Еще один шанс (сборник) - Галина Врублевская

Дом, стоявший напротив фабричного цеха, фасадом выходил на канал. Выглядел этот красавец по сравнению со своим низкорослым визави настоящим замком. Это был старинный особняк цвета нежной охры с полукруглым эркером, украшающим фасад, с башенкой и шпилем, венчающими крышу, и, должно быть, высоченными потолками – три этажа этого дворца по высоте равнялись пяти обычным. Нарядный парадный вход в четыре дверных полотна, огромные окна, частью завешанные «театральными» волнистыми шторами, железные ворота, тоже всегда наглухо запертые. Это здание и поныне украшает небогатую архитектурными изысками улицу моего детства.

Дотянуться до высокого бельэтажа было невозможно, а соответственно, и увидеть, что происходит за цельными, без переплетов, стеклами! Не помню, была ли вывеска у входа, но все откуда-то знали, что в здании находится секретный институт по судостроению. Секреты в те годы были всюду. И дети тоже знали, что в здании «делают чертежи кораблей».

Я еще не задумывалась всерьез о выборе профессии и примеряла на себя разве что роль учительницы младших классов, но в итоге моя профессия оказалась связана с корабельной наукой. Двадцать лет я изучала морские глубины, прежде чем заглянуть в глубь себя и всецело отдаться литературным трудам. Возможно, этот переход затянулся оттого, что на нашей улице не было книжного магазина, не говоря уже об издательстве.

На другом конце улицы, где номера домов состояли из двух цифр (первая была всегда единицей), в подвале углового дома находилась булочная. Там я училась делать покупки: назвать товар и вес, отдать деньги, получить сдачу, принести хлеб домой. Я застала еще развесную продажу хлеба: отрезанный кусок продавщица клала на тарелку двухчашечных весов – на другую ставила мелкие гирьки. Горбушка-довесок была моей законной премией и съедалась на обратной дороге к дому.

Примерно в это же время у меня появились первые карманные деньги, сэкономленные на школьных завтраках или утаенные из сдачи. И я стала совершать покупки не «под заказ», а для себя лично – это были дешевые конфеты без фантиков: ириски, леденцы, «подушечки». Когда у меня набиралась мелочь, равная цифре на ценнике – за сто граммов конфет, – я протягивала ее продавщице и получала заветный кулек.

А теперь расскажу о трудностях, связанных с посещением большого магазина, – тогда говорили «гастронома». Он располагался напротив булочной, на проспекте Римского-Корсакова. Во-первых, непросто перебежать проспект с оживленным автомобильным движением (мне было семь или восемь лет). Но все же я как-то приспособилась проскакивать на другую сторону улицы под носом мчащихся машин – отдельное спасибо внимательным водителям! Разумеется, мне категорически запрещалось делать это, никто не посылал меня одну в магазин. Но этот «гастроном» был необыкновенно притягателен для меня, казался чем-то вроде нынешнего супермаркета.

Итак, я входила в зал и сворачивала к стеклянным витринам кондитерского отдела – под ними в стеклянных вазочках возвышались россыпи прежде невиданных мною сладостей: шоколадки и конфеты в красочных плотных фантиках («Мишки», «Белочки» и «Красные Шапочки»). Имелись в ассортименте ириски и соевые батончики, почти такие же, как в булочной, но даже эти простенькие конфеты я купить не могла – ужасали цены! Почему-то все сладости стоили там на порядок дороже. За какие-нибудь «подушечки» (в булочной они стоили 1 рубль 40 копеек) здесь требовалось уплатить 14 рублей. Прошло немало времени, прежде чем я разобралась, что большая цифра – это стоимость за килограмм, а маленькая – за сто граммов. А научилась переводить «страшные» цены за килограмм в приемлемые за маленький кулек я еще позже: классу к третьему-четвертому. Это было, пожалуй, мое первое практическое применение в жизни школьных знаний. До той поры я боялась спросить продавщицу, сколько конфеток могу купить на свои копейки. Замечу, что врожденная стеснительность заставляла меня и в дальнейшей жизни самостоятельно вникать в различные премудрости. Впрочем, среди них оказалось немало полезных!

На этом же конце Подъяческой улицы, где находилась моя первая булочная, начиналась и дорога к храму – только надо было свернуть за другой угол. Дальнейший рассказ придется усложнить двойными названиями, ибо не всем местам посчастливилось, как моей улице, сохранить историческое наименование.

Верующие ходили в церковь через Комсомольский мост и площадь Коммунаров. Этими «убойными» названиями власть пыталась отвадить от религии и комсомольцев, и жителей коммуналок. К счастью, выстоял сам храм – небесно-голубой, с золотыми куполами Никольский Морской собор. А теперь, как и до революции, все вернулось на круги своя – люди вновь идут в Никольскую церковь через Харламов мост и Никольскую площадь.

В этом храме – действующих церквей в городе были единицы – моя бабушка окрестила меня в младенчестве, а в дошкольном детстве водила к причастию. Ребенку не требовалось каяться в грехах, и он получал свою ложечку сладкого вина – Кровь Господню – авансом, за свою невинность. Не скажу, что я часто ходила этой дорогой впоследствии. За посещение церкви пионера, тем более комсомольца, могли исключить из общественной организации.

Но любопытные комсомольцы и комсомолки, и я среди них, в ночь Пасхального богослужения, через Комсомольский мост и площадь Коммунаров, шли к церковному садику, чтобы посмотреть крестный ход. Мы забирались на крыши дровяных сараев и оттуда, как с трибун, смотрели на величавое шествие.

На эти же часы в городских кинотеатрах назначали ночные сеансы, чтобы отвлечь молодежь от опасного «религиозного опиума». Демонстрировали завлекательные фильмы с пометкой «Детям до шестнадцати лет смотреть не разрешается». Юность металась в поисках истины, а храм терпеливо ждал…

Моя первая школа номер 248 находилась в квартале от моего дома на углу Фонарного переулка и канала Грибоедова, в створе Большой Подъяческой улицы. Чтобы попасть в школу, надо было миновать и цех по изготовлению пианино, и секретный корабельный институт. Затем немного пройти вдоль канала и подняться на три ступеньки на Подъяческий пешеходный мостик с дощатым настилом. Дрожание серых досок под ногами – и я на другой стороне.

Привыкать к размеренной казенной жизни было жутковато, но шаткие дощечки выдержали. Все с большей легкостью я перелетала мостик – в этой школе я проучилась восемь лет. Два первых класса школа была женской, мальчики появились в третьем. Моя подружка-второклассница, помню, говорила: «Ни за что не сяду с мальчишкой за одну парту!» Зато в седьмом классе отдельные мальчики вдруг приобрели в моих глазах ореол недосягаемой высоты. Я до сих пор помню молчаливого паренька Мишу Евтушенко, главным достоинством которого было то, что он являлся однофамильцем модного тогда поэта. Однако не могу с уверенностью сказать, замечал ли он мои робкие взгляды. Еще выделялся на общем фоне сын известной артистки – Андрюша Люлько. Он держался независимо и дерзко и носил узкие «стиляжьи» брюки. Увы, все это были безответные влюбленности. Вряд ли герои моих грез вспомнят большеглазую девочку с косичками – Галю Краснову (Краснова – моя девичья фамилия). Кстати, недавно я случайно узнала от общих знакомых, что меня запомнил совсем другой одноклассник, лица которого не вспомнить мне.