Призрак улицы Руаяль - Жан-Франсуа Паро

Пробиваясь сквозь снующих во все стороны людей, среди которых они к великому изумлению заметили несколько праздных зевак, Семакгюс и Николя добрались до площади Людовика XV. Мощный гул праздника смолк, теперь со всех сторон доносились стоны и крики. Николя нос к носу столкнулся со своим помощником инспектором Бурдо, руководившим действиями отряда городского караула.

— Наконец-то, Николя! — воскликнул тот. — У нас голова идет кругом! С пожаром справились, водяные насосы качали воду из резервуаров Мадлен и рынка Сент-Оноре, и, слава Богу, воды хватило. Бандиты разбежались, остались мошенники, пытающиеся грабить мертвых. Мы собираем тела жертв, и тех, кого удалось опознать, относим на бульвар.

Бурдо выглядел усталым и удрученным. После ночного побоища огромная эспланада являла собой жуткое зрелище. Клубы плотного едкого дыма вихрем вздымались вверх, но, гонимые порывистым ветром, вновь опускались вниз, окутывая фонари черным похоронным крепом. В центре площади, словно зловещий эшафот, торчал остов триумфального сооружения. Застыв между двумя обгоревшими колоннами, бронзовый монарх, неустрашимый и бесстрастный, свысока взирал на раскинувшее у его ног пепелище. «Всадник Апокалипсиса!» — прошептал Семакгюс, заметив взгляд Николя. Слева, где начиналась улица Руаяль, вдоль здания Мебельных складов выкладывали трупы; спасатели обыскивали их, пытаясь произвести опознание личности, а потом писали на табличке имя, чтобы облегчить поиски родственникам. Бурдо и его люди сумели навести некое подобие порядка. Отгородив по периметру ту часть улицы, где из траншей доносились стоны упавших туда людей, волонтеры начинали осторожно извлекать потерпевших. Установилась живая цепочка. Всех, кого поднимали на поверхность, внимательно осматривали, и если несчастная жертва еще дышала, ее отправляли дальше, на импровизированные пункты неотложной помощи, организованные прибывшими врачами и аптекарями, пытавшимися сделать поистине, невозможное. В ужасе Николя смотрел, с каким трудом тела вытаскивали из канав; люди падали друг на друга, верхние придавливали своей тяжестью тех, кто оказался внизу, образуя кладку из человеческих тел, и разделить кирпичи этой кладки требовало больших усилий. Очень скоро он точно мог сказать, что большинство несчастных принадлежало к малосостоятельным слоям населения города. У многих были раны, явно нанесенные шпагой или тростью.

— Самые сильные и богатые, как всегда, спасались за счет других! — возмущался Бурдо.

— Мошенники тоже сорвали свой куш, — вздохнул Николя. — Свою лепту в избиение несчастных внесли фиакры и кареты, а скольких погубили те, кто ценой чужой крови проложили себе путь!

До рассвета они помогали извлекать из ям раненых и погибших. А когда взошло солнце, Семакгюс отвел комиссара и Бурдо в тот угол кладбища Мадлен, где складывали мертвые тела. С растерянным видом он указал на тело молоденькой девушки, лежащее в окружении двух трупов стариков. Опустившись на колени, он обнажил шею девушки, и все увидели отпечатавшиеся с двух сторон синеватые следы пальцев. Затем, приподняв голову, он показал обезображенный гримасой открытый рот, и развел руками; голова со стуком упала на песок. Комиссар посмотрел на Семакгюса.

— Странные, однако, повреждения у трупа, который хотят выдать за раздавленную в панике жертву.

— Вот и мне так кажется, — согласился хирург. — Собственно, она погибла отнюдь не в давке: ее попросту задушили.

— Пусть ее тело положат отдельно, а потом доставят в Мертвецкую. Бурдо, надо предупредить нашего друга Сансона.

Николя взглянул на Семакгюса.

— Вы же знаете, во всем, что относится к вскрытию, я доверяю только ему… и, разумеется, вам.

Он тщательно осмотрел одежду жертвы, но ничего особенного не обнаружил — разве только прекрасное качество ее одежды и белья. Ни платка, ни сумочки, ни драгоценностей. Заметив, что одна рука сжата в кулак, он разжал ее и обнаружил черную бусину из гагата или обсидиана. Он взял ее, завернул в платок и сунул в карман. Вернулся Бурдо с двумя носильщиками и носилками.

Разглядывая искаженное лицо жертвы, они внезапно ощутили смертельную усталость. Об ужине у Полетты никто даже не вспомнил. В тяжелом воздухе облаченного в траур утра, явившегося на смену кровавой ночи, пахло грозой; лучи раннего солнца не сумели пробиться сквозь серую туманную мглу, окутавшую Париж и размывшую его границы. Казалось, столица не в силах проснуться после разыгравшейся трагедии, слухи о которой стремительно распространялись по городу и уже докатились до двора; события этой страшной ночи обсуждали во всех кварталах и предместьях, а в Версале известие о них омрачило пробуждение старого короля и юной парочки.

II

САРТИН И САНСОН

Итак, освободившись от суеты, город принимает свой обычный облик, свои законы и своих чиновников с их обязанностями.

Четверг, 31 мая 1771 года

Николя шел по притихшему городу, еще не оправившемуся от полученного потрясения. Каждый излагал свою версию событий. Люди собирались в кучки и шепотом делились впечатлениями. Некоторые, особенно шумные субъекты, казалось, продолжали ссору, начатую в незапамятные времена. Словно разделяя всеобщий траур, лавки, обычно в этот час открытые, пребывали на замке. Смерть собрала свою жатву во всех кварталах, а зрелище раненых и умирающих, которых доставляли домой, способствовало распространению слухов о грядущей катастрофе, усугублявшихся множеством ложных сообщений, неминуемо возникающих после столь горьких и затронувших всех событий. Совпадение трагедии с торжествами по случаю королевской свадьбы, произвели на народ неизгладимое впечатление. Николя заметил нескольких священников, торжественно несших святые дары. Прохожие крестились, снимали шляпы и преклоняли перед ними колена.

Улица Монмартр, обычно крайне оживленная, сегодня была пустынна. Даже аромат свежеиспеченного хлеба, исходивший из булочной, занимавшей первый этаж в доме Ноблекура, утратил свои чары, навевавшие мысли о покое и домашнем очаге. Вдохнув горячий запах, Николя неожиданно ощутил вонь, исходившую от мокрого пепелища, и жуткий солоноватый запах крови, повисший над площадью Людовика XV. Кто-то из караульных офицеров отдал ему свою кобылу, норовистую, прядавшую ушами и немедленно попытавшуюся скинуть всадника. Бурдо остался на месте — помогать спешно прибывавшим квартальным комиссарам.

Повинуясь первому побуждению, Николя готов был мчаться к Сартину на улицу Нев-Сент-Огюстен, но вовремя вспомнил, что, несмотря на серьезность момента, генерал-лейтенант вряд ли будет рад, когда он явится к нему в разодранной одежде и с лицом, выпачканным сажей. Всегда в безупречном костюме, Сартин не прощал слабостей себе, чтобы иметь право не принимать во внимание слабости своих подчиненных. Служба королю прежде всего, и даже если вы ранены, промокли и весь в грязи, это не дает вам право рассчитывать на поблажки. Напротив, подобное нарушение приличий не пойдет на пользу тому, кто осмелится прибыть к нему в неподобающем виде. По мнению Сартина, пренебрежение внешним видом свидетельствовало отнюдь не о мужестве и преданности делу, а всего лишь о беспутстве, бесстыдстве и безалаберности, а также о нарушении заведенных порядков, для поддержания и сохранения которых, собственно, и создана вверенная ему служба.

На колокольне церкви Сент-Эсташ пробило семь, когда Николя бросил поводья своей клячи мальчишке булочника, сидевшего у ворот дома Ноблекура и усердно считавшего ворон. Пройдя в кухню, он увидел свою служанку Катрину: сидя на табурете возле плиты, она крепко спала. Похоже, сегодня ночью она не ложилась вовсе. Наверное, она услышала о разыгравшейся трагедии и захотела дождаться его возвращения. Почтенная Марион, кухарка Ноблекура, освобожденная от тяжелых работ в силу преклонного возраста, вставала все позднее и позднее, равно как и Пуатвен. Бесшумно проскользнув во двор, он, следуя летней привычке, вымылся под струей воды из насоса. Потом на цыпочках поднялся к себе в комнату, чтобы переодеться и причесаться. У него мелькнула мысль зайти к бывшему прокурору и рассказать о случившемся, однако он быстро от нее отказался, вспомнив, что ему придется не только рассказать обо всем подробно и обстоятельно, но и ответить на тысячу вопросов. Он пожалел, что Сирюс, маленький серый спаниель с волнистой шерстью, больше не приветствует его. Те времена, когда собачка с радостным лаем выскакивала ему навстречу, остались в прошлом. Теперь при появлении Николя состарившийся и наполовину парализованный пес сообщал о своей радости лишь слабым вилянием хвоста. Большую часть времени он проводил на вышитой подстилке рядом с хозяином, откуда — по-прежнему внимательно и зорко — наблюдал за всем, что происходило вокруг.