Знакомьтесь, Черчилль - Синклер Маккей

[17]

В первые дни солдатской жизни в Индии в составе 4-го Гусарского полка существование Черчилля, казалось, в основном вращалось вокруг разного рода удовольствий. Он жил в доме с двумя другими офицерами и множеством молчаливых, вездесущих слуг. Утренние занятия на плацу сменялись перерывом на обед, затем ближе к вечеру — игра в поло и ежевечерние прохладительные напитки. Кроме того был колониальный водоворот социальной жизни: роскошные обеды в роскошных домах разных британских чиновников. На одном из таких мероприятий — турнире по поло, а потом ужине у британца, жившего в Хайдарабаде, — задокументирован первый случай, когда Уинстон Черчилль влюбился.

Это была известная светская красавица, темноволосая дочь дипломата сэра Тревора Чичеле Плоудена. Судя по всему, Черчилль воспылал к ней любовью с первого взгляда. По словам его будущего коллеги, друга и биографа Джока Колвилла, молодой младший офицер, что называется, «втрескался по уши».

Часть переписки Черчилля с Памелой Плоуден дошла до нас, хотя ее ответы ему нигде не публиковались. На следующий день после встречи с ней, 3 ноября 1896 года, он пишет своей матери: «Вчера меня представили мисс Памеле Плоуден; она здесь живет. Должен сказать, что это самая красивая девушка из всех, каких я когда-либо видел, — “без исключений”, как сказала бы герцогиня [Мальборо] Лили. Мы собираемся попробовать вместе объехать весь Хайдарабад — на слоне. Пешком здесь ходить нельзя, потому что туземцы плюют в европейцев, провоцируя возмездие, ведущее к беспорядкам».

Такая своеобразная экспедиция действительно имела место и, к счастью, прошла без стычек с обиженными угнетенными индусами и без беспорядков. Мать Черчилля вскоре опять проинформировали письмом, что Памела «чрезвычайно красива и умна». Потом он заговорил о женитьбе. Однако романтические отношения в ту имперскую эпоху неизменно означали разлуку, сопровождавшуюся колоссальными расстояниями и огромными временными пропастями. В итоге Черчилля закрутили военные кампании, полные пыли, боев и крови, а Памела тем временем вернулась в Британию.

Если бы это был роман пера Джейн Остин, героиня наверняка обратила бы внимание на любопытную нотку гиперболы в некоторых посланиях ухажера. В 1898 году Черчилль писал Памеле: «Против одной вещи в вашем письме я возражаю. Почему вы утверждаете, что я неспособен на любовь? Убейте эту мысль. Есть те, кого я люблю превыше всех остальных. И я буду верен. К тому же мои чувства постоянны и не подвержены переменчивым любовным капризам, навеянным сиюминутным увлечением. Моя любовь глубока и сильна. И ничто и никогда не изменит этого…»

Подобные слова, будь они произнесены в мелодраме на сцене викторианского театра, вызвали бы циничные насмешки. Язык высокопарен, но само письмо резкое и обрывочное.

Как мы вскоре увидим, Черчилль тогда собирался вот-вот броситься в сражения в Египте и Южной Африке — буквально, физически. В Африке его возьмут в плен буры, и он совершит потрясающий по смелости побег и благодаря этому прославится. После он писал матери, что «собирается приехать домой. Политика, Памела, финансы и книги нуждаются в моем внимании».

Как оказалось, она в его внимании не нуждалась, во всяком случае не в романтическом. По словам Колвилла, осенью 1900 года оба гостили в замке Уорик, и Черчилль, катаясь в плоскодонке по реке, сделал Памеле предложение. Она отказала.

К 1902 году Памела Плоуден была помолвлена с лордом Литтоном. Ей суждено было стать — и остаться — графиней Литтон. Черчилль поздравил ее и выразил надежду, что они навсегда останутся друзьями. Так и произошло. Этот мотив — крепкая дружба с сильными женщинами — повторится в его жизни еще не раз.

«Он меня ненавидит!». Герберт Китченер, 1898 год

[18]

У Черчилля уже начались проблемы с деньгами. Его нерешительность в романтических отношениях с Памелой Плоуден отчасти объяснялась его постоянным ощущением финансовой несостоятельности. Денег, оставленных отцом по завещанию, было не так уж много, да и в любом случае его мать нуждалась в них еще больше. И пускай товарищи с немалым изумлением отмечали, что на шампанское и дорогих портных денег у Черчилля всегда хватало, наследство было не бездонным. Ожидание финансового кризиса преследовало Черчилля всю его жизнь. Впрочем, в те ранние годы он нашел способ объединить любовь к военной службе с любовью к живому слову и благодаря этому существенно увеличить свое содержание: он воевал за Британию и одновременно описывал в газетах каждый шаг на этом пути.

Черчилль «делал это исключительно ради собственного удобства», заявил в 1898 году генерал Герберт Китченер. Он не намеревался оставаться в армии и не должен был занимать место «других, кто действительно возлагал на эту профессию большие надежды».

Под древними небесами Египта и Судана полным ходом шла грозная военная кампания против «дервишей», местных повстанцев. Генерал Китченер — позже он обеспечил себе жутковатое бессмертие благодаря собственному образу на плакатах времен Первой мировой войны с лозунгом «Ты нужен своей стране» — сфокусировал свой холодный взгляд на уничтожении этих бунтарей самым современным вооружением. В «шовинистических» газетах его изображали суровым и непоколебимым символом имперской мощи Британии.

Черчилль отчаянно хотел принять участие в боевых действиях среди древних песков — не только как офицер Кавалерийского полка, но и как корреспондент Morning Post, что обеспечило бы ему весьма щедрую плату за каждый отправленный материал.

Китченера же до глубины души возмущало само присутствие молодого Черчилля, он нюхом чуял его оппортунизм. И никак не мог определить его суть: кто этот молодой аристократический выскочка — солдат или репортер? Генерал понимал, что обе роли требуют совершенно разной лояльности. Самому Черчиллю это, похоже, в голову не приходило. «Явный случай неприязни с первого взгляда», — считал молодой человек.

Возможно, если бы Черчилль и правда не был бенефициаром своего рода кампании его надоедливой поддержки — включая косвенные подсказки и намеки таких высокопоставленных лиц, как, например, премьер-министр лорд Солсбери, который бурно восхищался статьями Черчилля об Индии и вдобавок был, можно сказать, другом их семьи, — холодности и неприязни со стороны генерала было бы меньше. В этом бесстыдном дергании Китченера за рукав участвовали мать Черчилля и многие ее титулованные друзья. Леди Джин писала непосредственно Китченеру: «Надеюсь, вы возьмете Черчилля. Гарантирую, он не будет писать». Это была на редкость никчемная гарантия. Неизвестно, знала она или нет, но Черчилль к тому времени уже подписал контракт с Morning Post.

Да и был ли генерал Китченер так уж неправ, не желая иметь рядом с собой в самый разгар военной кампании этого активного писаку, буквально одержимого жаждой внимания публики? В британской армии, конечно, действовала цензура, но при желании можно было найти сотню способов ее обойти. С чего бы вдруг у генерала должно было возникнуть желание стать объектом журналистских суждений желторотого