Парадокс великого Пта - Анатолий Жаренов

Ромашов с шумом отодвинул кресло от стола и распахнул дверь. Анна Павловна испуганно вскинула ресницы. Она успела забыть, что он еще не ушел из этого дома. Тужилин поправил очки. Аптекарь протянул руку к бородке и привычным жестом пощипал ее. В его взгляде Ромашову почудился вопрос.

Тужилин встал и, одернув рубашку, официальным голосом спросил:

– Я хотел бы знать… Мы можем покинуть Сосенск?

Ромашов пожал плечами. Разве капитан Семушкин говорил супругам, что они должны задержаться с отъездом? Нет? Он, Ромашов, тоже не видит причин, которые помешали бы Василию Алексеевичу и Анне Павловне выполнить свое намерение. Они вольны в своих поступках. Необходимые разъяснения капитан Семушкин получил. Правда, они не проливают света на печальный случай. Но тут, видимо, ничего не поделаешь. Вот только формальности по вводу Анны Павловны, как ближайшей и единственной родственницы, в права наследования имуществом покойного придется несколько отложить. Есть некоторые вопросы, которые…

– И вы думаете, – вдруг взвизгнула Анна Павловна, – вы думаете, что мне нужно все это? Да я…

Плечи Анны Павловны затряслись. Тужилин сверкнул очками в сторону Ромашова и подскочил к жене.

– Не надо, Анюнчик, – забормотал он. – Успокойся, мы завтра же уедем…

Аптекарь щипал бородку и укоризненно смотрел на Ромашова. Мухортову было неловко. Ромашову тоже, хотя Анне Павловне он не симпатизировал. Что-то в ней было такое, что Ромашову не нравилось. И бескорыстие женщины ему казалось наигранным. И мокрый платочек в ее пухлых ладонях выглядел фальшиво.

Он вышел на улицу вместе с Мухортовым. Некоторое время аптекарь молчал. Потом неуверенно произнес:

– Не могу поверить, чтобы Сергей Сергеевич – и так… Вчера он шутил… Нелепо…

– А страх одиночества? – напомнил Ромашов.

– Это я для них, – махнул рукой Мухортов. Маленький, тщедушный, он семенил рядом с долговязым, широко шагающим Ромашовым и говорил: – Весьма прискорбно. Да? И вам, я вижу, ничего не удалось установить. Может быть, его отчеты позволят… Мне кажется, что в них должна содержаться истина… Сергей Сергеевич был очень обстоятельным человеком.

– Послушайте, – вдруг грубо перебил его Ромашов, – что вы юлите вокруг меня? Уж не брякнули ли вы, часом, Беклемишеву о том, что посвятили меня в его дела?

– Что вы? – оскорбился аптекарь. – Как можно? Я же понимаю. – И обиженно зажевал губами.

Остаток пути до дома они проделали молча. Аптекарь погремел ключами и, так и не сказав ни слова, скрылся за дверью. А Ромашову вдруг расхотелось заходить в квартиру. Его взволновала эта неожиданная смерть. В ней была какая-то загадка. И Ромашов подумал, что хорошо сделает, если еще раз поговорит с капитаном Семушкиным относительно некоторых прописных истин. «Нелепо», – так, кажется, выразился аптекарь. «И глупо, – мелькнула мысль. – До невозможности глупо. До невозможности. А может, в этом и фокус».

3. Сны наяву

Капитан Семушкин был щеголеват и самоуверен. Разговаривая с Ромашовым, он все время снимал двумя пальцами со своего кителя какие-то невидимые собеседнику пылинки, словно ощипывался. Иногда пальцы правой руки поднимались к усам. Создавалось впечатление, что капитан проверяет, целы ли они. Подумав об этом, Ромашов засмеялся. Капитан недоуменно похлопал ресницами и обиделся.

– А как вы полагаете, – спросил Ромашов, делая вид, что не заметил паузы и надутых губ капитана, – как вы полагаете, откуда все-таки взялся у старика пистолет, да еще немецкий – трофейный?

Пистолет был самым уязвимым местом в версии капитана. Если бы у него была уверенность, что оружие хранилось у старика, принадлежало ему, то это служило бы таким аргументом, который ничем не опрокинешь. Это плюс баллистическая экспертиза, в точности которой капитан не сомневался, положили бы конец всем дурацким вопросам. Но уверенности у капитана не было.

– Траектория пули, – сказал он. – Положение трупа… Э, да что говорить… Не забудьте, что дверь и окно были заперты изнутри… Не забудьте, что никаких посторонних следов в кабинете не обнаружено. На пистолете тоже… Только отпечатки пальцев старика…

– Один, – сказал Ромашов.

– Короче говоря, вы не хотите, чтобы мы закрыли дело? – прямо спросил Семушкин. – Вы считаете?.. А мне вот, к примеру, кажется, что старику просто надоело тянуть волынку. Девяносто восемь лет. Один как сыч. Осколок дворянского гнезда, и вообще штучка, – капитан помахал пальцами, пытаясь выразить, что он имеет в виду. – Вы его биографию знаете? Такой тип… Он никогда не был нашим человеком… Ни минуты… Потому и оружие немецкое подобрал… И застрелился поэтому… На богиню свою смотрел да и досмотрелся.

Капитан был великолепен и ослепителен. Ромашов усмехнулся. За этим великолепием явно просматривалось простейшее, как амеба, желание не «вешать» на отделение милиции нераскрытое дело. И Семушкин это желание не прятал. Он снова, в который уже раз, принялся извлекать из своей памяти разные факты и прочитал Ромашову целый курс провинциальной криминалистики. Он вспомнил, как недавно поймал проворовавшегося заведующего магазином, который, чтобы скрыть следы преступления, поджег здание, но не сумел спрятать бутылку из-под керосина. Капитан Семушкин блестяще уличил незадачливого преступника, припер его к стене и заставил признаться.

– Он у меня был мокрый как мышь, – горделиво заключил капитан.

Ромашов никогда не видел потных мышей. Он даже знал, что эти звери не имеют потовых желез. Но капитану он про это не сказал. Капитан считал себя специалистом по проведению баллистических экспертиз. В Сосенске, где темпы жизни были несколько ослаблены отдаленностью от крупных центров, Семушкин был на месте. Он мог установить связь между пустой бутылкой и вором завмагом. Тут действовали прописные истины. Капитан не хотел встать над ними. Беклемишев для него был просто вздорным стариком, которому «надоело тянуть волынку». И капитан легко выстроил свою непогрешимую версию, основанную на столь же непогрешимых аргументах. Параллельные не пересекались. Кабинет Беклемишева был заперт изнутри на задвижку. Окно закрыто на оба шпингалета. Никаких посторонних следов обнаружено не было. Ничего не украдено. Это, кстати, тоже было доказательством, на которое опирался капитан в своих рассуждениях.

Но были еще амазонские обезьяны, наделавшие шуму в мире. Был аптекарь Мухортов, который утверждал, что покойный Беклемишев знал про этих обезьян. Какие-то параллельные, разделенные временным промежутком более чем в пятьдесят лет, пересекались все-таки. И в точке пересечения были пистолет «вальтер», пуля, пробившая череп старика, и еще не найденные отчеты и дневники Беклемишева, по поводу которых Ромашов собирался сделать запрос в Москву.