Полдень, XXI век (ноябрь 2012) - Коллектив авторов

– Ты помнишь рассказ «Цветы для Элджернона»? – наконец спросила она.

– А как же. Десятый том Библиотеки современной фантастики, 1965 год, издательство «Молодая гвардия». По этому рассказу еще сняли совершенно бездарный американский фильм «Чарли». Это я Элджернон?

– Не знаю. Может ты, а может, и я. Главное, чтобы не Сергей.

Я замер. Совсем недавно я тоже вспомнил этот грустный рассказ про умственно неполноценного уборщика Чарли, которого медики превратили в гения только для того, чтобы он потом медленно и мучительно терял свои блестящие способности, полностью понимая это и не в состоянии ничего поделать. В конце концов он деградировал до своего прежнего уровня недоразвитого ребенка. До того эксперимент поставили на мыши по имени Элджернон, с которой Чарли очень подружился, потому что это была очень умная мышь. А потом Элджернон стал быстро глупеть и умер, и Чарли понял, что его ждет та же судьба.

– Главное, чтобы не Сергей, – только и смог повторить я.

11.5

Я полностью посвятил себя Сергею. С заработками проблем не было. При моем знании языков, компьютеров и прочего я с легкостью находил себе надомную работу, не очень обременительную и прилично оплачиваемую. Основная трудность была в обеспечении Сережи знаниями. Он поглощал информацию со скоростью, часто превосходившей мои возможности.

Я не мог брать его с собой в библиотеки (представляете себе ребенка пяти лет, сидящего в читалке Ленинки за томами Эйнштейна или Платона?). Интернета в нашем теперешнем представлении тогда еще не было, хотя у меня уже стоял телефонный модем аж на 2400 бод. И здесь выручали друзья. Я выдумывал разные достаточно правдоподобные истории о том, что мне срочно нужны для переводов такие-то тома, и они доставляли мне их из разных ведомственных и академических библиотек. Друзей было много, так что и книг в доме было много.

К шести годам он превзошел меня по количеству познаний, и тут остро встал вопрос о школе. Я долго готовил его к собеседованию в ближайшей районной школе нашего Теплого Стана, объясняя, что должен знать средний нормально развитый ребенок его возраста, чем приводил его в полнейшее изумление. Я показывал ему школьные методички, купил букварь, умолял понять, что абсолютно необходимо быть «нормальным», но без конфуза все равно не обошлось.

Мы договорились, что на собеседовании при приеме в первый класс он будет, в основном, молчать, а говорить буду я. От него только и будет требоваться, что смотреть в сторону и смущенно отвечать «четыре» на вопрос, сколько будет два прибавить два, и уверенно определять буквы «А» и «О». Все поначалу шло хорошо и гладко, пока учителя не отвлеклись и не стали говорить о постороннем. Один из них, видимо, желая показать образованность и жалуясь на падение нравов в среде современной молодежи, грустно промолвил: «О temporas, о тоге». Сергей, слетев со стульчика, закричал: «Так нельзя, что за безграмотность, нужно говорить “О tempora, о mores”!»

Я обомлел, учителя тоже. Все уставились сначала на Сергея, а потом на меня. Меня взметнуло вдохновение и я спас положение. «Видите ли, сказал я, у меня есть друг, доцент кафедры древних языков, и однажды я имел неосторожность продемонстрировать свою безграмотность в латыни, а он возмутился. А Сережка запомнил. Вы же знаете, какая у детей память и как они любят обезьяничать».

На Сергея я старался не смотреть, зная какая нахлобучка за «обезьяничанье» меня ожидает дома. Дома-то ладно, главное, чтоб не здесь. Мое зверское выражение лица произвело на него впечатление, учителей объяснение удовлетворило, и на том инцидент был исчерпан. Дома я показал ему кулак, и на нас напал такой приступ смеха, что Сергею пришлось менять обмоченные трусики. Все-таки физиология у него еще была шестилетнего.

11.6

– Стас, тебя память не подводит? – всё так же глядя в окно, спросила Инна.

– Нет, – сердито ответил я. И тут же поправился: – Пока не подводила.

– Значит, и ты не уверен, что это навсегда.

– Навсегда ничего не бывает, сама это знаешь.

– Знаю-знаю. Врачи не велели тебя волновать.

– Вот и не волнуй. Как Сергей?

– Так тебя не волновать или сказать, как Сергей?

У меня не было ни сил, ни желания спорить с ней. Проще было закрыть глаза и промолчать. Все равно все сама скажет. Если бы было что-то плохое, она бы уже сказала. Всегда отличалась поразительной прямотой. Хорошо, если она действительно больше меня читать не может. Хотя все равно, даже если и может, какая теперь разница.

– Сергей просил тебе сказать, что он вернулся насовсем, по крайней мере, надолго. Он скоро придет сам, но попросил меня сначала тебя подготовить. Не бледней! Ничего страшного. Целой ночи, как тогда в Нью-Йорке, у нас, увы, нет, а потому буду излагать в телеграфном стиле. Мы с Сережей общаемся уже давно…

– Знаю, – перебил я ее, – при чем здесь это.

– Ты мало знаешь, умник, так что слушай и не перебивай. Когда он родился, ты научился только улавливать его мелкие потребности, а я… Даже не знаю, как это объяснить… В общем, мы с ним были как бы одно целое… Я ему больше, чем мать. Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься, вот мы и договорились общаться потихоньку от тебя, тем более, что для общения никакой телефон нам был не нужен. Я в Нью-Йорке, он в Москве, да какая разница, хоть на Юпитере. Нам обоим было неловко прятаться от тебя, но что поделаешь. Я подсказывала ему, какие книги он должен прочитать, а ты их доставлял. Ну и так далее.

– Что «так далее»? – мне ужасно хотелось пить, но не было сил пошевелиться. «Стакан воды некому будет подать», – вспомнил я любимое причитание бабушки, когда ей очень хотелось пожалеть себя.

– Я переливала в него знания, понимание, ум, наконец. Ведь у тебя, Стас, ума как не было, так и нет. Ты вдруг огреб идеальную память, освоил кучу языков и вообразил, что много чего знаешь, а значит, теперь ученый. А ученый – это не тот, кого много учили, а тот, у кого зудит внутри от желания понять. Ты хоть понял, отчего Сергей такой, какой он есть, понял, что с ним было в последние три года?

– Дай воды. И пойди погуляй, что ли… Приходи потом.

Инна протянула мне стакан, потом нагнулась, вынула из пакета махонькую живую новогоднюю елку с миниатюрными игрушками, поставила ее на прикроватный столик и вышла. От елки пахнуло хвоей – и тут же сработала память.

11.7

«Велика сила памяти, Господи, ужасают неизъяснимые тайны ее глубин. И это моя душа, я сам. Что же я такое, Боже? Какова природа моя?.. Широки поля памяти моей, бесчисленны ее пещеры и гроты: вот образы тел, вот и подлинники, дарованные различными науками, вот какие-то зарубки, оставленные переживаниями души; душа их уже не ощущает, но память хранит, ибо в ней есть все, что было когда-то в душе. Я ношусь по ней, стремглав погружаюсь в ее глубины, но не нахожу ни краев, ни дна. Такова сила памяти…». Так писал Святой Августин году примерно в 420-м от Рождества Христова.