Избранные произведения в 2 томах. Том 1. Саламандра - Стефан Грабинский

— Что? — Вжецкий дрожал от нетерпения.

— Как что? Неужели вам не ясна его ахинея? Впрочем, дядюшка Эдди обожает таинственность и рядит свои диагнозы в пифийские одежды, его без толмача не уразумеешь. Так вот, в вашем черепе он разглядел мастерски всаженную пулю…

— Пулю?

— Конечно, пулю. «Крупп и компания» — это же знаменитая фирма. Да что с вами? Вы побледнели? Ну, не надо ребячиться. Еще чего! Расстраиваться из-за бредней старого дурня!

— Да, вы совершенно правы. Я просто… забылся. Гарсон, два шампанских! Позвольте вас угостить…

Выпили несколько бокалов. Вжецкий напрасно силился захмелеть. Наконец он заплатил, распрощался с любезным англоманом и вышел.

На улице почти совсем прояснилось. Вдоль карнизов, вокруг куполов и верхушек деревьев сновали пасма тумана, быстро поглощаемые открывшейся синевой. Сквозь редеющую дымчатую пелену все увереннее глядело вызревшее до жаркого цвета закатное солнце. Вжецкий болезненно остро, всеми клетками ощущал его палящие, безжалостные прикосновения, старался укрыться от них подальше в тень, забивался в темные закоулки. Ему чудилась неуловимая связь между выползавшим из мглистого кокона солнцем и все яснее проглядывающим концом безумной касательной. Темп, в каком этот образ обретал выразительность, казался ему слишком быстрым, будь его воля, он бы охотно его замедлил — так хорошо было бесцельно кружить в лабиринтах тумана, так заманчиво скользить по самому краю мирно дремлющих пропастей… Забава, однако, подходила к концу: сквозь потревоженные покровы уже проступал грозный лик искушаемой тайны, готовящейся наказать неосторожного смельчака. На язык просилось определение, точно выражавшее случившееся, оно рвалось изнутри, пытаясь получить доступ в сознание, но он силой вернул его туда, откуда оно пришло. Тщетно! Все равно за ним гналось солнце, палило глаза, лицо, голову, убийственными ударами отзываясь в груди. Он остановился на углу какой-то улицы, не зная, куда идти. Из воротного зева блеснула навстречу пара взволнованных лиц.

— Росстанная, тридцать.

— Хорошо, я непременно приду. Как ты добра, как ты безмерно добра ко мне…

Он машинально двинулся по указанному адресу, сделав последнее слабое усилие к сопротивлению.

— С какой стати я туда тащусь? Ха-ха! Там меня поджидает рок — вот с какой!

Его прямо-таки гнало в ту сторону. На повороте он ненароком вскинул голову, взгляд упал на большую голубую афишу. Он охватил глазами первый пункт программы:

Синьора Беллестрини, примадонна итальянских сцен, в качестве вступления исполнит арию: «Пепито, ах, там укажу тебе, что надо совершить! Пепито, ах, ах, там укажу…»

Так, достаточно и этого, остальное пусть остается для ознакомления публики.

Через пятнадцать минут он вступил на лестничную клетку подслушанного номера. Дом был трехэтажный, возникали сомнения насчет этажа. Я откажусь от этого глупейшего фарса, если не получу точного указания, твердо постановил он.

В ту же минуту снизу послышался скрип ступеней, кто-то нагнал его на лестнице и пробежал мимо.

— Может, это мой провожатый?

Пришелец уже поднялся на второй этаж. Остановился на площадке. Вжецкий последовал за ним.

На втором этаже он застал незнакомца рассматривающим табличку с фамилией на чьих-то дверях. В тот момент, когда Вжецкий одолел последнюю ступеньку, тот повернулся и посмотрел ему прямо в глаза, после чего не мешкая стал подниматься по лестнице вверх.

— Благодарю! — чуть не крикнул ему вслед Вжецкий, уловивший в глазах незнакомца особое, подстрекающее выражение.

Значит, тут… Надо признать, опекают меня до самой последней минуты. Подумать только, какая услужливость!

Он без колебаний распахнул двери, у которых только что стоял «провожатый». В ту же секунду из глубины квартиры раздался сухой треск. Он ринулся внутрь: в заливающем комнату закатном блеске стоял молодой человек с приставленным к виску пистолетом; видимо, в самый момент прибытия Вжецкого он выстрелил, но оружие дало осечку. Он заметил вошедшего, но по-прежнему стоял истуканом, не меняя позы. Вжецкий любовался им, скрестив на груди руки.

— Что за картина! Какое изящество линий, какая точность в деталях! И освещение, самое главное освещение, прямо-таки гениальное… Нет, вы бесподобны. Вы идеальный тип — пардон! — образец самоубийцы. Да что там! Вы идеальное воплощение самой идеи этого акта.

Он гневно вырвал пистолет из рук юноши.

— А теперь хватит! Эта игрушка не для вас! Вы ошибаетесь, мой дорогой. Но это неважно. Такая уж вам выпала роль. Что? Сейчас станете хныкать о разбитой любви или о долге чести? Ерунда, молодой человек, ерунда! Вы всего лишь символ, знак, уже разгаданный другим! Понимаете? Потому ваша машинка и не сработала. «Пепито, ах, Пепито, ах, там укажу тебе, что надо совершить…» Славная арийка, вы не находите?

Вжецкий осмотрел магазин.

— Ага! Хватит еще на один выстрел. Прекрасно! А вы знаете, получается забавное qui pro quo…

Он озабоченно сморщил лоб.

— Да, чуть не забыл! У вас могут быть неприятности, квартира как-никак ваша… Скажете, что… что причиной послужила стилизация случая… вы же явились ее последним, кульминационным пунктом… Да, так им и скажите… Подумать страшно, чего бы вы могли натворить, явись я минутой позже. — Вжецкий посмотрел на часы, одновременно взводя курок. — Шесть. А ведь я и сам не предполагал, выходя в пятнадцать ноль-ноль из дома, что ровно через три часа…

— Что?

— А вот что!…

Молниеносным движением он приложил дуло к виску и спустил курок. На сей раз машина сработала, и Вжецкий мертвым врезался в солнечный экран пола.

Из книги «Демон движения»

ЛОЖНАЯ ТРЕВОГА

Из-под искореженных вагонов были извлечены последние жертвы — двое тяжелораненых мужчин и женщина, насмерть раздавленная в мощных тисках буферов. Санитары из местной больницы положили окровавленные тела на носилки и понесли их в зал ожидания, временно превращенный в перевязочный пункт. Оттуда уже доносились стоны, пронзительные крики боли, долгие судорожные всхлипы. От первой стрелки можно было в открытое окно разглядеть халаты хирурга и ассистентов, снующих по залу среди составленных на пол носилок. Кровавая жатва была богатой: пятьдесят жертв…

Бытомский отвел глаза от перрона и снова принялся следить за работой железнодорожников — под присмотром его коллеги, начальника станции Рудавского, они убирали с путей обломки разбитого поезда.

Разразившаяся катастрофа ужасала своими размерами: из пятнадцати вагонов состава уцелело только два, остальные были порушены начисто. Паровоз с тендером, врезавшийся в хвост товарняка, вошел в его последний вагон словно выдвижной ящик, да так и не смог вырваться из зажима. Несколько средних вагонов, с выбитыми стеклами, без пола, без колес, вздыбились и уперлись друг в друга, подобно разогнавшимся осатанелым коням, на скаку остановленным руками безрассудных наездников. Один вагон размозжило вдребезги, осталась лишь бесформенная груда мелко искромсанных стен, превращенных в щепу перегородок, скрутившихся в рулоны каркасов; посреди этого дикого крошева дерева и металла торчали тут и там обломки труб, щербатые, причудливо выгнутые железки, грозно щетинились оголенные прутья, шесты, сорванные с петель двери со следами засохлой сукровицы, вывернутые из купе скамейки, диванчики, кресла, облепленные клочьями человеческих тел…