Тень - Карин Альвтеген

— У меня была пара встреч с гетеборгскими предприятиями. По поводу сбора средств для медицинского центра в Сомали. А что у вас?

«Ничего. Не считая того, что ты в очередной раз разбил сердце дочери, — хотелось ей ответить. — А дочь при этом даже разочарование постаралась скрыть — вот как далеко дело зашло. Она и словом не обмолвилась о том, что отец ее снова проигнорировал».

— Для какого медицинского центра?

Он посмотрел на нее с удивлением:

— Разве ты не знала? В прошлом году мы открыли там медицинский центр.

— Нет, не знала. Откуда мне знать, если ты об этом не рассказывал?

Голос звучал жестко и обиженно. Она презирала себя за то, что не смогла преодолеть злость, подступавшую медленно и незаметно и внезапно прорвавшуюся наружу.

— Ну что ж, прости. Мне казалось, я рассказывал, или, может быть, я подумал, что тебе это будет неинтересно.

Она посмотрела в окно. За верхушками деревьев виднелась колокольня церкви Хедвиги Элеоноры. Все верно, ее действительно это не особенно интересует. Она знала, что они зависят от его работы и что эта работа приносит пользу. Фонды и детские дома, учрежденные от имени Акселя, где-то далеко спасают человеческие жизни. Но проявить интерес к делам мужа значило то же, что добровольно отправиться на собственную казнь. Ее внимание будет наверняка отвергнуто. Всегда найдется что-то более важное, чем она и Элен. Наверно, она слишком эгоистична. Будь она хорошим человеком, она бы, пожалуй, могла забыть о себе и страданиях дочери — ради чего-то главного. Но хорошим человеком она не была.

— Я предлагала твоей маме пойти в театр.

— Мило с твоей стороны.

— Не очень. Я думала об Элен, а не о ней. Но она не смогла. Осталась дома — лечить стенокардию, больное бедро и шум в ушах.

Ян-Эрик залпом опустошил бокал и налил себе еще виски.

— Да, ей нелегко. Ей ведь в этом году восемьдесят. Будем надеяться, что в следующий раз мы сможем пойти втроем.

Луиза снова посмотрела в окно. И пожалела, что находится в этой комнате, а не где-нибудь далеко, хотя бы по другую сторону улицы.

— Да, это будет прекрасно. Уникальное событие, аншлаг Рагнерфельдтов, к Элен наконец придут зрители!

Она ненавидела каждый звук, вырывавшийся изо рта. Ненавидела себя за то, что разучилась выражаться иначе. Ненавидела за то, что ее раздражение прорывалось в мелочах. Он не туда поставил туфли в прихожей, неправильно загрузил посудомоечную машину, не так положил подушки на диване. Но больше всего она ненавидела его за то, что он не поддавался на провокации. Словно непобедимый герой компьютерной игры, он выходил невредимым из любой смертельной схватки и всегда был готов к новому сражению. Его снисходительная невозмутимость сводила ее с ума. Даже на ссору с ней он не шел — как будто Луиза не стоила и ссоры. Он поставил бокал на стеклянную столешницу:

— Я пойду спать. Завтра мне надо к маме. Умерла Герда Персон.

— Вот как? А кто такая Герда Персон?

Он бросил на нее быстрый удивленный взгляд:

— Наша старая экономка.

Герда Персон. Это имя она слышит впервые.

— Позвонили из муниципалитета по поводу похорон. Думаю, ближе нас у нее людей нет. Точнее, не было. Она прожила с нами все мое детство, года до семьдесят девятого-восьмидесятого, так что, я думаю, мы должны помочь с похоронами. Мама знала ее лучше, поэтому я поговорю с ней.

Ян-Эрик вышел, и Луиза услышала, как открывается и тщательно запирается дверь в ванной. Он словно боялся, что она ворвется и начнет к нему приставать.

Рядом с ней живет незнакомец. Все его детство прошло в обществе Герды Персон. Но он никогда не упоминал этого имени. Еще одно доказательство того, что он намеренно и вполне успешно не впускает Луизу в свою жизнь. Как в настоящую, так и в прошлую. И неизвестно, что он думает о будущем.

Все ее мысли и переживания раздвоились. С одной стороны, она хотела вернуть себе украденные мечты. С другой — страдала от сложившегося положения вещей и от полного безразличия Яна-Эрика. Эти два жернова перемалывали все происходящее в мельчайшую пыль, которой медленно покрывалась ее жизнь. Выход, разумеется, был. Тот, который уже предпочли многие. Число разводов росло так стремительно, что в магазинах выстраивались очереди за коробками из-под бананов. Но между я бы хотела и я хочу простиралась пропасть. Частью этой пропасти была Элен. Принять решение — значило кардинальным образом изменить ее жизнь. Следующий момент имел отношение к финансам. Все ценное в их жизни принадлежало АО «Рагнерфельдт», владельцем которого по-прежнему был Аксель. Квартира, машина, бутик. После развода Луиза останется ни с чем. Пока жив Аксель. Иногда эта мысль приходила ей в голову — причем в последнее время все чаще и чаще. После получения наследства ее положение изменится. Луиза догадывалась об истинных причинах раздражения, которое временами поднималось на поверхность и сжимало ее сердце железной хваткой. Она не могла простить себе и мужу их поражения.

Если ничего не изменится, развод станет для нее единственным выходом в тот день, когда умрет Аксель.

А если все останется как есть, ей придется навсегда вычеркнуть слово «отлично» из своего лексикона. Он научился притворяться, что спит. Одетый в пижаму, он лежал под одеялом на своей половине двуспальной кровати, улавливая звуки: тихие шаги босых ног Луизы по дубовому паркетному полу, шелест снимаемого халата. Потом она присела на край постели, сняла колье, кольца и серьги, и украшения одно за другим с тихим звоном опустились в маленькую хрустальную вазу на прикроватном столике. Выдвинула ящик, отвинтила крышку тюбика с увлажняющим кремом и тщательно смазала руки. Неизменный порядок. Каждый вечер. Идеальный пример визуализации слова «рутина».

Предыдущей ночью он почти не сомкнул глаз, однако заснуть не удавалось. Сердце неприятно стучало, хотелось незаметно выскользнуть из спальни и выпить еще виски. Кроме того — хоть Луиза и считала, что Ян-Эрик на это не способен, — его мучила совесть из-за пропущенного спектакля. Он опять не пришел к Элен. А ведь собирался. Думал уехать из Гетеборга дневным поездом. Но она попросила остаться еще на несколько часов, сказала, что возьмет отгул на работе, и он не нашел в себе сил отказаться. Решение, как обычно, было принято где-то ниже пояса, и он — в восторге от своих возможностей — наслаждался собственной опытностью, заставляя ее стонать от удовольствия. Но едва только все закончилось, наступило отвращение. Сильнейшее омерзение, словно у нее внезапно выросли щупальца. Однако на поезд он уже опоздал.

Дыхание Луизы стало глубже, и Ян-Эрик решил, что она уснула. Впрочем, может, она, как и он, притворялась. Нужно устроить раздельные спальни, тогда можно будет хоть спокойно читать по вечерам. Но для этого придется признать проблему, а он ненавидел открытые конфликты. Потому что они могли легко выйти за привычные рамки и затронуть что-нибудь такое, что вначале никому не приходило в голову.

А это слишком рискованно.

Его чувство вины не поддавалось описанию. Он не мог долго выносить собственный дом и бежал отсюда при первой возможности. И тем не менее всегда стремился сюда. С комком в горле и тяжелой совестью он возвращался домой, больше всего на свете мечтая обрести покой и мир. Как боксерская груша, принимал все удары жены, терпел ее едкие комментарии. Много раз он собирался исправиться, стать другим, обещал себе не пить и не изменять. Но вопреки всем добрым намерениям, вскоре его снова охватывало беспокойство, похожее на внутренний зуд. Тогда оставалось одно — уехать и оторваться по полной. Только это и помогало.

Приподнявшись на локте, он отпил воды из бокала, стоявшего на прикроватном столике. Полоска света от уличного фонаря, пробравшись сквозь деревянные жалюзи, легла поперек двуспальной кровати. Он посмотрел на Луизу, которая спала, повернувшись к нему спиной.

Тогда, тринадцать лет назад, он был уверен. Уверен как никогда. После бесконечного числа коротких романов и партнерш на одну ночь он встретил наконец женщину, которую искал. Ту, которая сможет излечить его и избавить от отупляющей пустоты. Он пытался и раньше, но все его предыдущие любовницы не дотягивали до заданной планки. На этот раз все будет иначе. Он устал от жизни, которую вел, и все чаще улавливал жалость в глазах молодых женщин. В тридцать семь лет пора прекратить подростковый бунт, начавшийся шестнадцать лет назад, когда он вернулся из Штатов. Ночи в клубах и ресторанах, наркотики, шальные деньги. Чужие женщины, которые наутро не сохраняют ни капли своей вечерней привлекательности. Луиза станет его броней. Она поможет ему упорядочить жизнь, и он наконец докажет, что способен не только ползать в тени своей знаменитой фамилии. Она отлично укладывалась в формат. Умная, красивая, талантливая поэтесса. На отца это произведет впечатление. А мать в любом случае будет недовольна.