Ромул - Сергей Житомирский

   ̶ Да, его люди чуть не наткнулись на нас. Мы знали, что Гней пойдёт к Тибру по правому берегу Аллии, Люций остановился левее, а мы у самого устья. Там мель, и хотя река поворачивает, поймать беглянку было проще именно там.

   ̶ Он божественно плыл, — подала голос Рея-Илия.

   ̶ Но почему ты не объединил свои усилия с нашими?

   ̶ Да, почему? — повторил Агис. — Может быть, ты знаешь, Илия?

В ответ она засмеялась.

   ̶ А близнецы?

   ̶ Что близнецы! Дети часто гибнут в младенчестве и без помощи Амулия. Но мы молоды и ты ещё дождёшься внуков, Нумитор. Только они никогда не узнают, что они — потомки царей и не будут царями. Ты согласна? — обратился Агис к жене.

   ̶ Конечно. Стыдно наследовать такому, как Амулий.

   ̶ Расскажи о себе, — попросил Нумитор Агиса.

Тот не заставил себя уговаривать.

   ̶ Я решил бежать из Альбы, — начал он, — когда отец запретил мне свататься к Рее. А потом тем более не смог остаться дома и ждать, когда он заявит, что убил её братьев ради меня!

Я бежал с верным слугой на юг с сумкой серебра. У меня было много друзей среди греческих купцов ещё со времён учёбы в Кумах. С их помощью я нанял корабль и удачно сплавал в Сицилию, Карфаген, Коринф. Тогда я и посетил знаменитый Дельфийский оракул и узнал судьбу свою и Реи, хотя и не смог истолковать предсказания. Но всё же я решил к ней посвататься. Когда-то отец запретил сватовство, но поскольку Агис не его сын, а чужеземец, то разрешение уже требовалось не от него. А от тебя я надеялся его получить. Я оставил в Кумах надёжного помощника, а сам переселился сюда, в латинский город на дороге из Кум в Этрурию. И тут выяснилось, что Рея служит Весте и связана обетом безбрачия. Тогда-то я понял смысл прорицания, полученного в Дельфах, отказался от поисков другой невесты и стал ждать исполнения воли богов.

   ̶ А какое было пророчество? — спросил Нумитор.

   ̶ Короткий греческий стих, — спокойно ответил Агис, — я тебе его прочту в своём переложении на латынь: «Бог, у богини забрав, в дом твой супругу введёт».

   ̶ Удивительно точно, — покачал головой Нумитор. — А чем ты занимаешься кроме торговли, сочиняешь песни?

   ̶ Нет, я занялся другим. В Лидии, в греческом Милете я купил список «Осады Трои» бродячего певца Гомера. Хочу сделать что-то подобное на латыни и прославить троянских героев с праотцом Энеем. А это труд не на один год.

Ночью Нумитор долго не мог заснуть. Кошмар, душивший его эти страшные полгода, отступил. Его Рея, милая доверчивая дурочка, жива и, кажется, довольна жизнью. Что ж, женщина есть женщина. Её дело любить, слушаться мужа да заботиться о детях. Но Асканий! Кто он, бросивший родину? Он не гражданин — ни Альбы, ни Габий, ни Кум. Сочинитель песенок, соловей, порхающий по кустам! Кого он выйдет защищать с мечом в руке, если над общиной сгустятся тучи? Да никого. Он сам по себе, достойный отпрыск рода Клелиев.

Он любит Рею, но что он с ней сделал? Обманул и привёл на край пропасти. Вором проник в запретное жилище, не побоявшись святотатства, назвался Марсом, запугал и обесчестил любимую девушку! Заставил её пережить позор заточения, ожидание смерти, потерю детей. Он думает, что, женившись, искупил свою вину. Да, он спас Рею, но на самом деле украл, доведя до отчаяния. Украл и взял в жёны тайно от родителя... И при этом не видно, чтобы он испытал хоть какие-то угрызения совести. Как это похоже на человека, не чтящего родины!

Нет, никогда Нумитор не простит его, но и не станет упрекать. Пусть Рея живёт в этом странном сне наяву, с жалким, недалёким любителем простых удовольствий. Асканий давно любил её, и видно, что и сейчас любит. Что ещё нужно женщине? Его дочь будет счастлива, а до Аскания ему, Нумитору, в конце концов нет никакого дела.

Глава 3. МЛАДЕНЧЕСТВО

Иные считают, что Ларенция

звалась среди пастухов «волчицей»,

потому что отдавалась каждому.

Град пощадил луга. Весна была тёплой и влажной, трава ферентинских пастбищ пышной и сочной. Акка Ларенция сидела с прялкой у входа в землянку, грелась на солнце и поглядывала на мужа Фаустула, который неподалёку вместе с юным братом Плистином строил деревянный дом. Перед Аккой в траве возились голые, перемазанные землёй малыши. Крупного и бойкого звали Ремом, а второго, который был поменьше ростом и ленивее, Ромулом. Дети вызывали у Акки гордость и умиление, ей хотелось непрерывно тискать их, мыть, прикладывать к груди, целовать и укачивать, так что Фаустулу порой приходилось останавливать жену и говорить, чтобы оставила детей в покое...

Венера-покровительница! Где же Рем? Акка вскочила. А, вон колышется трава, и среди цветов мелькает пушистая головка. Сорванец, только что был здесь и уже быстро-быстро ползёт неведомо куда. Она побежала за беглецом, поймала его и посадила рядом с братом, который лёжа на спине, неловко ловил ручонками жёлтые цветы одуванчиков и пытался запихнуть их в рот. Акка снова взялась за прялку и стала выговаривать Рему:

   ̶ Мы такие большие, такие самостоятельные... Вот мама Акка вобьёт колышек и привяжет Рема за ножку верёвочкой, чтобы не уползал, куда не следует...

Малыш между тем встал на четвереньки и вдруг поднялся на ножки. Постоял, покачиваясь, и шлёпнулся на живот. Акка снова вскочила, но Рем не заплакал, а стал опять подбирать под себя ручки и задирать попку к небу, собираясь подняться.

   ̶ Фаустул! — крикнула Акка. — Смотри, Рем научился вставать!

Муж обернулся с улыбкой и махнул рукой, мол, эка невидаль — любой ребёнок рано или поздно это делает.

Акка вспомнила, как осенью сидела у шалаша на дальнем лугу при стаде овец, сцеживала на траву молоко из набухших грудей и корила Венеру за свои несчастья.

   ̶ Когда же ты меня пожалеешь? — причитала она. — Да, было, что пила, не разбавляя, и отдавалась за плату. Но вот уже пять лет, как стала верной женой и примерной хозяйкой. Почему же ты, сама родившая Энея и узнавшая радости материнства, не даёшь мне живых детей? Ты, защищавшая сына в бою, и как простая смертная, раненая Диомедом, испытавшая боль и страдания, пожалей неудачницу! Трижды я рожала безжизненных деток, трижды хоронила с ними надежды...

Тут её окликнул пришедший снизу Фаустул: почему-то в его голосе слышалось возбуждение:

   ̶ Иди сюда, лучшая из волчиц, я кое-что тебе принёс.

Акка запахнула одежду, встала и обиженно проговорила:

   ̶ Ещё раз обзовёшь меня «лупой» — никогда тебе не приготовлю мяса со сливами. Опять попрекаешь меня прошлым, а сам обещал сделать волчицу матроной! Разве тебе есть в чём упрекнуть меня?

   ̶ Не шуми, — отмахнулся он, — лучше посмотри сюда.

Он поставил перед ней обтянутую кожей цисту, в какой обычно носил кувшины с молоком, и снял накрывавшую её ткань. Акка ахнула — на дне корзины посапывали два новорождённых, с поджатыми ножками, сморщенные, со стянутыми в точку ротиками.

   ̶ Бессмертные боги! Что это? — изумилась она.

   ̶ Наши дети.

   ̶ Где ты их взял?

   ̶ Нашёл.

   ̶ Где?

   ̶ Под смоковницей. Дальше не спрашивай, всё равно не скажу.

   ̶ А их мать? Она что, умерла?

   ̶ Пока жива, но жить ей осталось недолго.

   ̶ Значит, это дети Реи Сильвии и Марса? — в страхе прошептала Акка.

   ̶ Да, она родила их сегодня ночью. Амулий приказал утопить младенцев в Тибре и послал Сервия, чтобы это сделать. Но в корзине Сервия их нет, они тут, хотя Амулий уверен, что они погибли. Поэтому никто, понимаешь, никто не должен знать, что это приёмыши.

   ̶ Хочешь, скажу, кто их дал тебе? — медленно проговорила она.

   ̶ Говорю тебе, никто. Я их нашёл под деревом. А о своих догадках забудь. Эти дети наши, и люби их, как своих.

Акка почти с ужасом подняла того, который был поменьше, прижала к себе прохладное беспомощное тельце и разрыдалась. Ребёнок проснулся и добавил к её крику свой голосок.

   ̶ Семейный хор, — заметил Фаустул.

С трудом успокоившись, она замолчала, отдала ребёнка мужу, снова села на колоду, высвободила грудь и, замирая от счастья, приложила приёмного сына к соску.

Когда на другой день навестившая её пастушка спросила: «Правда ли, что ты родила мёртвую девочку?», она гордо ответила: «Что ты, наоборот, двух здоровенных мальчишек!»

Фаустулу действительно никто не давал детей: он в самом деле нашёл цисту в кустах под священной смоковницей, у колодца за тюремной башней. Правда, ему было сказано, когда и где искать и что там будет.

Как обычно, Фаустул принёс на рассвете в дом Гнея Клелия парное молоко. Неожиданно пастуха встретил сам Гней. Главный помощник царя спросил, как прошли роды Акки, и узнав, что ей опять не повезло, почему-то обрадовался, а потом предложил Фаустулу взять на воспитание двух младенцев. Он не скрыл, чьи они, не скрыл и опасности, которой подвергает его и себя.