ним, ибо подписи, содержащие такого рода палеографическую информацию, находятся на нижнем поле документа совсем нечасто. Если же все-таки указанный способ отождествления удается, он иногда приводит к интересным и даже важным результатам[30].

В процессе собирания нужного для исследования материала В. Г. Ченцовой был привлечен написанный интересующим ее писцом договор Иоанна Кариофиллиса с хлебопеками от 10 сентября 1669 г., среди пяти свидетельских подписей которого ею обнаружена подпись великого экклисиарха Великой церкви Баласиса (Библиотека Йельского университета. Ziskind № 22. Vaporis Ν. М. A study… № XII (№ 3). Р. 28–30. № VIII); сопоставив ее с письмом текста документа, автор приходит к заключению, что этот клирик, скорее всего, и являлся писцом договора (с. 248). Для подтверждения своей правоты В. Г. Ченцова публикует воспроизведение этого документа, текста и подписей (с. 249], обращая внимание на то, что решающими при предлагаемой ею идентификации являются формы μεγάλης и μάρτυς подписи, исключительно близкие к подобным формам в тексте документа (с. 248].