Человек из паутины - Александр Етоев

Николай Юрьевич развернулся в кресле и печально посмотрел на худреда:

– Толик! Неужели в городе нет ни одного стоящего художника? Не может такого быть! Вон на Невском сколько их возле Катькиного сада толчется. Сходили б, поговорили, объяснили наши требования, задачи… – Он не закончил, в дверь опять заглянула Оленька. Вид у нее был какой-то взъерошенный, удивленный.

– Приехал! – сказала Оленька таинственным шепотом. – Только это не он. Это… она.

Глава 9

Спецред из Красноярска

– Как «она»? Какая «она»? А Лапшицкий? Мы дорогу кому оплачиваем? Лапшицкому! Ждали сюда кого? Лапшицкого! Так какого, спрашивается…

Договорить Николай Юрьевич не успел. Из-за худенького Оленькиного плеча, оттеснив секретаршу в сторону, показалось небольшое создание с оленьими стрельчатыми глазами и северными чертами лица. Волосы у нее были черные и волнами разметаны по плечам.

– Здравствуйте, – нежданная гостья твердым шагом обошла стол и протянула хозяину кабинета аккуратные пальчики в перстеньках. – Шамбордай Михайлович приехать не смог. Он… – Она вглянула на посетителей, остановилась взглядом на переводчике, затем внимательно посмотрела Николаю Юрьевичу на переносицу (вернее, так ему показалось: на переносицу. Куда она смотрела на самом деле, знала только она одна). – Он болеет, поэтому не приехал. Медсестра Лёля, его ученица. – И ладонь ее легкой лодочкой нырнула в главредовскую ручищу.

– То есть как это – медсестра Лёля? – опешил бедный Николай Юрьевич. Голос его сделался вдруг обиженным, как у школьника, опоздавшего на раздачу конфет. Еще бы! Ждали Лапшицкого, вместо него приезжает какая-то непонятная Лёля, которая, оказывается, к тому же не просто Лёля, а медсестра Лёля! Усраться можно! Она что, собирается Вепсаревича градусниками лечить? Или пирамидоном? Бред какой-то! Припереться сюда из Сибири, чтобы ставить Вепсаревичу градусники! Притом за мой счет.

– Кок-оол Медсестра Лёля Алдынхереловна, – как ни в чем не бывало сказала гостья («Час от часу не легче», – подумал про себя главный). – А вы – Николай Юрьевич, я вас сразу узнала. Шамбордай Михайлович мне много про вас рассказывал. Я ваши фотокарточки видела.

Посетители потянулись к двери. Лёля проводила их взглядом и с книжной полки за спиной Николая Юрьевича взяла первое, что легло ей в руку. Она раскрыла книгу на середине и медленно прочитала вслух:

– «Он поднял обернутый металлом конец своего артефакта». – Перелистнув десяток страниц, она зачитала из другого места: – «У тебя наверняка имеются дела более сложные, каковые в умелых руках твоего помощника перестанут быть таковыми». – Перелистала дальше: – «Одна нога у него была на каком-то отрезке жизни сломана». – Заглянув в выходные данные, она нашла фамилию переводчика. – Д.Стопорков, – произесла она тем же тоном, что и зачитывала строки из перевода.

– Значит, Шамбордай Михайлович заболел. – Мягким, неторопливым движением Николай Юрьевич взял у нее из рук книгу и вернул на место. – А вы, значит, его ученица. Медсестра… как вы сказали? Впрочем, не важно. Очень приятно. – Жестом он указал на кресло, в котором только что сидел переводчик. – Присаживайтесь, отдохните с дороги. А что Лапшицкий? Надеюсь, ничего страшного? Ольга Николаевна! – крикнул он в приемную через дверь. – Нам чаю! Или, может, вам кофе? – спохватившись, обратился он к гостье. Та кивнула. – Один чай, один кофе, – наказал он секретарше за дверью.

– …Вот такая у нас беда, – печально заключил Николай Юрьевич, осторожно прихлебывая из третьей по счету чашки.

Медсестра Лёля вертела на пальце перстень; маленькая зеленая змейка, запертая в капле стекла, следила за хозяином кабинета рубиновыми точками глаз. Непонятно отчего, но взгляд этот особенно смущал и тревожил господина главреда. Николай Юрьевич и так и этак пытался снять с себя его чары, железной логикой доказывал себе невозможность влияния на человеческий мозг дешевенькой стеклянной поделки, сосредотачивался на бюсте Дж. Р.Р.Толкина, изготовленном по заказу издательства скульптуром В.Аземшей. Но как «Титаник» глядел на айсберг, надвигающийся на него с холодной неумолимостью, так глаза его возвращались к перстню, и сердце наполнялось тревогой.

– Скажите… – Николай Юрьевич все не решался заговорить о главном. Слишком был туманен предмет для его практического ума. То есть вот он, специалист, перед ним. Молоденькая самоуверенная девица, якобы ученик Лапшицкого. Но что эта девица умеет? Какие она предпримет шаги, чтобы вернуть издательству нужного им позарез человека. И сколько на это у нее уйдет времени? Последний пункт из мысленного списка сомнений волновал Николая Юрьевича сильнее всего. День, неделя? Если больше недели, то и огород городить нечего. – Шамбордай Михайлович ничего для меня не передавал? Записочку там или, может, что-нибудь на словах? – Знал бы он, что Шамбордай не приедет, ни за что бы не пригласил эту пигалицу. Но раз уже вбуханы деньги – проезд, командировочные расходы, прочее, – раз заварена эта каша, придется ее расхлебывать до конца. – Мы оформим вас как спецреда. Командировочные, естественно, за наш счет. И дорога в оба конца. С билетами сейчас туговато, так что лучше позаботиться об этом заранее. Вы когда, примерно, рассчитываете отсюда уехать?

– Учитель сейчас на дереве. И будет там до первых чисел июня. Если дерево не захочет его оставить.

Николай Юрьевич ждал продолжения, но продолжения не последовало.

«Опять Михалыч перебрал мухоморов, – подумал Николай Юрьевич. – И чего они в них находят? Лучше бы водку жрали, как все нормальные люди».

– Если Ольга Николаевна закажет вам билет на второе, справитесь к этому сроку? – Шеф в уме подсчитал убыток от полуторанедельного проживания гостьи из Красноярска и прикинул, кому из договорников-редакторов урезать в этом месяце гонорар.

Гостья вновь промолчала; змейка выглянула из перстня и посмотрела на Николая Юрьевича внимательно. Николай Юрьевич покраснел.

– Или лучше на третье?

Гадина, замурованная в стекляшке, отвела его взгляд к стене, где среди плакатиков и картинок голубела реклама Аэрофлота.

«Нет уж! Никаких самолетов! Поездом, только поездом!»

– Я одного не соображу, – попробовал он переменить тему. – Иван Васильевич в ИНЕБОЛе, а туда практически никакого доступа. Это вообще полусекретное лечебное заведение, простому смертному со стороны в него не попасть.

Фразу о «простом смертном» подколодная змея из стекляшки встретила как-то по-особому ядовито, чем вызвала в Николае Юрьевиче новый прилив смущения.

Гостья из Красноярска улыбнулась. Впервые за весь разговор улыбка ее была естественной и открытой.

– Выше дерева стен не бывает, – сказала она смешливо и накрыла змейку рукой. – А можно мне еще кофе?

– Ну, конечно! Ольга Николаевна! Один кофе!

– Шамбордай Михайлович мне рассказывал, что у вас в Питере сейчас белые ночи.

– Ну, сейчас еще не самые белые, через пару недель будут белее, так что… – Николай Юрьевич прикусил врага своего – язык. «Две недели! Молчи, дурак!» – А паутину вы каким способом сводить будете?

– Ножницами, – рассмеялась Медсестра Лёля. – Машинкой, какой раньше в парикмахерских стригли. Знаете, такая: вжик-вжик.

– Вы серьезно? – обиделся Николай Юрьевич за ее легкомысленный юморок.

– Нет, конечно, – успокоила его сибирская гостья. – Но вообще-то способ простой.

– Ага, – не стал уточнять главред, что же это такой за способ, и перешел на дела житейские. – А жить вам есть у кого?

– Да-да, Шамбордай Михайлович дал мне адрес.

Полчаса спустя, когда кофе был выпит и гостью проводили до выхода, Николай Юрьевич грустно смотрел на Оленьку и говорил ей не своим голосом:

– Ты хоть документы ее проверила? Шамбордая сейчас в Красноярске нет, позвонить некуда, сидит, как дурак, на дереве и в ус ни о чем не дует. Черт знает, а вдруг эта дамочка аферистка. – Не глядя, он достал с полки толстый глянцевый том, открыл его и прочитал, морщась, как от зубной боли: «Он поднял обернутый металлом конец своего артефакта». Захлопнул книгу и швырнул ее в мусорное ведро. – Стопорков не ушел? Зови этого мерзавца сюда и принеси еще чаю.

Глава 10

Сосед по палате (продолжение)

Узенький луч фонарика шарил по его телу. В поисках лучу помогала ловкая, уверенная рука подозрительно знакомого цвета. Пальцы мягко скользили по паутине, раздвигали ее, трогали кожу, секунду медлили и бежали дальше. Иван заметил, что клок паутины срезан, на левой стороне груди под соском. Маленький, почти незаметный.

– Алик, – спросил он сонно, – вы что-нибудь потеряли?

Рука дернулась и ушла в темноту. Луч фонарика мгновенно погас. Иван Васильевич потянулся к тумбочке и засветил грибок ночника. Сосед ворочался у себя на койке, скрипел пружинами и сопел в подушку. Пятки его коричневых ног, торчащие из-под серого одеяла, были красные, как вареные раки.