Петербург - Андрей Белый

"Теперь нет Петербурга. Есть Ленинград; но Ленинград нас не касается автор по профессии гробовщик, а не колыбельных дел мастер", - объявит в 1927 году "являющийся на пороге книги автор" романа К. Вагинова "Козлиная песнь" (заглавие - переведенное с греческого слова "трагедия").

В "Сумасшедшем корабле" О. Форш (1930), "романе с ключом", посвященном причудливой послереволюционной жизни знаменитого Диска - Дома искусств, будет упомянут Инопланетный Гастролер с его "замечательным, совсем иначе озаглавленным" "Романом итогов". Но другой персонаж, Сохатый (за ним угадывается Е. Замятин) сразу раскроет карты, подробно цитируя записную книжку, пересказывающую более раннюю статью самой Форш: "Белый гениально угадал момент для подведения итогов двухвековому историческому существу Петербург - и синтетическому образу - русский интеллигент - перед возникновением с именем Ленинград новых центров влияния и новых людей. Отсюда при подведении итогов обоснованность реминисценций всех крупных творцов, пропущенных через последнее преломление и творческий опыт самого автора. А задание - сдача в летопись мира отжившего исторического существа Петербург и населявшего его интеллигента. Оба рождены Петром, осознаны Пушкиным, через Лермонтова, Гоголя, Достоевского вошли в зрелость.

Это историческое существо Белый похоронил по первому разряду в изумительных словосочетаниях и восьми главах".

Роман о безднах был закончен над бездной. Апокалиптические предчувствия Белого сбылись катастрофически быстро. Написанный в начале "настоящего двадцатого века", "Петербург" стал первой книгой о концах. "Насмешкой горькою обманутого сына" и плачем по эпохе, растянувшимся почти на столетие.

Итоги петербургского периода - разрывы и взрывы. Выходы - бегство, смерть, сумасшествие, забытье...

Того голоса звук?

Нет, конечно, не будет ответа.

Петербург - это сон.

И в двадцатом столетии он провидит - Египет, вся культура - как эта трухлявая голова: все умерло; ничего не осталось.

В разговоре С. Волкова с И. Бродским "Санкт-Петербург: воспоминание о будущем" возникает и беловский мотив. "Почему-то сложилась странная ситуация, когда типично московский по установке и приемам роман Андрей Белого "Петербург" стал считаться чуть ли не образцовым петербургским произведением... Я здесь могу сослаться на авторитет Ахматовой. Она всегда говорила, что в романе Белого ничего петербургского нет", - начинает собеседник. "О Белом я скажу сейчас ужасную вещь: он - плохой писатель. Все, - обрывает поэт. - И главное типичный москвич! Потому что существует достаточное количество и петербургских плохих писателей, но Белый к ним не относится".

Даже если это так (а так ли это?), приходится вспомнить афоризм товарища Сталина: "других писателей у меня нет".

Последнюю точку в петербургской истории "петербургского текста" поставил москвич - с этим уже ничего не поделаешь.

И другого - лучшего - романа от символистской эпохи бури и натиска у нас не осталось.

"Прыжок над историей" в этом смысле удался. Хотя и стал, как это бывает всегда, историей литературной.

Игорь Сухих

ПЕТЕРБУРГ

ПРОЛОГ

Ваши превосходительства, высокородия, благородия, граждане!

Что есть Русская Империя наша?

Русская Империя наша есть географическое единство, что значит: часть известной планеты. И Русская Империя заключает: во-первых - великую, малую, белую и червонную Русь; во-вторых - грузинское, польское, казанское и астраханское царство; в-третьих, она заключает... Но - прочая, прочая, прочая.1

Русская Империя наша состоит из множества городов: столичных, губернских, уездных, заштатных; и далее: - из первопрестольного града и матери градов русских.

Град первопрестольный - Москва; и мать градов русских есть Киев.

Петербург, или Санкт-Петербург, или Питер (что - то же) подлинно принадлежит Российской Империи. А Царьград, Константиноград (или, как говорят, Константинополь), принадлежит по праву наследия.2 И о нем распространяться не будем.

Распространимся более о Петербурге: есть - Петербург, или Санкт-Петербург, или Питер (что - то же). На основании тех же суждений Невский Проспект есть петербургский Проспект.

Невский Проспект обладает разительным свойством: он состоит из пространства для циркуляции публики; нумерованные дома ограничивают его; нумерация идет в порядке домов - и поиски нужного дома весьма облегчаются. Невский Проспект, как и всякий проспект, есть публичный проспект; то есть: проспект для циркуляции публики (не воздуха, например); образующие его боковые границы дома суть - гм... да:... для публики. Невский Проспект по вечерам освещается электричеством. Днем же Невский Проспект не требует освещения.

Невский Проспект прямолинеен (говоря между нами), потому что он европейский проспект; всякий же европейский проспект есть не просто проспект, а (как я уже сказал) проспект европейский, потому что... да...

Потому что Невский Проспект - прямолинейный проспект.

Невский Проспект - немаловажный проспект в сем не русском - столичном - граде. Прочие русские города представляют собой деревянную кучу домишек.

И разительно от них всех отличается Петербург.

Если же вы продолжаете утверждать нелепейшую легенду - существование полуторамиллионного московского населения - то придется сознаться, что столицей будет Москва, ибо только в столицах бывает полуторамиллионное население; а в городах же губернских никакого полуторамиллионного населения нет, не бывало, не будет. И согласно нелепой легенде окажется, что столица не Петербург.

Если же Петербург не столица, то - нет Петербурга. Это только кажется, что он существует.3

Как бы то ни было, Петербург не только нам кажется, но и оказывается на картах: в виде двух друг в друге сидящих кружков с черной точкою в центре; и из этой вот математической точки, не имеющей измерения, заявляет он энергично о том, что он - есть: оттуда, из этой вот точки, несется потоком рой отпечатанной книги; несется из этой невидимой точки стремительно циркуляр.

ГЛАВА ПЕРВАЯ,

в которой повествуется об одной достойной особе,

ее умственных играх и эфемерности бытия

Была ужасная пора:

О ней свежо воспоминанье.

О ней, друзья мои, для вас

Начну свое повествованье,

Печален будет мой рассказ.

А. Пушкин1

АПОЛЛОН АПОЛЛОНОВИЧ АБЛЕУХОВ

Аполлон Аполлонович Аблеухов был весьма почтенного рода: он имел своим предком Адама. И это не главное: несравненно важнее здесь то, что благородно рожденный предок был Сим 2, то есть сам прародитель семитских, хесситских и краснокожих народностей.3

Здесь мы сделаем переход к предкам не столь удаленной эпохи.

Эти предки (так кажется) проживали в киргиз-кайсацкой орде,4 откуда в царствование императрицы Анны Иоанновны 5 доблестно поступил на русскую службу мирза Аб-Лай, прапрадед сенатора, получивший при христианском крещении имя Андрея и прозвище Ухова. Так о сем выходце из недр монгольского племени распространяется Гербовник Российской Империи. Для краткости после был превращен Аб-Лай-Ухов в Аблеухова просто.

Этот прапрадед, как говорят, оказался истоком рода.

Серый лакей с золотым галуном пуховкою стряхивал пыль с письменного стола; в открытую дверь заглянул колпак повара.

- "Сам-то, вишь, встал..."

- "Обтираются одеколоном, скоро пожалуют к кофию..."

- "Утром почтарь говорил, будто барину - письмецо из Гишпании: с гишпанскою маркою".

- "Я вам вот что замечу: меньше бы вы в письма-то совали свой нос..."

- "Стало быть: Анна Петровна..."

- "Ну и - стало быть..."

- "Да я, так себе... Я - что: ничего..."

Голова повара вдруг пропала. Аполлон Аполлонович Аблеухов прошествовал в кабинет.

Лежащий на столе карандаш поразил внимание Аполлона Аполлоновича. Аполлон Аполлонович принял намерение: придать карандашному острию отточенность формы. Быстро он подошел к письменному столу и схватил... пресс-папье, которое долго он вертел в глубокой задумчивости, прежде чем сообразить, что в руках у него пресс-папье, а не карандаш.

Рассеянность проистекала оттого, что в сей миг его осенила глубокая дума; и тотчас же, в неурочное время, развернулась она в убегающий мысленный ход (Аполлон Аполлонович спешил в Учреждение). В "Дневнике", долженствующем появиться в год его смерти в повременных изданиях, стало страничкою больше.

Развернувшийся мысленный ход Аполлон Аполлонович записывал быстро: записав этот ход, он подумал: "Пора и на службу". И прошел в столовую откушивать кофей свой.

Предварительно с какою-то неприятной настойчивостью стал допрашивать он камердинера старика:

- "Николай Аполлонович встал?"

- "Никак нет: еще не вставали..."

Аполлон Аполлонович недовольно потер переносицу:

- "Ээ... скажите: когда же - скажите - Николай Аполлонович, так сказать..."

- "Да встают они поздновато-с..."